Бурная жизнь Ильи Эренбурга - Ева Берар

Пока в Москве проходит скандальная выставка, в Восточной Европе раскручивается очередная «провокация», на сей раз мирового масштаба: она и похоронит надежды, связанные с оттепелью. В тот же день, 24 октября из Будапешта поступают первые сообщения о начавшихся там массовых выступлениях против режима — толпы людей выходят на улицы, требуя отставки правительства Ракоши. Первого ноября в столицу Венгрии вводятся советские войска. Восстание потоплено в крови.

Венгерские события

Впечатление, произведенное докладом Хрущева на XX съезде на литературные круги, стало беспокоить партию и до венгерских событий. Но решительно отступить от линии на десталинизацию заставило ее восстание в Будапеште. Первым делом расправились с романом В. Дудинцева «Не хлебом единым». Потом настал черед Константина Симонова, ответственного за эту публикацию в «Новом мире» — ему пришлось уйти с поста редактора журнала. Если сам съезд заставил сталинистов сбавить тон, то теперь явный рост антисталинских настроений вызывает все большее беспокойство и у самих сторонников нового курса. Венгерские события и роль, которую сыграл в них «кружок Петефи», были восприняты как последнее предупреждение: свободно мыслящие писатели, которые в состоянии дать независимую оценку историческому прошлому, представляют серьезную угрозу. Партийное руководство, некогда сумевшее по достоинству оценить силу воздействия литературы и подчинить ее своим целям, вдруг осознает, что это мощное оружие может обратиться против него.

От грохота советских танков по улицам Будапешта левые круги на Западе наконец проснулись. Если доклад Хрущева на XX съезде партии поверг всех в смятение, то теперь они решительно порывают с тактикой стыдливого замалчивания и во весь голос заявляют о своем беспокойстве по поводу происходящего. Восемнадцать известных представителей левой интеллигенции Франции, в том числе Жан-Поль Сартр и Веркор, друзья Эренбурга, писатели и члены компартии Клод Руа, Роже Вайян, Клод Морган и другие, публикуют открытое письмо советским писателям, протестуя против «вооруженной советской интервенции» в Венгрии.[523] В 1956 году, спустя десять лет после взятия Берлина, эта формулировка воспринимается в Советском Союзе как пощечина. Все советские писатели, от сталинистов до новомирских нонконформистов, забыв об идейных разногласиях, составляют пространную отповедь, напоминая об Испании и фашизме. Эренбург и Паустовский, которые в это время находились в Хельсинки с заданием попытаться залатать пробоины, образовавшиеся в Движении сторонников мира, разумеется, присоединяются к этому письму. Клод Морган, главный редактор журнала «Horizons», парижского органа Движения, был очевидцем венгерских событий. Он направляет Эренбургу взволнованное письмо, в котором живо описывает весь ужас происшедшего. Однако Эренбург, как и все его собратья по цеху, оправдывает ввод советских войск: «…шла война, и рассуждать, что мы обороняемся не тем оружием, было глупо»[524]. При этом больше всего его огорчает то, что погибли плоды его многолетних усилий, а сам он оказался скомпрометированным в глазах Запада: «…чересчур было горько расплачиваться за чужие грехи»[525].

Однако брешь не так легко залатать. К. Морган, Ж.-П. Сартр, К. Руа, Р. Вайян выходят из компартии. Один лишь Веркор пошел на попятный: «Кого же мы осудили в порыве негодования? Тех самых людей, которые накануне венгерского восстания выступали за коммунизм с человеческим лицом. <…> В таком свете жестокая драма приобретает величие и размах, достойные шекспировских трагедий. <…> Наследники Макбета пожелали наконец восстановить справедливость, искупить злодеяния, заплатить по счетам»[526]. Эренбург спешит поздравить Веркора с тем, что тот не пошел по неверному пути Сартра, и, поскольку абсолютно необходимо продолжать диалог между Западом и СССР, предлагает следующий совместный проект: организовать в Москве выставку французской художественной репродукции, которая была запланирована еще до советского вторжения. Суть предприятия не так уж и важна.

Несомненно, Эренбург очень доволен тем, что Веркор проявил благоразумие и принял к сведению его соображения. Во время пребывания Веркора в Москве оба деликатно обходят молчанием щекотливые вопросы и беседуют исключительно на злободневную тему сохранения альпийской флоры[527]. Но западные интеллектуалы, которые, вместо того, чтобы поддержать «наследников Макбета» требуют их к ответу, обвиняют во всем коммунизм и покидают ряды сторонников мира, вызывают у него явное раздражение. Он пытается вернуть своих прихожан в «лоно церкви».

Между тем после расправы с «Литературной Москвой» Эренбург, как и все авторы злополучного альманаха, находится в опале. Тем не менее, ему разрешают напечатать статью «Необходимые разъяснения», адресованную, главным образом, зарубежным читателям. «Душевная растерянность», «духовная незрелость», «внутреннее смятение» — так характеризует Эренбург поведение западной интеллигенции. Суть статьи сводится к следующему: когда началось разоблачение культа личности, некоторые деятели западной культуры, которых трудно причислить к поклонникам капитализма, растерялись и усомнились в идеалах коммунизма до такой степени, что теперь рискуют потерять доверие советского народа: «Видя, что мы осуждаем отдельные ошибки нашего прошлого <…> [они] начали ставить под сомнение все достижения советского общества и советской культуры <…> Мы не собираемся отказаться от критики наших недостатков, наших ошибок из-за того, что это может расстроить или даже перестроить некоторых западных писателей или ученых. Мы хотим любви не „слепой“, а умной, той, которой заслуживает наш народ и наша культура»[528].

Позже в мемуарах Эренбург подробнее напишет о переживаниях своих зарубежных друзей, при этом не слишком заботясь о законах дружбы. Роже Вайян у него постоянно льет слезы; Клод Руа полностью потерял душевное равновесие: «Напрасно я пытался его урезонить, он меня измучил своими мучениями»[529]. Резонанс от этой филиппики получился довольно скромным. Орган французских коммунистов газета «Les Lettres françaises» вовсе проигнорировала послание.

В шестидесятые годы Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр не раз встречались с Эренбургом как в Москве, так и за рубежом, на конгрессах Движения за мир. Симона де Бовуар вспоминает: «Особенно раздражала его самоуверенность. Он считал себя послом культуры страны, в руках которой будущее мира. Настоящий коммунист убежден в своем монопольном владении истиной, и неудивительно, что Эренбург всегда говорил тоном проповедника на амвоне. И только личное обаяние и острая проницательность смягчали его догматизм»[530]. В этом описании верно лишь одно: Эренбург действительно считал, что он представляет культуру страны, определяющей будущее мира. Но он не был ни «настоящим коммунистом», ни догматиком. И он имел полное право относиться к Сартру с чувством некоторого превосходства после того, как тот, еще недавно метавший громы и молнии против коммунистов и Москвы, снова присоединился к его, Эренбурга, Движению за мир, поддерживая контакты с Сурковым, Корнейчуком и прочими аппаратчиками от литературы[531]. И это Сартр, с его независимым умом, знанием «изнанки» советской жизни (которым он был во многом обязан своей дружбе с Еленой Зониной), занимающий особое место среди «друзей СССР»! А когда «образцовый дилетант» и «донкихотствующий политик»[532] Эмманюэль д’Астье де ла Вижери в своих бесконечных письмах рассказывает Эренбургу о «душевных терзаниях» французских сторонников мира, то тот в ответ просит прислать ему сигареты «Галуаз», бургундского и кроссворды.