Чужой среди своих. Чужой среди своих - Al1618

Впрочем, при работе этого устройства в активном режиме никто б и не рискнул приближаться. Заметили б и не пошли, но вот тепловизор, будучи устройством пассивным, позволял обнаруживать и распознавать человека за два километра, а сейсмодатчики на нижних опорах треноги вполне могли услышать сердце лежащего на земле человека не за одну сотню метров. Да, и направленные микрофоны под радаром — тоже, тот еще подарок…

Конечно и эта защита не была абсолютной. В любой системе есть лазейки и слабые места. Иначе б диверсантов давно бы не существовало, но преодолеть этот рубеж было очень непросто.

Сойку начало пробивать на нервное «хи-хи». Их противник имел все шансы выйти из этой передряги живым, но он, имея столь мощное оружие обороны, элементарно забыл его включить. Вот уж действительно — человек самое слабое звено любой цепи.

Впрочем покойников можно понять. Они просто боялись неправильных сработок и ждали окончательного обустройства лагеря. Вон ручеек-то протекает в стороне, и каждый раз проделывать проход для водоносов замаешься, а доверять свою жизнь системе распознавания, это свихнуться надо. Так что сработал «защитник» только когда уже стрельба пошла…

Следом за командиром женщина внимательно осмотрела пробоины, стараясь понять — какое чудо спасло если не всех, то большую часть их группы. Вот пробоины от снайперской винтовки — молодец Барра, стреляла явно на движение, первая пуля легла с краю, зато две следующих — четко в центр. Вот — следы от пулемета, в линейке тепловых сенсоров вокруг пробоин видны еще и оксидные кольца — лента была снаряжена бронебойно-зажигательными пулями.

Но это все не то. Тактический анализ готов и однозначен — у «Баньши» было время на хотя бы один залп. А то и на два. Строчки «вероятных потерь» совсем не радуют. Значит что-то не дало технике нанести удар, но что именно?

За решением этой загадки далеко ходить не пришлось. Чтобы стрелять нужно видеть, а ослепить тепловизор могла только высокая температура, сейсмодатчики и микрофоны (да и радар тоже), можно вывести хотябы временно из строя только перепадом давления. А это значит…

— Машенька, солнышко ты наше, — шипит Фокус, которой и по уставу положено соображать быстрее всех, — ходи-ка сюды.

Перед светлы очи мигом предстало само вселенское раскаяние, наряженное в камуфляж с погонами лейтенанта, ушки полыхают красным, взгляд опущен, того и гляди как в детским саду начнет носом шмыгать и землю берцем ковырять, для полноты картины. Гляди, точно — заметила упущение и начала, но на командира все эти ужимки не сильно повлияли.

— Свет мой, скажи как, а с какого… ты решила по этому… бугорку «Шмелем» засадить? — чтобы понять, что говорит Фокус, Сойке пришлось стать сбоку — губы шевелились, но ни звука командир при этом не издавал, полезное умение, принимая во внимание наличие включенного «объективного контроля». — Только про женскую интуицию мне мозги не…, я выстрел еще до того как этот… встал засекла.

Машенька, зыркнула из под бровей и отведя руку за спину, так что тень от нее гарантировано оказалась вне поля видеозаписи просигналила.

— Тащь майор, заманалась я эту дуру таскать. Вот и подумала — война спишет, скажу — «почудилось», авось сильно не. ут.

Майор шагнула вперед, прижимая пискнувшую от смущения лейтенанта к немалой груди, так что ребра затрещали.

— Товарищ лейтенант, объявляю вам благодарность — за успешные и своевременные действия. — Слегка отстранившись, Фокус развернула разгильдяйку к себе спиной и влепив леща пониже края бронежилета, придала ускорение.

— Тащ. Майор, разрешите просьбу! — тут же продемонстрировала, мигом утратившая все признаки смущения вместе с совестью Машенька, правильность поговорки, что «куда подчиненного не целуй, везде оппа».

— Разрешаю. — В глазах командира отчетливо прыгали веселые чертики.

— Можно взять гитару?

Начальство недоуменно уставилось друг на друга, не зная, что сказать. С трофеями дело было довольно строго. С одной стороны, разрешалось брать только необходимое во время ведения боевых действий, то есть по сути только еду и боеприпасы. Оружие тоже можно, но потом его положено было сдавать. Одежду и обувь — только в случае острой необходимости. Все остальное подлежало либо уничтожению (как «лишнее» оружие) либо просто оставлялось.

Понятно, что помимо гласных законов были еще и вещи на которые все смотрели сквозь пальцы. Например деньги, как известно, не пахнут, но уже с прочими ценностями можно было влипнуть по полной.

