Московские тюрьмы - Алексей Мясников

Сосед Величко и его приятель Гаврилов дают показания по порнографии: я-де читал им рассказ «Встречи». Показания до смешного путаны и несерьезны. Величко: «Мы выпили, пришел Мясников, стал читать, до конца не дослушали». Кто мы? Сначала Величко называет Барановского. На следующем допросе Гаврилова. Гаврилов: «Крепко выпили, пришел Мясников, помню смутно, уснул». Во-первых, оба признают, что были в состоянии, когда утрачивается способность нормального восприятия и потому, согласно процессуальному кодексу, такое показание не может быть принято во внимание. Во-вторых, Величко необъективный свидетель. Хронический алкаш. Путает туалет с ванной и коридором. Соседи убирают за ним, ходит в вонючих штанах по квартире. Мы с глухонемыми Александровыми неоднократно обращались в милицию. Его штрафанули, тогда он пригрозил выселить меня из Москвы. Я не придал никакого значения, но он, оказывается, знал, что говорит. В 1979 г. донес участковому, что я антисоветчик. Не с той ли поры органы обратили на меня негласное внимание? Как бы то ни было, заявления соседей в милицию есть, наказание за коммунальное хулиганство есть. Сообщение участкового о доносе Величко подтверждает Наташа. Предвзятость показаний Величко с приятелем бесспорны, они только компрометируют следствие.

Итак, из 22 опрошенных в активе обвинения всего четыре свидетеля: Гуревич, Герасимов, Величко, Гаврилов. Герасимов не имеет к делу совсем никакого отношения, а его предположения больше характеризуют его, чем меня. Остальные клеют распространение порнографического рассказа. Давал читать «173 свидетельства» говорит только Гуревич. В юридических толкованиях это может считаться распространением. Однако для обвинения в систематическом распространении надо как минимум еще двух свидетелей, а их Кудрявцев так и не наскреб. И все четверо так заврались, что диву даешься — неужели будут стряпать дело на таком гнилье? Какой суд возьмется за такое дело?

Заключения нескольких экспертиз: рукописи написаны рукой Мясникова, псевдоним — рукой Попова, текст «173 свидетельства» отпечатан на машинке в количестве не менее пяти экземпляров. Последнее чепуха, пятого не было и не могло быть, т. к. на этой бумаге он вышел бы совсем слепым, четвертый-то еле виден. Два заключения по поводу «Встреч». Первое из управления охраны государственных тайн в печати. Цензор категоричен: рассказ — порнография. Но какое отношение имеет охрана государственных тайн к эротической теме? Секс — государственная тайна СССР? До сих пор я об этом не догадывался. Чувствуя нелепость этого отзыва, Кудрявцев подкрепил его заключением литературоведа. Кандидат филологии Гальперин, отметив мое знакомство с литературным мастерством, а также свое знакомство с реминисценциями и рефлексивными перверсиями, заключает, что рассказ может считаться порнографическим. Литературовед жмет руку цензору. Но меня удивило другое. Постановления на производство экспертизы датированы ноябрем-декабрем, а Кудрявцев сообщал мне о результатах еще в сентябре. Результаты экспертизы известны до ее производства — изумительны трюки следователя! А где, кстати, мое заявление прокурору о нарушениях уголовно-процессуального кодекса по моему делу? Где жалоба Наташи на беззаконие и нахальство следователя Воробьева, который допрашивал ее в день обыска?

Кудрявцев скорчил гримасу:

— Читайте дальше, так мы никогда не кончим.

Но и дальше этих заявлений я не обнаружил. А было нечто совсем иное. Почти четверть тома занимает подборка материалов о прошлогоднем конфликте с милицией в Пензе.

— Зачем это? — спрашиваю.

— Для характеристики вашей личности.

Яснее становится стиль расследования. Не грязь удивляла, Кудрявцев обещал ее с первых допросов, поражала бессовестность, с какой он наскребал компрометирующий материал. Чем хуже, тем лучше. Так, извозить, чтоб не отмылся. Не брезговал ничем.

Что такое пензенский инцидент? Дело было так. Из нашей лаборатории пригласили несколько человек в Пензу сделать доклады на всесоюзном совещании по трудовым ресурсам. Нас встретили и разместили в лучшей гостинице. У одной из наших женщин — день рождения.

Решили отметить в номере. Женщины — на базар, мы с Женей Рудневым — за водкой. А водки нигде в Пензе нет — ни в центре, ни по краям. Часа три пробегали, не возвращаться же с пустыми руками, хоть бутылку коньяка — на командировочные больше не разбежишься. У центрального гастронома очередища с улицы в два хвоста. Что такое? Водку выбросили! Где дефицит — там и избыток: взяли мы две и одну про запас.

В номере все давно накрыто, нас потеряли. Литр на шестерых — три тоста. Первый — за Надежду Афанасьевну, второй — с приездом, третий — за прекрасных дам. Чуть-чуть не хватило для личного счастья. Достали из заначки третью. Разливаем, пьем, и все дружно отставляем стаканы. Рты перекошены — разбавлено! Нахожу пробку от этой бутылки — так и есть, порчена, «золото» наполовину содрано, свинцовый отлив. Ой, как это было некстати! И как неприятно. Женщины отшутились и по номерам, а нам с Женей не до шуток. Спустились вниз в ресторан, грамм по сто. Заказали, правда четыреста. Закуски никакой: ни рыбы, ни овощей. Мясного я не ем, да и сыты — только из-за стола. Официантка трясет блокнотиком, карандашом постукивает: не нравится, что не берем что попало. Ну, сыр нашелся, хвост селедки, кофе на посошок. Рассчитались сразу, чтоб не засиживаться. Тут музыка, танцы. Посидим-ка с полчасика, что в номере делать? Отлучился в туалет, прихожу: на скатерти недопитый графин, ни хлеба, ни закуски, ни Жени нет. Вот идет Женя. Где закусь? Жмет плечом. Я к официантке.

— Восстановите, пожалуйста.

И кого-то на танец пригласил. Возвращаюсь, стол совсем пуст. Женьки опять нет, официантка за соседним столиком в мужской компании. Я к ней. Кто-то из ее кавалеров мне тарелку с хлебом подает. Зову метрдотеля. Появляется Женя вялой походкой.

— Где ты бродишь? — накидываюсь. — Ты выпил?

— Нет.

Подходит женщина-метрдотель с недовольным желтым лицом. Даже не запирается, а просто:

— Идите отсюда, пока милицию не вызвала.

Просто и нахально. Полдня бегом по всей Пензе, разбавленная водка в награду и еще хамство, доселе невиданное. Ну нет, этого я тебе не спущу:

— Зовите кого хотите! Я не уйду, пока не восстановите.

Женя что-то замямлил, я предложил ему с глаз долой. Он и так анемичен, а чуть выпьет — сидя шатается. Сам-то в норме, но со стороны… Пусть лучше уйдет. Сижу, жду администратора. Вдруг появляется рослый старшина милиции:

— Почему скандалите? Документы? Уходите, а то…

Тут, каюсь, действительно прорвало меня: