Метаморфозы - Публий Назон

255 Тысяча сразу волков, и медведи меж ними, и львицы

        Страху нагнали на нас, побежав: но страх был напрасен:

        Не собирались они терзать нам тело зубами, —

        Ласково, наоборот, хвостами махали и наши

        Сопровождали следы, к нам ластясь. Но вот принимают

260 Женщины нас и ведут по атриям, в мрамор одетым,

        Прямо к своей госпоже. В красивом сидела покое

        На возвышенье она, в сверкающей палле, поверх же

        Стан был окутан ее золотистого цвета покровом.

        Нимфы кругом. Нереиды при ней, — персты их не тянут

265 Пряжи, и нити они не ведут за собой, но злаки

        Располагают, трудясь; цветов вороха разбирают

        И по корзинам кладут различные зеленью травы.

        Всей их работой сама управляет; и сила какая

        В каждом листке, каково их смешение — все ей известно;

270 Не устает различать и, исследуя, взвешивать травы.

        Вот лишь увидела нас, лишь мы поздоровались с нею,

        Заулыбалась она и ответила нам на приветы.

        Тотчас велела для нас замешать подожженного, жира

        С медом и долей вина, молоком разбавила кислым

275 И, чтоб остались они незаметны в той сладости, — соки

        Трав подлила. Из рук чародейных мы приняли чаши.

        Только лишь высохшим ртом мы жадно испили напиток,

        Наших коснулась волос богиня жестокая тростью.

        Стыдно рассказывать! Вдруг ершиться я начал щетиной

280 И уж не мог говорить; слова заменило глухое

        Хрюканье, мордою став, лицо мое в землю уткнулось.

        Рот — почувствовал я — закривился мозолистым рылом.

        Шея раздулась от мышц, и руки, которыми чашу

        Только что я принимал, следы от копыт оставляли.

285 То же с другими стряслось, — таково всемогущество зелий!

        С ними я заперт в хлеву. Тут заметили мы, что не принял

        Вида свиньи Эврилох: он один отстранился от чаши.

        Если бы выпил и он, и доныне б я был в поголовье

        Этих щетинистых стад; от него не узнал бы об этом

290 Бедствии нашем Улисс и отмстить не явился б Цирцее.

        Белый Улиссу цветок вручил миролюбец Киллений.

        «Моли» он зван у богов. На черном он держится корне.

        Вот, обеспечен цветком и в небесных уверен советах,

        В дом он Цирцеин вошел. Приглашенный коварную чашу

295 Выпить, когда до него прикоснуться пыталась богиня,

        Злостную он оттолкнул и мечом устрашал занесенным.

        Руку ему и любовь даровала она. И, на ложе

        Принят, товарищей он потребовал свадебным даром.

        Нас окропляет она трав лучших благостным соком,

300 Голову нам ударяет другой оконечностью трости

        И говорит словеса, словесам обратные прежним.

        Дальше она ворожит — и вот, с земли подымаясь,

        Все мы встаем: щетины уж нет, и ноги раздвоенной

        Щель исчезает; опять есть плечи и ниже предплечий

305 Локти. И, сами в слезах, обнимаем мы льющего слезы,

        Виснем на шее вождя и слов не находим сначала,

        Кроме тех слов, что ему изъясняют признательность нашу.

        Там задержались мы год; за это столь долгое время

        Многое видел я там, обо многом узнал понаслышке.

310 Вот что поведала мне потихоньку одна из помощниц

        Тех четырех, что у ней состоят при ее чародействах:

        Раз, меж тем как мой вождь вдвоем прохлаждался с Цирцеей,

        Мне показала она из белого мрамора образ

        Юноши, а у него помещен был на темени дятел,

315 Сам же он в храме стоял, отменно украшен венками.

        Кто он такой, почему почитается в храме священном,

        Птица на нем почему? — я спросил, разузнать любопытен.

        Та отвечала: «Изволь, Макарей; через это постигни

        Силу моей госпожи. Так будь внимателен, слушай.

320 Чадо Сатурново, Пик, был прежде царем в авсонийских

        Землях и страстно любил коней объезжать для сражений.

