Поль Гоген - Анри Перрюшо

* Поль Гоген. Письма. Ноа Ноа. Из книги "Прежде и потом", Л., 1972, с. 98.

На Таити Гоген занимается живописью, режет по дереву, пишет письма и заметки об искусстве и все время "играет" трагическую роль художника, бежавшего от цивилизации и создающего в окружении дикарей гениальные произведения искусства, которые обращены тем не менее к отринувшему его цивилизованному миру. Гоген создал свой миф, который, казалось бы, мог быть воплощен в картинах или стихах, написанных в одной из парижских мансард. Картины Гогена с названиями, написанными на ломаном таитянском языке, загадочны, выразительны, но они лишены тщательной скрупулезной достоверности этнографических зарисовок с натуры - сюжеты их вымышлены, рисунок в них стилизован, а фигуры порой скопированы с фотографий. В этих произведениях сказывается та же пестрая смесь увлечений, которая отличала и вкусы парижской богемы, в них проявляется эклектическая сторона художественной культуры того времени, впитавшей в себя и образы буддийского искусства, и мотивы древнеегипетских рельефов, и элементы европейской классики...

В "Ноа Ноа" Гоген вкладывает в уста своей таитянской жены Техуры древние предания, которые вычитал из книги Ж.-А. Моренхаута "Путешествие на острова Великого океана", вышедшей в свет еще в 1837 году. Волей автора "Ноа Ноа" - юная таитянка, начинающая играть роль сказительницы, - это, конечно, не реальная Техура, а вымышленный образ, как и в картинах.

Выясняя истоки искусства Гогена, можно задаться вопросом: стоило ли жить столько лет и умереть на далеких полинезийских островах, чтобы столь органически, слитно с европейской традицией, воплотить в своей живописи образы экзотической сказки и грезы? Не Гоген - автор таитянских картин, а Гоген-таитянин - уникальная личность своей эпохи. Он хотел устроить свою жизнь согласно идеалам своего искусства. И хотя судьба Гогена уникальна, идеи, питавшие его жизнь и искусство, характерны для конца XIX века - эпохи модерна.

Стремление к эстетизированному индивидуализму - типичная черта декадентства, сложного и противоречивого явления общественной жизни конца прошлого века - fin de siecle. Персонаж знаменитого тогда романа писателя-символиста Ж.-К. Гюисманса "Наоборот", Дез Эссент - сноб, любитель искусства, живущий в причудливом доме и обладающий своеобразными привычками, был во многом списан с известного "эстета" тех времен, Робера де Монтескью, который давал обеды "в жанре Веронезе" и собирал коллекцию летучих мышей. Снобизм в эпоху модерна, выражавшийся в утонченности костюма, оригинальности поведения и обстановки жилища, был средством выделиться из толпы.

Гоген - также сноб, но сноб навыворот, назло буржуазной семье жены, в пику современникам-аристократам. Поведение Гогена, после того как он оставил жену и детей, - это своеобразная форма социального протеста. Он не желает делать живопись доходной профессией, своей нищетой он бросает вызов буржуазному меркантилизму. На Таити, который Гоген называл "райской страной", едва успев обжить свою экзотическую хижину, художник вступает в конфликт с местными властями: ратует за соблюдение законов, за права туземцев - за справедливость. В те же годы в Париже ненавистные Гогену "точечники" - неоимпрессионисты и его бывший наставник, Камиль Писсарро, тоже были увлечены идеями анархизма - критикой существующего буржуазного порядка.

Гоген же бунтовал в одиночку, ссорился и с представителями колониальных властей и с проповедниками католической религии. В одном из доносов Гогена упрекали в том, что он подстрекает родителей не пускать детей в школу, подстрекает туземцев не платить налоги. Выпады Гогена против светских и церковных властей, его "подстрекательства" во многом определяются избранной им ролью цивилизованного человека, живущего среди дикарей, не способных постоять за себя, защищающего их. Вспыльчивого, озлобленного, то пишущего жалобы, то выпускающего сатирические листки, Гогена никак нельзя назвать последовательным борцом за демократические нрава колониальных народов. Но все же идущие из глубины души стремления Гогена бороться за торжество добра и справедливости в рамках той уродливой социально-политической системы, которая царила в его "райской стране", не может не вызвать сочувствия. Гоген представляется порой последним донкихотом романтизма, пытающимся в своей жизни воплотить идеалы, почерпнутые из лучших образцов живописи и литературы XIX века.

*

Гоген-художник начинает как последователь импрессиониста Камиля Писсарро. Их сближает любовь к непритязательным мотивам пейзажа, к патриархальным образам сельской жизни. Писсарро, однако, всегда оставался в пределах обыденного сюжета, сохранял непосредственное восприятие окружающей жизни, Гоген же очень скоро начинает стремиться к созданию экспрессивных художественных образов. В Бретани художник стал применять прием разделения красочных зон четкими контурными "перегородками", как если бы картина уподобилась гигантски увеличенной средневековой перегородчатой эмали. От французского названия эмалей (cloisonne) пошел термин "клуазонизм", означающий новую живописную систему. Клуазонизм с его культом упрощенных линий рисунка и ярких локальных цветов отрицал и аналитический взгляд на натуру, свойственный импрессионистам, и пространственно-объемную, конструктивную композицию как средство передачи пейзажа, введенную Полем Сезанном, творчество которого Гоген внимательно изучал. Основными чертами клуазонизма была подчеркнутая плоскостность живописи и обобщенность, и не случайно Гоген иногда называл свою манеру "синтетизмом". Средневековое искусство подсказывает художнику не только новый метод, но и новое содержание. Гоген охотно обращается к религиозной тематике, которая привлекает его семантически насыщенными сюжетами.

