Метаморфозы - Публий Назон

        Облик старухи приняв, он в холеный сад проникает

        И, подивившись плодам, говорит: «Вот сила так сила!»

        И, похвалив, ей несколько дал поцелуев, — однако

        Так целовать никогда б старуха не стала! Садится

660 На бугорок и на ветви глядит с их грузом осенним.

        Рядом был вяз и на нем — лоза в налившихся гроздьях;

        Он одобряет их связь и жизнь совместную хвалит.

        «Если бы ствол, — говорит, — холостым, без лозы, оставался,

        Кроме лишь зелени, нам ничем бы он не был приятен.

665 Также и эта лоза, что покоится, связана с вязом,

        Если б безбрачной была, к земле приклоненной лежала б.

        Этого дерева ты не внимаешь, однако, примеру:

        Брачного ложа бежишь, ни с кем сочетаться не ищешь.

        Если бы ты пожелала! Сама не знавала Елена[586]

670 Стольких просящих руки, ни та, что когда-то лапифов

        Вызвала бой, ни Улисса жена, смельчака среди робких.

        Ныне, меж тем как бежишь и просящих тебя отвергаешь,

        Тысяча ждет женихов, — и боги, и полубоги,

        Все божества, что кругом населяют Альбанские горы.[587]

675 Ежели умная ты и желаешь хорошего брака,

        Слушай старуху меня, потому что люблю тебя больше

        Всех, не поверишь ты как! Не думай о свадьбах обычных,

        Другом постели своей Вертумна ты выбери. Смело

        Я поручусь за него, — затем, что себя он не знает

680 Лучше, чем я. Не странствует он где придется по миру,

        Здесь он, и только, живет. Он не то, что обычно другие, —

        Как увидал, так влюблен. Ты первым его и последним

        Пламенем будешь. Тебе он одной посвятит свои годы.

        Знай еще, что он юн, что его наградила природа

685 Даром красы, хорошо подражает он образам разным,

        Что ни прикажешь, во все обратится он, если захочешь.

        Вкус, не один ли у вас? Твои он плоды получает

        Первый и с радостью дар из рук твоих разве не примет?

        Но не желает уже он с деревьев твоих урожая,

690 С соками нежными трав, воспитанных садом тенистым, —

        Кроме тебя, ничего! Над пылающим сжалься! Поверь же,

        Все, что он просит, прошу за него я моими устами.

        Мести побойся богов, — идалийки[588], которая недруг

        Жестких сердец, не гневи и злопамятной девы Рамнузской!

695 Чтоб увеличить твой страх, — ибо старость меня научила

        Многому, — я расскажу о делах, известных на Кипре

        Каждому, — легче тогда убедишься и сердцем смягчишься.

        Анаксарету узрел, старинною тевкровой кровью

        Знатную, Ифис, — а сам человек он был низкого рода.

700 Только ее он узрел — и весь загорелся любовью.

        Долго боролся с собой, но когда увидал, что безумья

        Разумом не победить, пришел, умоляя, к порогу.

        Жалкое чувство свое он поведал кормилице: молит

        Не отвергать его просьб, призывает питомицы имя.

705 К каждому он из рабов приближался со льстивою речью,

        Голосом всех он просил, в тревоге, помочь доброхотно.

        Часто свои поручал он признания нежным дощечкам,

        Сам же в то время венки, орошенные влагою слезной,

        Вешал на двери ее: простирал он на твердом пороге

710 Нежное тело свое и замок проклинал злополучный.

        Анаксарета ж — глуха, как прибой при поднявшемся Австре,

        Жестче железа она, что огонь закалил норикийский,[589]

        Тверже, чем камень живой, покуда он с корня не сорван.

        Все отвергает его и смеется — к жестоким поступкам

715 Гордые злобно слова добавляет; надеяться даже

        Не позволяет ему; и не вытерпел длительной муки

        Ифис и, став у дверей, произносит последнее слово:

        «Ты победила меня! Отныне уже я не буду

        Больше тебе докучать. Триумф свой радостный празднуй!

720 Ныне «пеан!» восклицай, увенчайся блистательным лавром!

        Ты победила! — умру; веселись, о железное сердце!

