Гангстер - Лоренцо Каркатерра

— Я не думаю об этом. — Анджело смотрел куда-то вдаль. — Ни о чем таком я никогда не думаю.

— А о чем же ты думаешь, если не об этом?

— Я думаю об Изабелле, — сказал он. Впервые за все время нашего знакомства он упомянул ее имя. — Она для меня жива, несмотря на то что прошло столько лет. И благодаря ей я счастлив — в глубине души, там, куда никто никогда не заглянет.

— Если она была жива… — начал я и осекся. Он приоткрыл передо мной дверь, и мне очень хотелось войти и расспросить его о давно погибшей жене, задать столько вопросов, сколько он позволит. Но, получив такую возможность, я не знал, с чего начать. Но Анджело, как всегда, понял меня лучше, чем я сам.

— Если бы она была жива, я стал бы куда лучше, чем есть, как человек, — сказал Анджело непривычно мягким голосом, — но как гангстер в подметки бы не годился себе нынешнему.

— И много времени тебе понадобилось, чтобы оправиться от той потери?

— Я до сих пор от нее не оправился. Она — это единственное, что живо во мне. Никто больше этого не видит. Никто этого не знает. Но я-то вижу, я-то чувствую. Каждый день я соприкасаюсь с той частью ее, которая хранится во мне. Бывают дни, когда я вижу ее яснее, чем обычно. Ты уже давно находишься рядом со мной и не мог не видеть, когда я переживал черные дни.

Я кивнул и перевел взгляде него на волны, бившиеся о борт лодки.

— Это подтолкнуло тебя искать тех, кто стрелял в нее?

— Нет, — ответил он, покачав головой. — Приятно сознавать, что они мертвы, но ведь на самом деле они всего лишь ходячие пистолеты, без лиц. К тому же стремишься вовсе не к убийству. Стремишься сохранить живым того, кого когда-то обнимал.

— Скажи, ты когда-нибудь видишь ее? Изабеллу. Я имею в виду не мечту, не призрак. А наяву, будто она все еще жива?

— Довольно часто. В самых разных местах. Иногда я мельком вижу ее лицо в толпе, переходящей улицу, а бывает, что она где-то оглядывается мне вслед. Бывает даже, что я вижу ее на телешоу в задних рядах массовки. И каждая из тех женщин выглядит точно так же, как выглядела бы Изабелла, будь она еще жива. По крайней мере, в этом я уверен.

— Я тебе глубоко сочувствую. — Я положил ладонь на его кулак, крепко стиснувший планшир.

— Тебе предстоит принять трудное решение, — сказал Анджело, накрыв мою руку своей свободной. — У тебя будет столько времени, сколько потребуется, чтобы прийдти в себя и определить свое место. Закончи колледж, раз считаешь, что это настолько важно. А когда сочтешь, что тебе все ясно, придешь ко мне и скажешь, как ты намерен жить дальше.

— Я уже это знаю, — ответил я.

Он вытер лоб шелковым носовым платком и произнес, будто не слышал моих последних слов.

— Пожалуй, пора уже возвращаться на берег.

— Я сказал, что уже знаю, как намерен жить дальше, — повторил- я. — И, пожалуй, сейчас самое время сказать тебе об этом.

Анджело сделал большой глоток молока и кивнул.

— Если так, то говори.

— Я очень люблю тебя за все, что ты для меня сделал. — Слова давались мне с трудом, будто их задувало обратно в рот морским ветром. — За все, чему ты меня научил.

Анджело бросил молочный пакет на палубу и встал, вперив пронзительный взгляд своих темных глаз мне в лицо.

— Говори, говори! — потребовал он голосом, в котором я отчетливо уловил угрозу.

— Я хочу уйти. — Я наконец совладал с собой, хотя пот так и струился по спине, и пришлось даже опереться рукой о мачту, чтобы придать себе уверенности. — Я не

могу стать тем, кем ты хочешь меня увидеть. Я не хочу всю жизнь поминутно оглядываться, ожидая пули, которой, я точно знаю, рано или поздно дождусь. Я не хочу управлять командой, не зная, кому можно доверять, а кто подгадывает момент, чтобы разделаться со мной. И я не хочу закончить жизнь стариком, которому нужно уплывать в море, чтобы сказать несколько слов и который никого на свете не может назвать своим другом.

— Я считал своим другом тебя, — отозвался Анджело голосом, полным яда.

— Я и есть твой друг, — сказал я. — Ноя всегда буду и еще кем-то, а не только твоим другом.

— Ты не останешься моим другом, если покинешь меня. — Он сплюнул за борт. — Тебе решать, какой жизнью жить. Но не забывай, что в этом выборе тоже есть риск. Все эти годы ты был под моей защитой. Теперь ты отвернулся от меня, и останешься один. А такого ты никогда прежде не знал.