Как современники (К. Писсарро), так и исследователи (Л. Вентури) усматривают в сюжетах картин Гогена дань моде, стремление нравиться буржуа. Но "мода" была обоснована художественной тенденцией, в большей мере исходившей из реакции на импрессионизм. Импрессионисты с их чувственной осязательностью в восприятии мира обладали ограниченным арсеналом художественных средств, способных выразить новые мысли и чувства людей конца XIX - начала XX века.

Ощущение "конца века", чувство одиночества художника в обществе, неудовлетворенности своей эпохой выливались в мифологические и христианские образы, переосмысленные в нетрадиционном, символико-ассоциативном ключе. Картина "Желтый Христос", написанная Гогеном в 1889 году в Бретани, - одно из типичных произведений этой эпохи. Христианскую иконографию распятия с предстоящими Гоген трактует как сцену молитвы бретонских женщин перед средневековым крестом с фигурой Иисуса - придорожным распятием, одним из тех, которые тогда еще сохранились в Бретани. Он придает автопортретные черты лицу Христа, намекая на то, что он является мучеником в этой жизни. В другой раз Гоген пишет автопортрет с "Желтым Христом", отраженным в зеркале, составляющим часть фона картины. Он изображает себя и в картине "Христос в оливковом саду" (Галерея Нортон, Уэст Палм Бич), а в автопортрете из Национальной галереи в Вашингтоне над головой Гогена изображен нимб. К этой же группе картин относится и "Зеленый Христос, или Бретонское распятие" (Музей изящных искусств, Брюссель).

Содержание всех этих произведений, по существу, не религиозное. Гоген, скорее, лишь примеряет нимб, примеряет крест, то есть "примеряет" к своему искусству христианскую тематику. Как видно из дальнейшего, христианские сюжеты показались ему слишком сухими и строгими, таитянское обрамление больше подошло его искусству. Гоген стремится создать собственную мифологию, что раскрывается, например, в истории создания картины "Дух умерших бодрствует" (1892). Перрюшо описывает реальный повод для возникновения сюжета. Страшный образ умерших предков, который для юной таитянки не имел конкретного обличья, Гоген трактует в духе европейского символизма. Он, правда, "отмечал в своей записной книжке, что "записал историю создания этой картины, памятуя о тех, кому непременно надо знать как и почему. А вообще это просто обнаженная натура из Полинезии" *. Гоген действительно вдохновлялся натурой, он любил передавать свои впечатления ярким цветом, упругим контуром линий. Но, создавая свои полотна, Гоген, хотя и вдохновлялся экзотикой таитянского быта, все же опирался прежде всего на традиции французского символизма. Черты символизма, в большей мере литературного, нежели художественного направления, проявились и в творчестве Одилона Редона, Эжена Карьера, Мориса Дени. Их картины, созданные силой художественного воображения, далеки от натуры - по цвету они у Редона фантастичны, у Дени суховаты, а у Карьера обычно монохромны. Гоген куда более живописен, чем его современники. Цветовой строй его таитянских произведений навеян реальными впечатлениями. Нарисованные порой по законам академических ню, обнаженные фигуры таитянских красавиц тем не менее дышат естественной и пленяющей туземной красотой. Символичность этих картин, например "Жены короля" (1896, ГМИИ им. А. С. Пушкина), которой Гоген дал истолкование в письме Даниэлю де Монфреду в апреле 1896 года: "...обнаженная царица лежит на зеленом ковре, служанка срывает плоды, два старика подле большого дерева рассуждают о древе познания" ** и т. д., не поддается расшифровке как система значимых фигур и предметов. Гоген, и это ясно из его жизнеописания, не был утонченным интеллектуалом, подобно Дени, его эрудиция "бывшего матроса" (как его с раздражением иногда называли современники) оставляла желать лучшего. Как же удавалось друзьям и почитателям Гогена, таким, как поэт Шарль Морис, находить в его картинах отзвук утонченных бесед, которые велись в декадентских кружках и редакциях символистских журналов? И в этом, как и в своеобразном быте и поведении Гогена, надо видеть не только его индивидуальность, но характерную черту эпохи. Тогда в кругу символистов полагали, что вовсе не обязательно изучать и рационально постигать источники, откуда черпаешь вдохновение, достаточно лишь чувствовать их силу. К примеру, критик и литератор Теодор де Визева, один из главных представителей вагнерианства в Париже, не читал всех теоретических трудов Вагнера, полагая, что в этом нет необходимости, поскольку идеи, в них заложенные, каким-то образом и так распространяются в коллективном сознании ***.