Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Успех обучения напрямую зависел от степени интенсивности муштры, и те начальные люди, которые понимали это, добивались отличных результатов. Тот же Гордон сумел подготовить своих солдат наилучшим образом. 14 января 1664 г. «…в поле у Новодевичьего монастыря соорудили возвышение, и все пехотные полки были выведены из Москвы и расставлены a la hay. Стремянной полк был построен вдоль ограды вокруг помоста, а наш – 1600 человек в двух батальонах, или эскадронах, – во фронт за пределами оной. Император, проследовав через стрелецкие полки, стоявшие по обе стороны дороги, поднялся на возвышение. 50 пар литавр на высоком дощатом помосте все время издавали нестройный гул. Затем полкам было приказано открыть огонь, что они и исполнили поочередно, хотя очень нестройно, начиная с ближайших от города, а после – Стремянной и выборные полки, стоявшие справа от нас. Когда все закончили, мы сперва выстрелили из своих шести орудий, потом из мелкого ружья, каждый эскадрон отдельно и все словно единым выстрелом; во второй и третий раз – так же. Сие настолько понравилось Его Величеству, что он приказал нам дать еще один залп, и мы сделали это весьма успешно (выделено нами. – П.В.)…»822.

В этом отрывке обращает на себя внимание отработанная тактика применения огнестрельного оружия – сперва делала залп легкая полковая артиллерия, входившая в штат полка, а потом мушкетеры, либо побатальонно, либо все разом. Строгая дисциплина и порядок, выработанные за почти неделю усиленной муштры, помноженной на опыт и усердие Гордона и его офицеров, позволили полку блеснуть своим искусством слаженной залповой пальбы даже на фоне отборных Стремянного стрелецкого приказа и выборных солдатских полков и заслужить благоволение самого государя.

Учитывая все это, становится понятным, почему, экзаменуя желающих служить русскому царю иностранных офицеров, русские требовали от них прежде всего знаний строевых обращений и приемов. О таком экзамене подробно рассказал будущий генерал шотландец П. Гордон, вспоминая о начале своей службы русскому царю823.

В этом рассказе обращает на себя внимание некоторое непонимание относительно цели экзамена, возникшее между Гордоном и его русским начальством. Между тем в этой дискуссии каждый из спорящих был прав – Гордон привык иметь дело уже с более или менее обученными солдатами и для него главным было научить их повиноваться его приказам и вести их в бой, тогда как для И.Д. Милославского, экзаменовавшего Гордона, важнее было умение вымуштровать, подготовить солдата надлежащим образом. Боярин, заведовавший важнейшими военными приказами, Стрелецким, Иноземским и Рейтарским, нес прямую ответственность перед своим зятем, Алексеем Михайловичем, за боеспособность армии и потому был кровно заинтересован в том, чтобы в его подчинении были толковые и грамотные офицеры-инструкторы (выделено нами. – П.В.). Фактически в данном случае здесь идет речь о старом споре – кем должен быть командир, передовым бойцом или все-таки прежде всего воспитателем солдат, их учителем. Судя по всему, русских в иностранцах, претендовавших на офицерские патенты московского царя, интересовал прежде всего второй аспект, тогда как большинство иностранных начальных людей продолжали мыслить категориями XVI в. Такого рода экзамены позволяли московским нанимателям отсеивать, как писал Гордон, «дурных и посредственных» офицеров, поскольку ошибки обходились слишком дорого и в прямом, и в переносном смысле. Поэтому они проводились постоянно, о чем свидетельствуют документы Разрядного и Иноземского приказов и свидетельства иностранцев824.

В этой связи стоит вспомнить приводимую С.М. Соловьевым примечательную выдержку из документа, описывающего смотр претендентов на офицерские должности в русском войске: «Майор Исак фон-Буковен, капитан и солдаты пришли на посольский двор к смотру: Филипп Альберт фон-Буковен выходил с мушкетом и с пиками, с капитанскою и солдатскою, стрелял из мушкета и штурмовал пикою и шпагою различные штуки и по досмотру добр добре; Вилим Алим по досмотру добр; Ефим вахмистр по смотру умеет; Яков Ронарт умеет; Юрий Гариох по смотру середний, и майор фон-Буковен говорил, что Гариоха с капитанской чин не будет: как ему неученых людей солдатской справке выучить и к бою привесть (выделено нами. – П.В.)? Он и сам ратного строю ничего не знает. Послы майоровы речи велели записать и ему, майору, к тем речам велели руку приложить. Яков Стюарт выходил с мушкетом, штурмовал и стрелял, и застрелил трех человек, толмача Нечая Дрябина да двух солдат немцев, у Нечая да у немчина испортил по руке, да на всех на них прожег платье, за пику солдатскую приняться и штурмовать не умел и по смотру худ добре; а майор фон-Буковен говорил, что Гариох в капитаны, а Стюарт и в солдаты не годится»825.

