«На суше и на море» 1962 - Георгий Кубанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хотите оставить его себе на память? — спрашивает меня капитан.
Я благодарно киваю ему головой. Но прежде чем я успеваю сунуть его в карман, унтер-офицер склада отбирает его у меня и с сияющим видом вручает мне новый. Когда я снова хватаю свой, грязный платок, он с недоумением качает головой под смех окружающих.
Перед тем как сесть в машину, в которой Си Мустафа меня должен доставить снова в Рабат, я спрашиваю капитана Ларби:
— Увидимся ли мы еще?
Он смотрит на меня долгим взглядом.
— Мы будем встречаться всякий раз, когда вы будете вспоминать о днях, проведенных в Национально-освободительной армии, — отвечает он и обнимает меня, целуя в обе щеки.
Перевод с немецкого В. МазохинаА. Тараданкин
РЕЙС В ПОЛЯРНУЮ НОЧЬ
Впервые в истории на льдах Центрального полярного бассейна с помощью ледокола создала новая научная дрейфующая станция «Северный полюс-10»
(Из рапорта полярников СП-10 и моряков атомохода «Ленин» XXII съезду КПСС)ВМЕСТО ПРОЛОГАО ТОМ как тягостно бывает на душе ожидающего решения свыше — рассказывать не стоит. Я терпеть не могу этого состояния «невесомости», когда не знаешь: быть или не быть. Больше месяца пришлось мне тогда испытывать на себе чудовищную тяжесть неопределенности. Наконец звонок из Главсевморпути: «Поторапливайтесь. Едете. Зачислены участником экспедиции. Атомоход «Ленин» уходит через три дня». Первые минуты хотелось танцевать. Зачислен! Шутка ли: не просто корреспондент газеты «Советская Россия», не созерцатель, а участник!
Потом наступила растерянность. Я оказался жертвой словоохотливых консультантов. Когда собираешься в далекое путешествие, удивительно как много появляется вокруг советчиков. Одни, ссылаясь на свой опыт, поучают, как одеться в дорогу, другие — как себя вести. Но больше всего находится людей, которые заранее предсказывают, что случится в пути, причем мнения самые противоречивые. В конце концов убеждаешься в своей полной неосведомленности: все все знают, а ты не знаешь ничего.
Чего только я не наслушался за неделю: «Бери побольше теплого белья!», «Запасись вазелином смазывать лицо, а лучше— гусиный жир», «Не забудь флягу под спирт», «Домино», «Пенициллин», «Справочную литературу». Увы, это все никак не могло влезть в один чемодан. И тут меня выручил известный полярный летчик Анатолий Барабанов. Увидев мою растерянность, он рассмеялся.
— Собирайся, едем ко мне домой. Придется помочь.
Сразу все стало просто и ясно. Пилот достал из шкафа кожаный реглан с поддевкой на гагачьем пуху, коричневую цигейковую ушанку, пару теплого белья.
— Эти доспехи проверены на двух полюсах, — сказал он, — А валенки или унты выдадут на корабле.
Барабанов недавно вернулся из Антарктики и собирался ехать отдыхать в Крым.
— Пока я буду купаться в солнце, успеешь сходить на Север, а потом поменяемся местами.
Досаждали мне теперь только шептуны. Слово «атомный» они произносили таинственно, со вздохами, советовали поберечь здоровье и уже совсем тихо, на ухо: «Не забудь о радиации».
Но в одном была полная синхронность. Все предсказывали массу приключений, самых различных: затерты льдами, налетели на риф, схватка с белыми медведями. И уж, конечно, где-то, кто-то, кого-то должен был спасать.
— Завидую, счастливого пути. — Жал в Мурманске руку киноартист Борис Андреев. — Желаю успехов и побольше романтики, приключений…
И вот по трапу поднимаюсь на борт атомного ледокола. Прочь все заботы, все позади, и так спокойно вдруг стало на душе, так светло и почему-то грустно. Когда расстаешься с берегом, всегда чувство грусти по-братски уживается с состоянием душевного подъема, восторга перед неизведанным.
Первое знакомство с кораблем заставило меня от души рассмеяться над недавними советчиками, над самим собой, над пустыми тревогами. Вместе с корреспондентом «Известий» Олегом Строгановым и фотокорреспондентом ТАСС Валентином Куновым я стал обладателем великолепной просторной каюты с двумя иллюминаторами, из которых открывался вид на вертолетную площадку судна. В каюте были все удобства: пружинные кийки, три шкафа, лампы дневного света, письменный стол, умывальник с горячей и холодной водой.
Наши кораблестроители сделали все, чтобы арктические моряки, даже в самых высоких широтах, чувствовали себя как дома. На ледоколе есть клуб, просторная, сверкающая чистотой столовая, кают-компания, музыкальный салон, комната для настольных игр, спортзал и прекрасная библиотека, в которой можно найти все, что пожелаешь. Представьте себе столичную гостиницу «Москва», только плавающую, сложите ее с хорошим Дворцом культуры и научно-исследовательским институтом, вставьте все это в стальную броню корпуса суперсовременного корабля — и вы получите атомный ледокол «Ленин». И вот в этой необыкновенной «гостинице» мне предстояло попасть в высокие широты ледовых морей.
Молод корабль — молод и экипаж. Люди на судне были тоже мало похожи на суровых полярных моряков, знакомых по иллюстрациям из многочисленных книг об Арктике. Ни усов, ни бород, ни морщин. Средний возраст экипажа («Ленина» — двадцать пять лет.
В Мурманске тепло, и все одеты по-летнему: тщательно отглажены костюмы, белоснежны сорочки, с завидным мастерством завязаны галстуки. По платью не скажешь, что идти морякам предстоит в холодные края. Только оленьи шкуры, разложенные между дверями при выходах на палубы, напоминают о том, что будут еще впереди и морозы, и ветры, и снежные бураны.
Капитану атомохода Борису Макаровичу Соколову — тридцать четыре года. Это высокий, плотный, широкоплечий человек с крупными чертами лица, открытой белозубой улыбкой и умными, внимательными глазами.
С первого дня похода я откровенно начал завидовать капитану. Какое наслаждение, казалось мне, командовать ледоколом, да еще таким, как «Ленин»: «Вот ведь повезло человеку». Забегая вперед, скажу: поздней, когда позади осталось немало трудных ледовых боев, я заменил несправедливое слово «повезло» словом «заслужил».
Да, в тридцать четыре года Соколов заслужил почетное право встать на мостик первого в мире атомного корабля.
Так уж случилось, что первый командир атомного ледокола, знаменитый полярный мореход Павел Акимович Пономарев, остался на берегу. Прихворнул, да и годы уже не те. Не смог он снова идти в Арктику. Однако имя его я слышал на корабле постоянно, чаще всего там, где он когда-то стоял, на верхнем мостике. Видно, сама судьба свела двух этих капитанов. И об этом я обязательно расскажу ниже.