Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Кристофер Гортнер

Я не могла сказать ни слова, не могла набрать в легкие достаточно воздуха. Наконец я услышала собственный шепот:

– Он, вероятно, не понял. Мой отец никогда не мог сказать такое…

Мой протест был встречен молчанием. Я вспомнила, как папочка отправил Джулию развлекать Хуана и моего мужа, как он приказал убить Пантализею и Перотто. Я убеждала себя, что Джулия солгала, а смерть слуг была необходима, чтобы защитить меня, но я больше не могла отрицать ужасную правду, как бы мне этого ни хотелось. И я больше не могла найти утешения в воспоминаниях детства, когда папочка был для меня всем в жизни. Ради власти он совершал ужасные вещи. Он шел к папскому трону, как разбойник, и пожертвовал нашим благополучием ради своих амбиций.

А теперь предоставил такую же свободу Чезаре.

Альфонсо рассвирепел:

– Я не стану дожидаться, когда они нанесут следующий удар. Я думал о том вечере. Не могу сказать наверняка, кто были те преступники. Они набросились на нас в темноте, выскочив из-под плащей: делали вид, что спят под ними, как нищие. Лиц я не видел, на них были маски. Но вероятно, поблизости их ждали лошади, маршрут отступления был спланирован, потому что они исчезли, как только появились стражники. Они поджидали меня. Знали, каким путем я пойду. Поначалу я сбил их с толку, потому что из палаццо Санта-Мария в Ватикан прошел через Сикстинскую капеллу. В противном случае я бы никогда не добрался до зала и не поговорил бы с Чезаре. – Он помолчал. – Его святейшество и пальцем не пошевельнет, чтобы спасти меня. Моей жизни по-прежнему угрожает смертельная опасность.

– Тогда мы должны нанести удар первыми. – Санча посмотрела на меня. – Чезаре заслужил смерть за все, что он сделал и еще сделает, если его не остановить.

Опасайся того, кто алчет.

Будто сам мой брат прошептал эти слова мне в ухо, возникнув из облака страха в моем сердце. Я услышала его предупреждение и поняла. Больше всего в жизни он жаждал не власти или славы, даже не папочкиной благосклонности – он желал меня. Он хотел убить Альфонсо по той же причине, по которой убил Хуана: ему была невыносима мысль о том, что я принадлежу кому-то другому.

– Вы с Санчей должны оставаться здесь, – сквозь ком в горле выдавила я. – Ни в коем случае не выходите отсюда. Я поговорю с отцом. Добьюсь от него обещания обеспечить нашу безопасность. Я его дочь. Он не сможет мне отказать.

– Если ты это сделаешь, то лишь предупредишь их. Они удвоят стражу у наших дверей, и тогда мы будем в ловушке. – Альфонсо путался в простынях, пытаясь встать. – Уехать должен я. Может быть, если его святейшество убедится, что у меня нет желания ни оставаться в Риме, ни противостоять Чезаре, он дважды подумает, прежде чем…

Я попыталась объяснить ему, что это бесполезно. Что бы отец ни обещал, Чезаре борется за меня, боится потерять. Он будет мстить Альфонсо за то, что тот увез меня. Я – единственная, кого он любил. Я и должна положить конец его безумствам. Но неожиданно голос за дверью оборвал мои возражения.

Миска выпала из рук Санчи, ударилась о пол. Я услышала шум, резкий выкрик отданных приказов. Я не успела пересечь комнату, как Санча бросилась ко мне и сунула что-то в мою руку. У меня не было времени посмотреть, что это, но, сомкнув пальцы, я ощутила усаженную драгоценными камнями рукоять, по которой узнала ее кинжал – она размахивала им перед лицом Джованни Сфорца. Когда дверь распахнулась и на пороге появилась крупная фигура, кинжал показался мне детской игрушкой.

Вошедший наклонил голову:

– Мадонна… – Его рот искривился в гримасе, растянув уродливый шрам на верхней губе. – Надеюсь, вы здоровы.

– Что… что вы здесь делаете?

Я стояла спиной к кровати, с которой пытался подняться мой муж.

– Альфонсо, держись за мной, – взволнованно говорила ему Санча. – Держись за мной!

– Его святейшество просит вас явиться к нему. – Глаза Микелотто сверкнули. – Он хочет знать, как долго вы собираетесь оставаться здесь, тогда как у вас есть обязанности и сын, который требует вашего внимания.

– Мой сын в безопасности. В отличие от моего мужа, и это прекрасно известно его святейшеству.

– И тем не менее мне приказано проводить вас к его святейшеству и обыскать эту комнату. У нас есть основания подозревать заговор против моего господина.

– Заговор составлен против меня, а не против него! – раздался у меня за спиной крик Альфонсо.