Подводя общий итог результатам военного строительства при первых Романовых, можно с уверенностью сказать, что в эту эпоху опытным путем русским удалось выработать достаточно эффективную, стоявшую на уровне требований своего (выделено нами. – П.В.) времени, а кое в чем даже и опережавшую их военную машину. Она сочетала в себе элементы старой московской традиции, опыт столкновений с польско-литовской армией и целый ряд черт, присущих для потенциально наиболее перспективной на тот момент протестантской военной школы. Все эти компоненты взаимно дополняли и компенсировали недостатки друг друга. Яркое и образное описание новой военной машины дал в 1656 г. в беседе с герцогом Козимо Медичи русский посол в Венеции И.И. Чемоданов: «У Великого государя нашего, у Его Царскаго Величества, против Его Государских недругов рать сбирается многая и несчетная, и строенье многое, различными ученьи и строеньем: перво, устроены многие тысячи копейных рот, гусарскаго строю; а иныя многия тысячи устроены конныя с огненным боем, рейтарскаго строю; а иныя многияж тысячи устроены драгунским строем, с большими мушкеты; а иныя многие тысячи устроены салдатским строем: и над теми надо всеми устроены начальные люди: генералы, и полковники, и подполковники, и мойоры, и всякие начальные люди по чинам. А Низовая сила, казанская, и астраханская, и сибирская, и иных многих государств, Его Царскаго Величества, сбирается многая несчетная рать, и бьются конныя лучным боем; а большаго и меньшаго Нагаю татарове и башкирцы и калмыки бьются лучным же боем: и стрельцов московских устроено на Москве сорок тысяч, опричь городовых; а бой у них салдатского строенья. А донские и терские и яицкие козаки бьются огненным боем и запорожские черкасы бьются лучным и огненным боем. А государевых городов дворяне, и дети боярские, и всяких чинов люди, те бьются розным обычаем, лучным и огненным боем, и кто к которому бою навычен. А Его Царскаго Величества, Его Государева полку спальники, и стольники, и страпчие, и дворяне московские, и жильцы, те бьются своим обычаем; только у них бою, что под ними аргамаки резвы, да сабли у них востры: на которое место не приедут, никакие полки против их нестоят; то у Великого Государя нашего и строенье…»826.

Кому-то эти слова могут показаться преувеличением, призванным подчеркнуть мощь и величие московского государя. Однако трудно не согласиться с мнением прусского дипломата И.-Г. Фоккеродта, который писал, что нельзя пренебрегать русскими и полагать их «простоватыми» и «неразумными», если они сумели не только встать на ноги после Смуты, но «…меньше, чем в 50 лет, не только взяли назад все области, которыми сначала должны были пожертвовать своему спокойствию, до Ингерманландии и клочка Карелии, но еще отняли у поляков кроме Смоленска Киев, Чернигов и Северию, даже принудили Оттоманскую Порту, бывшую в то время на самой вершине могущества и величия своего, оставить им казаков со всей Украиной…»827. И достичь этих успехов, не имея в руках эффективного «последнего довода королей», было невозможно.

Новая армия, универсальная по своей сущности и хорошо приспособленная к специфическим условиям восточноевропейского ТВД, прошла успешную проверку в войнах 2-й половины XVII в., в которых пришлось принять участие России. И если эти войны (с Речью Посполитой 1654–1667 гг., русско-шведская 1656–1661 гг. и русско-крымско-турецкая 1672–1681 гг.) и не закончились триумфом русского оружия, то причины этого нужно искать не в дефектах армии «новой модели», а в другом. С одной стороны, и Речь Посполитая, и Крым, и Турция оставались в это время еще очень серьезными и сильными противниками. Это же относится и к Швеции. С другой стороны, из-за просчетов дипломатии русским войскам приходилось практически все время воевать по меньшей мере на два, а то и на три фронта. Неспокойно было и внутри страны, не говоря уже об Украине, где в это время полыхала ожесточенная гражданская война, не случайно получившая характерное прозвище – «Руина», и стремление поддержать «своих» гетманов неизбежно влекло за собой активное участие русских войск в этом конфликте. Наконец, на нерешительном характере войн сказалось и несоответствие уровней развития политической и военной сфер жизни русского общества того времени и социально-экономической и культурной. Если в первых Россия не уступала передовым странам Западной Европы, то во вторых было заметно определенное отставание.