На кой понадобилась эта гитара, теперь лежащая прямо поверх горы «на уничтожение» обе женщины придумать не могли и с интересом посмотрели на Машеньку в ожидании цирка, когда та будет подводить «законную базу» под свою просьбу.

— Для повышения боевого духа личного состава во время отдыха! — заявила нахалка.

Брови майора полезли на лоб от такой мотивации, она даже слегка растеряно взглянула на своего заместителя — получалось, что у разведки, выходит, боевой дух низок и нуждается в повышении. Взгляд Сойки был серьезен, он прямо говорил: «Пусть берет, раньше мы со своими не воевали, так что лишний повод расслабиться, совсем не лишний».

— Разрешаю. Но если честно — зачем?

— Так ведь чудо же. Посмотрите, что вокруг творится, — развела руками Машенька, — а она без единой царапины. Как тут бросить?

И ускакала, оставив разом прозревшую Сойку бороться с собственным желудком, посреди выжженного термобарическим зарядом круга в котором земля, камни и осколки металла были перемешены с обгоревшей человеческой плотью.

______________

— Заметили? — поинтересовалась у «наблюдающей за арьергардом» Машеньки отставшая перешнуровать ботинок командир.

— Еще пятнадцать минут назад. Держится в отдалении, но цепко. След не теряет.

— Почему не доложила?

— Так ребенок ведь, Марь Иванна…

Глаза начальства грозно сверкнули, но никто этого не увидел, со стороны женщина казалось, была полностью увлечена нехитрым делом. Зато Машенька гнев почувствовала и зябко передернула плечиками — она то знала, что если наказание не было объявлено сразу, значит провинность требует более тщательного разбора.

— Как ты думаешь, что он будет делать, когда нагонит? — голос звучал ровно и заинтересованно, отчего сердце Машеньки преисполнилось дурных предчувствий, а плечи невольно поникли.

— Разрешите…

— Не разрешаю. Никаких активных действий до привала, просто увеличить внимание. Выполняйте. — И подхватив оружие командир, перепрыгивая с камня на камень, поскакала догонять ушедшее вперед «ядро» отряда.

Зачем Федор плелся вдогонку непонятному отряду он и сам с уверенностью не сказал бы. Наверное просто потому, что во всем окружающем мире непонятная группа была единственной движущейся деталью пейзажа. Он видимо просто был не в силах расстаться с эти единственным проявлением жизни среди пустоты — даже звери, повинуясь инстинкту, предпочли остаться с пустым желудком, но не покидать логовищ, рискуя столкнуться с неведомыми опасностями изменившегося мира. И только поднимающиеся вокруг все выше горы равнодушно взирали своими вершинами на крохотные и одинокие фигурки. Они-то за свое время чего только не насмотрелись и оттого научились презирать всяческую суету и мельтешение.

Видимо, именно на одиночество, точнее — на нежелание остаться полностью одному перед этой равнодушной вечностью, и следовало списать столь неосмотрительное, если не самоубийственное поведение. Ведь давно уже следовало принять влево или вправо вдоль предгорий, чтобы выйти к человеческому жилью, а не углубляться в и вовсебезлюдные места, где и охотники с бортниками бывали лишь изредка.

Впрочем, еще неизвестно, что он встретил бы там, у соседей, если даже на отдаленный хутор смерть заглянуть не поленилась.

Совсем недавно десятилетнему пацану об одиночестве можно было только мечтать. Пусть их хутор и был расположен далеко от соседей, чтобы преодолеть не один десяток километров, надо было потратить почти полдня на поездку и сборы, зато всяких родственников вокруг наблюдался явный переизбыток. И ладно бы просто наблюдался — каждый из окружающих так и норовил нагрузить тощую шею приличным довеском из домашних дел, да еще и повоспитывать. Хорошо если подзатыльником, а то ведь от бесконечных нотаций хотелось бежать куда-нибудь на необитаемый остров. Туда, где нет ни старшей сеструхи, что вдруг перестала принимать участие в их проказах, вместо этого приобретя привычку напыщенно рассуждать о том «как должно» себя вести, ни младшего брата, вечно нудно требующего участия в его «предприятиях», за которые традиционно больше перепадало Федьке (как старшему).

Вот только когда впивался ногтями в ладони и бросал сквозь сжатые зубы: «Все дураки!», — мечтая или самому куда-нибудь провалится, или чтобы провалился весь окружающий мир, он никак не думал, что желание однажды исполнится. Да еще так — очередью прошивающей стену насквозь и гранатой влетевшей в окно. Вот именно тогда, услышав вскрик брата, сменившийся особенной тишиной, он и понял, что остался один.