Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

И здесь при непредвзятом анализе особенностей развития военного дела в Евразии, особенно на ближней периферии Западной Европы, возникают интересные соображения. Западноевропейцы недолго владели монополией на владение порохом и огнестрельным оружием. Их соседи не были намерены отставать от своих потенциальных противников в столь важном вопросе и поспешили также обзавестись новинкой. Порох и пушки довольно быстро (по историческим меркам) стали достоянием не только государств Западной Европы, но и их соседей, ближних и дальних. Если европейцы стали применять артиллерию на полях сражений в 20–30-х гг. XIV в., то в середине века пушки появляются на Балканах, а во 2-й половине того же столетия пушки появляются на вооружении османских войск, в Прибалтике, Польше, Литве и на Руси. В XV в. артиллерия повсеместно используется на полях сражений и во время осад и на западе Европы, и на востоке, и на Балканах. Столь же быстро в конце XV – начале XVI в. в военную практику вводится ручное огнестрельное оружие. К середине XVI в. армии всех ведущих держав Европы и Азии уже обзавелись огнестрельным оружием, которое оказывало все возрастающее воздействие на исход отдельных битв, кампаний и даже войн. Ожесточенное межгосударственное соперничество, резко обострившееся как раз во 2-й половине XV – 1-й половине XVI в., способствовало быстрому развитию военного дела в целом и техники в частности.

Таким образом, можно сказать, что широкое внедрение огнестрельного оружия в разных регионах Европы и Восточной Азии не намного различалось по времени, и говорить о том, что Западная (или Северо-Западная) Европа первой встала на этот путь, получив серьезные преимущества, вряд ли возможно. Вопрос необходимо поставить в иной плоскости – каким был ответ на его появление и внедрение в различных регионах, затронутых этим скачком в развитии военных технологий. По существу, весь XV и большая часть XVI в. – это время поиска этого ответа. Анализ же особенностей развития военного дела показывает, что и в Западной, и в Восточной Европе, и в Османской империи ответ на появление огнестрельного оружия был на первых порах сходным. Повсеместно новшество, еще весьма несовершенное технически, внедрялось медленно, постепенно, и общая, генеральная тенденция развития военного дела была единой – через совершенствование старой, привычной средневековой военной традиции посредством вкрапления, вживления в нее элементов новой военной практики. До перехода на новую модель, кардинально отличающуюся от прежней, было еще достаточно далеко. Необходимая критическая масса изменений еще не сложилась, и усовершенствованная с учетом последних технических новинок старая система оставалась вполне адекватной существующим условиям ведения войны.

Однако по прошествии полутора столетий критическая масса сложилась. Идея коренного переворота витала в воздухе. Перефразируя известное выражение, «призрак военной революции бродил по Европе, и не только по ней». Теперь все зависело от того, кто первым сделает решающий шаг, кто сделает тот самый скачок, который и составляет сердцевину военной революции. Западноевропейцы сделали его первыми. Почему? Вопрос сложный, и дать на него однозначный ответ проблематично хотя бы потому, что до сих пор не ясен механизм стремительного возвышения Западной Европы на исходе Средневековья. Одно ясно несомненно – их первенство в осуществлении этого скачка теснейшим образом связано с глубинными процессами трансформации западноевропейского общества в эту эпоху.

Так или иначе, но именно в Западной Европе уже на первом этапе военной революции сложился классический, «пехотно-артиллерийский», ее вариант, в котором огневая мощь доминировала над подвижностью, а оборона – над наступлением. Очевидно, что эти его особенности во многом были обусловлены как характером ТВД, на котором вели боевые действия войска западноевропейских монархов, так и их относительной бедностью, недостаточными ресурсами в сравнении с монархами Востока.

