Набат-3 - Александр Гера

Сербия. Серебро Божьих заповедей.

Стала подкрадываться ласковая дрема. Размежав веки, Судских посмотрел на наручные часы. Пятый час утра, спящие дома, холодок предутренней поры, зябкая листва деревьев.

— Знаешь что, — повернул голову к водителю Судских. — А закинь-ка ты меня домой. Невыспавшийся генерал хуже горькой редьки. А если долго не появляться на глаза любимой женушке, планета может дать трещину.

— Ну да! — поддержал весело шутку водитель. — По себе знаю!

— Истинно, — подтвердил Судских. — Давным-давно из-за этого взорвалась планета Рус в созвездии Ориона.

«Болтаешь много!» — услышал Судских Голос. Не сердитый, однако, будто шлепнула родительская рука легонько и велели сейчас же спать.

Сладко облапила дрема.

3 — 18

Судских едва успел выспаться, если считать, что за три часа сна человек успевает восстановить умственную и мышечную энергию. Разбудил его незнакомый голос, звучащий как из газика: жена поднесла трубку к самому его уху, и Судских воспринимал голос продолжением сна. Ему выговаривали за некую провинность и грозили отправить домой раньше срока. Вроде пионервожатый выговаривал. Само по себе не бог весть какое наказание, в городе для мальчишки развлечений хватает, только вот мать опечалится: пока он в лагере на все три смены, она отдыхает от постоянных домашних забот.

— Сынок, ты уж пожалей меня, — донесся ее просящий голос, а пионервожатый долдонил и распекал Игорька с прежним рвением.

— Повторите, не понял, — стряхнув остатки сна, старался вникнуть в суть речи говорившего Судских.

— Я твержу вам минут пять, — назидательно сказал говоривший, — вам надлежит прибыть послезавтра к одиннадцати часам в Кремль. Здание администрации президента, подъезд номер семь. Пропуск вам заказан. Вы должны быть одеты по всей форме, для такого случая штатская одежда не годится. Теперь вы все поняли?

— Так точно! — гаркнул Судских и зевнул. Не очень-то его взволновал наставительный голос кремлевского чиновника. В Кремле не убеждают, в Кремле назидают.

Теперь самое время подумать, зачем он понадобился там. Ночное происшествие вряд ли заинтересовало президента хотя бы потому, что пульс страны сместился уже в другое здание и весь персонал президентской администрации напоминает команду корабля без спасательных шлюпок, а кидаться в холодную воду еще не хочется. Команда ежится под дождичком, капитан не просыхает, зябко и неуютно.

Девять часов утра. Из управления ни одного звонка, а это лучший показатель работы персонала, служба отлажена. Притом его вызывают на послезавтра. А сегодня лень, к которому многие, если не все, готовились целый год, — акция протеста. Ельцина долой, курс долой, вообще все долой, а зарплату вынь и положь. Готовились тщательно.

А что такое тщательность? Можно и так: тщательно полируется предмет, а получилась дырка… Зависит от полировщика и политуры. Еще от температуры. Еще от профилактуры, комендатуры, кандидатуры…

Всякие необязательные сентенции лезли в голову, пока Судских мылся, брился и собирался на службу. Никакой озабоченности. По обыкновению из дома он никаких разговоров не вел, кроме связи «Че», даже заведомо экстраординарных, зато из Ясенева сразу позвонил Воливачу.

— В Кремль, говоришь, приглашают? — переспросил Воливач. — Послезавтра? Тогда ставь магарыч, Игорь.

— Не проблема. Только я туда не рвался, — ответил Судских.

— Не о том речь. Кто туда сам рвется, вылетает с гнилым билетом. У тебя другой случай. В форме, говоришь, у со всеми регалиями? К звездочке это.

— Но по какому случаю? — не поверил Судских.

— По случаю вручения очередных званий генералитету. А случай на Ярославском шоссе имеет к этому прямое отношение, и думается мне, к банту еще и Владимира на грудь получишь с мечами. Звездочку то бишь на грудь. Одного не пойму: кто нашему Борьке идею подбросил? Рад, не спорю.

Судских не обобщал оба случая и уж никак свою сомнительную услугу националам не связывал с наградами. Зная милицейское начальство, впору нарваться на скандал о неправомочных действиях УСИ, которые предотвратила доблестная милиция. Это генералу Шумайло звезду на грудь, а Судских — пинка под зад.

И когда он появился в Ясеневе, сотрудники ели и хвалили глазами своего шефа. И Воливач не назначал разборку, умолчал о пятом-десятом, чай, одобрил его действия. Такое впечатление, будто вокруг него члены тайной организации, а он только-только сподобился совершить поступок, дающий право занять среди них место равного.