        Ты поневоле меня хоть похвалишь за что-нибудь; чем-то

        Стану любезен тебе, мою ты признаешь заслугу.

        Все же не раньше мое о тебе прекратится томленье,

725 Нежели кончится жизнь! Зараз двух светов лишусь я.

        Но не устами молвы о моей известишься кончине, —

        Чтобы сомнения снять, сам буду я здесь, пред тобою,

        Пусть бездыханная плоть насытит жестокие очи!

        Если ж, о Вышние, вы на людские взираете судьбы,

730 То вспомяните меня: просить уж язык мой не в силах

        Большего. Сделайте так, чтобы долго меня вспоминали:

        Жизнь мою славы лишив, вековечную дайте мне славу!»

        Молвил; а сам к косякам, украшавшимся часто венками,

        Влажные очи свои, подымая и бледные руки,

735 К притолоке он узлом тесьму привязал и, промолвив:

        «По сердцу ль этот венок жестокой тебе и безбожной?» —

        Голову вставил в тесьму, к любимой лицом обращенный;

        И, опустившись, в петле злосчастная тяжесть повисла, —

        И ударяема ног движением трепетным, словно

740 Стоном ответила дверь и, открывшись, ужасное дело

        Свету явила. Рабы закричали. Подняв, его тело

        К матери в дом отнесли, — отец к тому времени умер.

        Та, прижимая к груди, обнимая холодные члены

        Сына, сказала все то, что несчастным родителям в пору,

745 Все совершила она, матерям что в пору несчастным, —

        Вот через город ведет плачевное шествие скорби,

        Желтое тело к костру провожая на смертных носилках.

        Дом находился как раз на пути прохожденья унылой

        Этой процессии; звук ударов по груди до слуха

750 Анаксареты достиг, — бог Мститель ее беспокоил.

        Молвит, однако: «Взгляну на печальный обряд!» — и в волненье

        Всходит на вышку дворца, где открыты широкие окна.

        Но увидала едва на носилках лежащее тело,

        Окоченели глаза, побледнело лицо и из тела

755 Будто вся кровь отлилась. Попыталась обратно ногами

        Переступить, — не могла. Головой повернуться хотела —

        Тоже не в силах; уже занимает помалу все тело

        Камень, что ранее был в бесчувственном сердце. Не думай,

        Это не вымысел, нет: сохраняется статуя девы

760 На Саламине поднесь. Там есть и Венеры Смотрящей

        Храм. Не забудь же о том, что слышала ты, моя нимфа, —

        Долгую гордость откинь и с влюбленным — молю — сочетайся!

        И да не тронет твоих мороз весенний плодовых

        Завязей, да не стряхнет и цветов стремительный ветер!»

765 Бог, столь много пред ней понапрасну менявший обличий,

        Сделался юношей вновь; старушечьи все он откинул

        Приспособленья; таким пред нею явился, какое

        Солнце бывает, когда лучезарно блистающим ликом

        Вдруг победит облака и уже без препятствий сияет.

770 Хочет он силою взять; но не надобно силы. Красою

        Бога пленилась она и взаимную чувствует рану.

        Воин Амулий потом авсонийскою правил страною,

        Прав не имея на то, и Нумитору-старцу вернули

        Внуки державу его. Был в праздник Палилий[590] заложен

775 Град укрепленный. Но с ним старшины сабинов и Таций

        Начали брань; и, в крепость открыв им доступ, Тарпейя[591]

        Должную казнь приняла, раздавлена грудой оружья.

        Курий сабинских сыны меж тем, как стихшие волки,

        Голос зажали в устах, и готовы напасть на заснувших

780 Крепко людей, и стремятся к вратам, которые запер

        Наглухо сам Илиад[592]. Одни лишь врата отомкнула

        Дочь Сатурна и их повернула бесшумно на петлях.

        Только Венера одна услыхала движенье засова.

        Створу закрыла б она, да только богам невозможно

785 Дело богов пресекать. Близ Яна местами владели

        Нимфы Авсонии, ток населяя ключа ледяного.

        Их попросили помочь. Справедливой богининой просьбе

        Нимфы не внять не могли. Потока подземные воды