Natura bestiarum. - Надежда Попова

— Боже, она сведет меня с ума! — простонала Мария Дишер, пронзив безмолвие, точно острая сапожная игла, и Курт, снова отступив к порогу, вновь выкрикнул в темную створу:

— Я все равно не открою — как бы ни просили! Это последнее слово! Уходите!

Стук смолк так же внезапно, как и возник две минуты назад — теперь тишина была полной, и в ней слышно было лишь, как завывает ветер за ставнями и в трубе.

— Как это жестоко, — прокричал все тот же голос снова, но теперь в нем не было ни тени усталости или страдания — голос звучал уверенно, насмешливо и чуть раздраженно. — Разумно, но жестоко. Бросить несчастную женщину одну, в метели, на растерзание тварям — разве это достойно инквизитора?

Взгляд фон Зайденберга напротив окаменел, и багровое пятно от удара на виске стало видимо еще явственней и ярче на медленно бледнеющем лице.

— Что она сказала?.. — растерянно переспросил трактирщик.

— Вот черт… — проронил Ван Ален шепотом и вдруг сорвался с места, позабыв о торговце, как и все, застывшем в неподвижности.

По лестнице, поднимающейся к галерее, охотник взвился, едва не спотыкаясь, все так же бегом бросившись к бойницам.

— Я знаю, что ты здесь, Максимилиан! — донеслось из-за двери, всё отдаляясь. — Чувствую! А что чувствуешь ты? Теперь ты все знаешь — так подумай, что чувствуешь! Ты сын своего отца, Максимилиан, и это тебе надо просто вспомнить!

— Черт! — рявкнул Ван Ален, когда закрытая ставня не поддалась с первого раза, и Курт окликнул, во все тянущейся тишине отчетливо и резко:

— Брось, Ян. Она ушла. Их попытка провалилась, она кинула ядовитую иголку напоследок — и ушла… Не суетись.

— Черт, черт! — ожесточенно выкрикнул охотник, со злостью ударив в ставню кулаком. — Надо было раньше, надо было… Черт!

— Спускайся, — вздохнул Курт и, помедлив, развернул отнятый клинок рукоятью вперед, протянув рыцарю. — Ваш меч, Элиас. Думаю, уж теперь вы не станете кидаться в драку.

— Господи Иисусе… — пробормотал торговец, и Ван Ален оборвал с ожесточением и едва сдерживаемым бешенством:

— Не сейчас, Феликс! Только слово, еще одно только слово — и я заткну тебя сам!

— Господи Иисусе… — повторил за ним рыцарь, глядя на меч в своей руке остановившимся взглядом, и, попятившись, обессиленно опустился на скамью у стола.

Тишина возвратилась снова, повисши вокруг, как туман, и когда охотник, сойдя с лестницы, отложил арбалет на стол, от этого тихого стука все вздрогнули, будто от грохота разбившегося камня.

— Боже, — тяжело выдохнул фон Зайденберг, не с первой попытки убрав таки клинок в ножны. — И впрямь какое-то сумасшествие… Я должен принести извинения гласно, майстер инквизитор, или моего унижения вам довольно?

— Не стоит принимать все это так близко к сердцу, Элиас, — отозвался Курт, пройдя снова к своему столу и усевшись чуть в стороне от Хагнера, глядящего перед собой потемневшим взглядом. — Если вы полагаете, что я имею нечто против вас лично…

— А ведь мне стоило подождать всего полминуты для того, чтобы услышать подтверждение вашей правоты.

— Это я и намеревался вам втолковать, — не стал спорить он. — Если б вы, как я просил, просто сели и выслушали меня спокойно.

— А вы, — вмешался торговец, всеми силами пытаясь сохранить остатки достоинства, — вот так, загодя, были убеждены, что все произойдет так, а не иначе? Не попускали себе даже думать, что могли ошибиться?

— Но он не ошибся, — робко заметил Альфред Велле, и Феликс отмахнулся:

— Это случайность.

— Итак, — чуть повысил голос Курт, — все, я вижу, приходят в себя?.. Если так, умолкните и выслушайте мои обоснования хотя бы теперь. Я оставил ее за дверью? Да. И что обыкновенный человек сделал бы на ее месте? Помните, Элиас, я сказал вам, что она никуда не денется? Что — некуда? Будь она человеком, это было бы верно. Никуда бы она не ушла. Вообразите — женщина, одна, пешая, пережившая смерть супруга, несколько часов кряду бродившая в метели на ужасающем холоде, голодная, испуганная, находит, наконец, человеческое жилье. Там, за дверью, тепло, пища и отдых. Там жизнь. Она потребовала — ее не впустили. После она сбавляет тон, переходя к попыткам договориться. Снова отказ. А теперь скажите, что бы вы стали делать на ее месте, если б я так и продолжал говорить «нет» еще хотя бы несколько минут? Неужто впрямь ушли бы? В надежде, что тут, на пустой дороге, невзначай завалялся еще один трактирчик, где охрана не столь строптива? После всего пережитого обыкновенный человек схватился бы за эту дверь, как утопающий за попавшую под руку ветку, потому что ничего иного не остается. Даже если бы не было этого ее последнего выпада, подтвердившего мои подозрения, даже если бы она просто молча ушла, поняв, что их план не удался — это все равно ясно сказало бы о том, что я прав. Настоящая заплутавшая странница осталась бы у порога, просила бы, снова грозила, умоляла, плакала, царапала бы эту дверь и билась бы в нее головой, но не ушла бы. Потому что некуда. Нам стоило всего лишь немного выждать, Элиас, тут вы правы, и все разрешилось бы само собою.

— Феликс, — не сразу отозвался фон Зайденберг, — в первые дни, когда его разум все еще был при нем, сказал верную вещь: не следует лезть со своим суждением в сферы, в коих ничего не смыслишь. Однажды я это сделал, и за ошибку был покаран немедленно и страшно. Моя вторая ошибка могла стоить куда большего.

— Не будь у Молота Ведьм с помощником этакой прыти — еще как, — согласился охотник уже чуть более спокойно и, окинув Бруно преувеличенно внимательным взглядом, отметил: — А монашек, гляди-ка, с подвохом… Вот уж не ожидал.

— Он в должности помощника следователя, — возразил Курт. — Это означает, что ожидать — следует. Так, на будущее, говорю это для тех, кто все еще никак не может успокоиться, Феликс.

— Откуда они узнали, что вы — инквизитор? — задумчиво спросил Карл Штефан. — То есть — их главный видел вооруженных людей, сталкивался с ними, но — Знак-то у вас, майстер инквизитор, под одеждой, не виден. Откуда они узнали, что вы из Конгрегации?

— Молот Ведьм личность известная, — пожал плечами охотник, тоже присев напротив Хагнера и глядя на него с подозрительным ожиданием. — Быть может, узнали по описанию…

— Это вряд ли, — возразил Курт уверенно. — Слишком малое время мы с ним могли друг друга разглядывать. Скорее, дело было иначе: Амалия сказала ему.

— Думаешь, выпытал?

— Нет, — вздохнул он, — думаю, не так. Она попыталась уговорить его отступиться (а для чего еще она пошла к нему?), он уперся. Быть может, как и эта его подручная, упомянул о том, что от своей сути его сын никуда не денется, на что она в простоте душевной возразила, что теперь он под покровительством Конгрегации, уже под присмотром инквизитора, который будет блюсти его нравственную чистоту. Могла даже упомянуть, под присмотром какого именно инквизитора… И Бог знает, что еще она ему наговорила. Бывает, в порыве чувств люди говорят такое, чего никакими пытками не добьешься.