        Изображенье его пред тобой; что был он прекрасен,

        Видишь ты сам, вполне довериться статуе можешь.

        Столь же прекрасен он был и душой. Еще не успел он

325 И четырех увидать пятилетних игрищ элидских.[566]

        Он красотою привлек рожденных в латинских нагорьях

        Юных дриад; полюбили его божества ключевые,

        Девы наяды,[567] каких мчит Альбула в водах, Нумикий

        И Аниена волна и Альм, быстрейший теченьем,

330 Нара стремнистый поток и Фарфар с приятною тенью;

        Те, что в дубравном краю обитают у скифской Дианы,

        Или в озерах кругом, — но, всех отвергая, к одной лишь

        Нимфе он нежность питал. Венилия будто бы нимфу

        На Палатинском холме породила двуликому Яну.[568]

335 Только созрела она и невестою стала, как тотчас

        Пику была отдана, предпочтенному всем лаврентийцам.

        Дивной была красоты, удивительней — пенья искусством.

        «Певчей» — Канентой ее назвали. Дубравы и скалы

        Двигать, зверей усмирять, останавливать длинные реки

340 Силой изустной могла и задерживать птиц пролетавших.

        Голосом женщины раз напевала она свои песни,

        Пик же ушел из дворца и в поля удалился Лаврента

        Тамошних бить кабанов. Туда он верхом на горячем

        Ехал коне и держал два дротика левой рукою,

345 Алой хламидой одет, золотою заколотой пряжкой.

        В это же время пришла дочь Солнца в те же дубравы,

        Чтоб на обильных холмах нарвать себе новых растений.

        Имя носящий ее оставила остров Цирцея.

        Юношу Пика едва, полускрытая чащей, узрела,

350 Остолбенела; из рук заповедные выпали травы.

        Сразу до мозга костей огонь проницает Цирцею;

        Только лишь в этом пылу собрала она первые мысли,

        Хочет с предметом любви говорить, но коня верхового —

        Чтоб подойти не могла — он погнал в окружении свиты.

355 «Не убежишь от меня, — хотя бы умчал тебя ветер, —

        Если я знаю себя, и не стали бессильными свойства

        Трав, и если меня не обманут мои заклинанья!»

        Молвила так и тотчас создала бестелесного призрак

        Вепря, ему пробежать перед взором царя повелела.

360 И показалось ему, что вепрь удаляется в чащу,

        Где через гущу дерев коню невозможно пробраться.

        Нечего медлить! И Пик, преследуя призрак добычи,

        Мигом уже соскочил с дымящейся лошади наземь.

        И, за мечтою гонясь, пешком углубляется в рощу.

365 Та же моленья твердит и слова ядовитые молвит

        И непонятным богам непонятным заклятием служит —

        Тем, от которого лик Луны белоснежной тускнеет

        И на Отцовском челе собираются взбухшие тучи.

        От заклинаний ее темнотой покрывается небо,

370 Мглу испаряет земля. По дорогам невидимым бродят

        Спутники Пика, и сам государь остается без стражи.

        Выбрала место и миг, — «Заклинаю твоими очами,

        Что полонили мои, красотою твоей несравненной,

        Сделавшей то, что — богиня — тебя умоляю! Сочувствуй

375 Пылу влюбленной! Прими всезрящее вечное Солнце

        Тестем и, сердцем жесток, Титаниды не презри Цирцеи!» —

        Молвила. Но и ее и моленья отверг он надменно

        И отвечал: «Кто б ты ни была, твоим я не буду,

        Пика другая пленит, и молю, чтобы долго пленяла!

380 Брачный союз осквернять я чужою не стану любовью, —

        Ежели мне сохранят Каненту — дочь Янову — судьбы».

        Снова мольбы попытав понапрасну, Титания молвит:

        «Это тебе не пройдет! Не вернешься ты больше к Каненте.

        Что оскорбленье, любовь и женщина могут, — узнаешь:

385 Оскорблена, влюблена и женщина тоже Цирцея!»

        Дважды затем на восток обратилась и дважды на запад;

        Палочкой трижды к нему прикоснулась и три заклинанья

        Произнесла, — и бежит он, и сам удивляется бегу

        Быстрому, как никогда, и пух замечает на теле;