Или он накручивает? Явный недосып.

Пора возвращаться к своим баранам.

Оперативки ничего интересного не сообщали. На Камчатке и в Приморье акция протеста шла вяло, ближе к Сибири взбодрения не ожидалось — заслуга Воливача, да и сами бараны поумнели. Впечатление от оперативной информации — будто выплывала из глубины большая снулая рыба, пучила глаза на дневной свет, не осознавая, на хрена ей плыть к Москве, где мельтешит рыбья мелочь, где тесно и противно.

Вся Россия переживала долгий и неровный час серятины. На поверхность всплывали неучи и амбициозные авантюристы в погонах и в штатском, но с обязательной уверенностью учителя и трибуна, словно именно он монарший спаситель отечества. Скоморохи рядились в одежды Гамлета, талдыча о тени отца своего, вчерашние партийные раскладушки — о морали, комсомольские пешки корчили из себя ферзей — все и на одну доску, будто Россия умоляла их возглавить страну или, на худой конец, минимум Центробанк. А вот Эдичка Лимонов эпатично и прилюдно послал с экрана в жопу ведущую «Пресс-клуба», где рассуждали о русской национальной идее без единою русского в кворуме и более русских имели в ней толк шахиджаняны, кургиняны и братец Чубайс. От рассуждений попахивало высокопарной хреновиной, и на прощание мэтр Лимонов попросил открыть форточку. Вонища — жуть. А принюхались, как-то надо же возвыситься, чтобы хлеб на масло поиметь.

Что могут знать о русской идее рожденные папами-юристами, если сам Господь не знает, с чем ее подают?

А суть идеи в том, что некие пан гувниш, месье золотарь и господин говночист, дискутируя о высоких материях, перестали заниматься своими обязанностями, дерьмецо расползлось из края в край, вот червячки и разрезвились на просторе, отчего и воротил нос простой люд; вот и стал Костя Райкин Гамлетом, поэт Осенев кропал стишки не в «Матросской Тишине», а в парламенте, церковь молчала в тряпочку, а президент сморкался в салфетку, а русская скатерть-самобранка отправилась в сказку.

Что делать? — не знали ни Бог, ни царь и ни герой. Так и маялись. Между прокладками «Оби» и этими — с крылышками. Не пытаясь взлететь. И посмердывало от всего этого изрядно.

А ответ прост: чаще мыться надо. Чистый за грязный стол даже с трижды Ельциным не сядет. Так лень-матушка замучила: воды нагреть, мочало намылить, а вдруг в глаза мыло попадет, лучше уж так, немытым. И родные запахи живут!

Судских решительно нажал клавишу интеркома и вызвал Бехтеренко. Святослав Павлович не ложился с вечера и вошел слегка помятым. Но выбрился и дезодорантом спрыснулся.

— Святослав Павлович, ты давно баньку посещал?

— И забыл когда, — не видел подвоха Бехтеренко.

— Тогда ноги в руки и поехали на Сорокапятку.

— Игорь Петрович, и такой день? — не поверил Бехтеренко.

— А какой такой день? Планета перестанет вращаться? Пять минут на сборы!

Через десять минут джип с Бехтеренко и Судских выбрался к Окружной, через двадцать оседлал трассу. И ничего: ни боевиков со «стингерами», ни пришельцев с бластерами. Сели и поехали без охраны, как отгул за ненормированный рабочий день.

После третьего захода в парилку узнали, что коммунячья рыба протестовала слабо, а старушки не молотили поварешками в кастрюли. Только больно было смотреть на ветеранов, которым государство показало кукиш.

— Нет, мужики, ружья с войны забирать надо, — с укоризной сказал Бехтеренко.

— Тогда по маленькой, — предложил Судских, чем удивил Бехтеренко.

Пробка скрутилась с треском, будто крякнула от блага. После третьей и телевизор не заглядывали вовсе, а спорили о работе, как принято у русских мужиков.

В бутылке «Флагмана» оставалось на донышке, когда сообщили: студенты заварили кашу на Васильевском спуске, расхлебывать ее повезли в участок человек тридцать студенческой братии.

— Обкурились на голодный желудок. — предложил версию Бехтеренко. — Забыли про них.

— Забыли, — подтвердил слово Судских. — А жизнь хороша…

— Правильно: о бабах еще не вели беседу.

На Сорокапятке заночевали. С утра Судских забрался в кущи у родничка и с блаженством слушал осенние шепоточки берез. Жизнь стала еще лучше, один вопрос свербил: до чего же надо отупеть от суеты, чтобы забыть о родстве с природой? Жить бы и жить…