На Востоке же появление огнестрельного оружия не привело на первых порах к умалению традиционно главного в этом регионе рода войск – конницы. Она долго будет сохранять доминирующее положение в структуре армий Востока, и прежде всего вооруженных сил Российского государства, Речи Посполитой и Османской империи. Здесь, в зоне интенсивных этнических и цивилизационных контактов, межгосударственное соперничество было особенно ожесточенным и потому и в России, и в Речи Посполитой, и в Турции внимательно следили за последними техническими новшествами и стремились как можно скорее заполучить их для вооружения своих войск. Традиция, характер главных противников и особенности ТВД предопределили сохранение здесь в качестве основного рода войск конницы. Однако это вовсе не означало, что армии этих государств были отсталыми, ущербными в сравнении с армиями Запада. Здесь, на Востоке, «малая» война с ее молниеносными набегами, конными стычками и стремлением прежде опустошить территорию противника, а не сражаться с ним в «правильных», но кровопролитных полевых сражениях диктовала свои условия ведения боевых действий. Классическая западноевропейская армия XVI в., пусть даже и оснащенная огнестрельным оружием, не имела решающих преимуществ над столь же классической конной армией Востока, но усиленной артиллерией и вооруженной огнестрельным оружием пехотой. Если не считать этого характерного признака, все остальные черты, присущие первому этапу военной революции, на Востоке в XV–XVI вв. прослеживаются достаточно четко. Таким образом, здесь, на ближней периферии Западной Европы, складывается своеобразная, образно говоря, «конно-артиллерийская» модель военной революции, в которой подвижность и маневренность доминировали над огневой мощью, а сама война тяготела к «малым» формам. Такая модель, возникшая на первой фазе военной революции, когда огнестрельное оружие было еще несовершенно, в большей степени соответствовала реалиям восточного и юго-восточного европейских ТВД. При грамотном использовании практически до конца XVII столетия традиционная азиатская военная школа, впитавшая в себя многовековой опыт совершенствования кавалерийской тактики и последние технологические достижения Запада, неоднократно демонстрировала свое превосходство на полях сражений над европейской. Лишь на рубеже XVII–XVIII вв. наметился явный перелом в этой многовековой борьбе, и инициатива постепенно переходит к европейцам.

Таким образом, вопреки сложившейся традиции, изучение имеющихся материалов и свидетельств позволяет утверждать, что страны Западной Европы и ее периферии, Восточной и Юго-Восточной Европы, в наибольшей степени затронутые военной революцией, вступили на ее первый, подготовительный этап в течение XIV в. с относительно небольшим разрывом. Для Западной Европы – это первая половина, для Турции – третья четверть, для Восточной Европы – последняя четверть этого столетия. Лишь для Центральной Азии и Дальнего Востока разрыв составил от ста лет и даже больше. И хотя при этом наметившееся ранее расхождение в общей направленности развития военного дела сохранилось, тем не менее военная революция на своей ранней стадии в равной степени затронула весь регион – от Ла-Манша до Урала и от Балтики до Средиземноморья. И на Западе, и на Востоке основные закономерности первого этапа военной революции как исторического явления прослеживаются достаточно отчетливо.

Однако в конце XVI – 1-й половине XVII в. в западноевропейском военном деле происходят радикальные изменения, ознаменовавшие переход к войне «второй волны». Переход на второй, а затем и на третий этапы военной революции на Западе по историческим меркам произошел быстро, а вот на Востоке (за исключением России) аналогичный переход затянулся. В конечном итоге в силу целого ряда как объективных, так и субъективных причин он остался незавершенным. Поэтому картина военной революции на Востоке оказалась «смазанной», а тяжелые, можно даже сказать, катастрофические неудачи стран Востока в борьбе с западноевропейцами в XVIII–XIX вв. затмили их прежние успехи. Европейские принципы военного строительства окончательно доказали свои преимущества над всеми остальными. Армия Нового времени, армия-машина, организованная по принципу мануфактуры, а затем фабрики, пришла на смену прежнему войску, которое можно уподобить мастерской средневекового ремесленника.

В конечном итоге именно успешное овладение основами новой военной системы гарантировало сохранение за государством, сумевшим это сделать, статус полноправного субъекта международных отношений, и наоборот, кто не сумел этого сделать, превратился в объект притязаний со стороны более успешных соседей. И пример Речи Посполитой, на рубеже XVI–XVII вв. заявившей серьезные претензии на доминирование в Восточной Европе, а спустя столетие превратившейся в «проходной двор» для соперничающих великих держав, наглядное тому подтверждение. То же самое можно сказать и о Турции – идеальное государство XVI в., наводившее ужас на своих соседей, к началу XVIII в. оно утратило большую часть своего прежнего величия и мощи, а еще спустя сто с небольшим лет превратилось в «больного человека Европы», разделом наследства которого всерьез озаботились более удачливые соседи. Только Россия сумела сделать надлежащие выводы из «великих потрясений» рубежа XVI–XVII вв. и вовремя переориентировать направление развития своей военной машины в соответствии с новейшими веяниями с Запада, что в конечном итоге повлекло за собой все новые и новые волны модернизации и способствовало превращению России в великую державу.