— Я понятия не имею, чем для меня обернется жизнь в реальном мире, — ответил я. — Но я точно знаю, что меня может ожидать в твоем мире. И я не хочу принадлежать к нему.

— Значит, ты не хочешь иметь никакого дела со мной? — Впервые в жизни я увидел в его глазах ненависть, и это поразило меня. — Как только мы сойдем на берег, между нами все кончено.

Я внезапно ощутил почти непреодолимое желание заплакать. Прежде всего потому, что понимал, насколько жестокими были мои слова и какую боль они причиняли ему.

— Я никогда не предам тебя.

— Ты только что это сделал, — сказал Анджело.

— Я хочу жить своей собственной жизнью. — Мне самому было слышно, как в моих словах прорезаются убежденность и твердость. — Я говорил только об этом и ни о чем ином.

— Ия тебе не стану мешать, — ответил Анджело. — Это послужит тебе наказанием. Тебе будет предоставлена полная свобода, и ты останешься один. Мир, который ты знал с детства, исчезнет так же мгновенно, как и возник.

— Я не хотел, чтобы все заканчивалось вот так, — сказал я ему.

Он ничего не ответил и повернулся ко мне спиной.

Ни он, ни я не сказали больше ни слова на всем протяжении пятимильного плавания обратно к берегу. Я знал, что случившееся тем утром никогда не будет забыто ни мной, ни им. Анджело позволил мне прикоснуться к той стороне его мира, которую он всю жизнь скрывал от всех, а я ответил на его доброту сокрушительным ударом по его самой большой надежде. После этого дня мы больше не могли безоговорочно доверять друг другу. Я знал, что вновь увижу его лишь через много лет, если это вообще когда-нибудь произойдет, и все же не мог отрешиться от мысли: действительно ли он полностью выкинет меня из своей жизни и сам уйдет из моей?

Самые опасные гангстеры — те, кто способен убить самых любимых людей. А среди них не было никого, опаснее Анджело. У него не было иного выбора. Просто он не умел жить иначе.

— Думаю, что вы знаете его не так хорошо, как вам кажется, — сказал я Мэри. — Вряд ли вы способны понять все, на что он способен. И все это во имя любви.

Мэри отпустила стойку капельницы, на которую опиралась, слушая меня, и шагнула ко мне.

— Тут вы неправы, Гейб. Я о нем знаю, пожалуй, что все. Особенно то, что касается вас.

— Ас чего бы вдруг вам могло потребоваться знать обо мне хоть что-то вообще?

— У меня были для этого веские основания. Самые веские, какие только могут быть в мире. Это было тем единственным, в чем Анджело никогда не мог отказать мне.

— Почему? — спросил я.

— Я пришла сюда далеко не в последнюю очередь для того, чтобы увидеть вас. И не столько рассказать мою историю, сколько выслушать вашу. Вы сказали еще не все, а я должна услышать все, что вы пожелаете мне сказать. А потом я тоже закончу свою историю.

— Надеюсь, ваш рассказ будет стоить моего, — сказал я, не без усилия вынуждая себя сохранять спокойствие.

— Будет, — сказала Мэри. — Это я вам обещаю.

Глава 19

Когда она вошла, я стоял посреди конференц-зала и слушал, как мои сотрудники весело обсуждали минувший уикенд. На ней был серый костюм с юбкой на несколько дюймов выше колен, белая кружевная блузка и коричневые туфли на трехдюймовых каблуках. Светло-каштановые вьющиеся волосы окаймляли лицо юной девушки, хотя тело, несомненно, принадлежало красивой зрелой женщине. В одной руке у нее был коричневый кожаный портфель-«дипломат», а в другой она несла чашку с кофе, из которой немного наплескалось на картонное блюдечко. Плавной танцующей походкой она направилась прямо ко мне.

— Джанет Уоллейс, — представилась она и, положив портфель, протянула мне руку.

Я деликатно пожал ее и указал на одно из кожаных кресел, стоявших около стола.

— Присаживайтесь. Сейчас начнем. Я представлю вас во время разговора. Мы не самая известная группа в городе, но мы вовремя оплачиваем аренду помещения, любим посмеяться, и иногда сочиняем рекламные кампании, которые нравятся и запоминаются людям.

Джеф Магнусон, руководитель креативной группы, которому был тридцать один год от роду, уселся справа от нее и сразу потянулся к ее кофе.

— Как будем делиться? — спросил он.

— Боюсь, что никак, — ответила Джанет и придвинула кофе к себе. — Это у меня сегодня первая чашка.

Я сел напротив и приступил к церемонии представления.