Я подняла голову:

– Почему меня не предупредили об этом заранее? Вы должны немедленно уйти, пока я не получу подтверждения…

– Боюсь, моя госпожа, уйти придется вам, – оборвал меня Микелотто.

Он отошел в сторону, и за его спиной я увидела нескольких человек. Сердце мое застучало громче. Это были головорезы Чезаре – те самые, которых я видела после нападения на Альфонсо.

– Мы решим этот вопрос, – сказал Микелотто.

– Нет. – Я ощущала холод рукояти в своей ладони. Оглянувшись, я увидела, что Альфонсо сумел подняться с кровати, держась за столбик. Санча заслоняла его своим телом. – Мы остаемся здесь, – сказала я, поворачивая голову к убийце на службе моего брата. – Можете обыскать комнату, если хотите. Прятать нам нечего.

Микелотто сделал шаг вперед – всего один шаг, но это произвело немедленный эффект. Я вспомнила, как он приехал в Пезаро – облегчить мне слежку за Джованни, и это закончилось казнью секретаря.

С диким ревом я бросилась на него, взмахнула кинжалом и нанесла ему удар в лицо:

– Убирайся отсюда сейчас же или я убью тебя!

Он отскочил в сторону, роняя капли крови. Люди из-за его спины бросились на нас. Трое приблизились ко мне. Я вопила изо всех сил, но один отбил мою руку с кинжалом с такой силой, что она ударилась о мою шею и ее обожгло как жидким огнем.

– Нет! – завизжала я. – Нет!

Они схватили меня и потащили к двери, а я кричала, лягалась, пыталась высвободить руки и расцарапать их лица. Меня выволокли в коридор, где ждали еще четверо. Я слышала мучительные вопли Санчи, заглушавшие стук падающей мебели и гневные крики Альфонсо. Появились еще два человека, тащившие Санчу. Они вытолкнули ее через порог, так что она налетела на меня, после чего дверь захлопнули. Изнутри все еще доносились крики Альфонсо:

– Я требую свидания с его святейшеством! Требую правосудия!

Державшие меня разжали руки, и я бросилась на дверь. Дернула защелку, принялась молотить кулаками, выкрикивая его имя. Санча со звериным воем упала на колени.

К моему неизбывному ужасу, крики Альфонсо смолкли.

– Нет, – прошептала я. – Господи Исусе, нет…

Дверь распахнулась, и появился Микелотто. Лицо его было в крови, стекавшей на воротник. Я ударила его выше прежнего шрама, и теперь он будет носить еще один, более глубокий, чем первый, как мое клеймо. Вскинув брови при виде меня, он провел рукавом по ране.

Неуклюже, как марионетка, я протиснулась мимо него. Под подошвами у меня хрустели обломки стула, я шла по разорванным книжным обложкам, сбитому ковру, перешагивала через табуреты.

Наконец я подняла глаза. Занавеси балдахина с оборванными замысловатыми кисточками лежали посреди кровати. Простыни и одеяла свисали помятыми складками, словно он в последние мгновения сжимал их, отчаянно пытаясь перебраться на другую сторону.

Одна его исцарапанная рука свисала с кровати. Он лежал лицом вниз, плечи и голова были утоплены в подушках, на которой все еще оставался отпечаток рук душителя Микелотто.

Мой муж был мертв.

Я одна шла по коридору, оставив Санчу позаботиться о теле; я не сказала ей ни слова, а она стояла, ошеломленная, оглушенная, среди разгромленной комнаты. Придворные, секретари и прочие спешили убраться с моего пути – обитатели мира, который я больше не узнавала.

Никто не пытался меня остановить, никто не обратился ко мне, пока я поднималась по лестнице в покои отца и входила в дверь. И только здесь, когда его слуга, занятый у буфета, отшатнулся от меня, я по лицу парня поняла, что и в самом деле похожа на пугало: головорезы порвали мне платье на плече, с моей ладони падали алые капали – следствие бесполезных попыток отбиться от убийц кинжалом Санчи.

Папа сидел за своим столом на обтянутом материей кресле. Поблизости находились два секретаря, а он просматривал документы. Сбоку на промокательной бумаге лежала его папская печать, заточенные перья и чернильница стояли в письменном приборе из горного хрусталя, имеющем форму галеона.

Я остановилась. Он сидел спиной к солнечному свету из окна, выходящего на внутренний сад Ватикана, и оттого казалось, будто у него нет лица.

– Почему? – прошептала я.

Он замер, глядя на мое платье, помятое и заляпанное кровью из моей порезанной руки, на космы растрепанных волос.

Он начал вставать:

– Дитя мое, я послал за тобой около часа назад и предполагал…

Я приблизилась к нему:

– Почему? – Ярость звучала в моем голосе. – Почему ты разрешил Чезаре сделать это?