Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кошмары были однообразны, кровавы и столь правдоподобны, что Олга стала бояться заснуть — с таким трудом ей давались пробуждения.
Земля. Черная, мертвая, с красными жилами огня, что бурлил в недрах, выплескивая жидкие языки жара. И так всюду, куда ни кинь взгляд. По выжженному полю идут, не касаясь земли, прекрасные белые существа. Идут к ней навстречу холодные, безжизненные среди адского пекла, с недовольством на лицах, словно одетые в маски. А она голодна. Она хочет крови, жизни, лишь бы утолить этот нестерпимый, сводящий с ума голод. Она смотрит на них со злобой и негодованием. В них нет ничего, чем можно утолить жажду, и они знают это. Знают, но продолжают бояться. И потому их надменный смех так больно ранит и без того измученное сознание. “Что ты можешь сделать нам, Аарха — упавшая звезда?” — говорит один из белых, и, расправив крылья, взлетает в черное небо вместе с остальными. Она тоже хочет лететь туда, к солнцу, что скрыто за тучами пепла, но нет сил, и голод разъедает рассудок. Тогда она отрывает себе левую руку и пожирает ее, брызжа ядовитой слюной. Белую руку с алмазными пластинами когтей. И устремляется следом, как можно дальше от мира, корчащегося в предсмертных судорогах.
Это был чужой сон, кошмар иного мира, иной души — память Изгоя. Но были и свои, рожденные из глубин памяти Змея. И везде был он — сребровласый мальчик с холодным взглядом голубых глаз.
Камни, скованные льдом, синяя вода горного озера, тонкие, обглоданные ветром сосны по берегам. Они сидят в хрустальной ладье. Змея держит в руках острую пику, готовая в любой момент пронзить ею чешуйчатое рыбье тело, но поверхность воды гладкая, словно зеркало и столь же непроницаема для взгляда. “В этом озере нет рыбы”, — безучастно произносит мальчик, что держит правило и ведет ладью к острову, где, среди мертвых камней, стоит ледяной терем. “Кто ты?” Он молчит. Нос ладьи с тихим шуршанием упирается в белый песок, который на поверку оказывается мелким колючим снегом, что нещадно режет босые ступни. Она идет за мальчиком, оставляя кровавые следы на дорожке. “Кто ты?” Ей холодно и хочется пить, но все кругом пропитано полынным ядом. Мальчик отворяет массивные двери, и ее взору открывается огромный пустой зал с роскошным троном в центре, на котором сидит… Змея — скованная льдом девушка в броне из золотой чешуи с длинными черными косами, что тугими, лоснящимися аспидами соскальзывают на пол с гордо поднятой головы. Она неподвижна, словно каменная статуя, лишь большие янтарные звезды глаз полны живого огня боли и страдания. От их жара лед на ресницах тает, и текут, текут горькие слезы по застывшим во льду щекам. Олга смотрит в собственные глаза и становится той, что восседает на троне. Мальчик, словно послушный отрок, садится у ее ног. “Кто ты?” Вместо ответа из всех щелей ползут жуткие, смердящие чудовища. Начинается дикая и беззвучная оргия. Монстры рвут друг друга на части, насилуют и издеваются над себе подобными, но ни единого звука не нарушает немоты оскверненного нечистью места. Олга смотрит на этот кошмар, не в силах пошевелиться, ледяная тюрьма не позволяет опустить даже веки. Ей плохо, ее тошнит от мерзкого зрелища, она готова вывернуться наизнанку, лишь бы не видеть происходящего. “Зачем?! Зачем ты привел меня сюда?!” Мальчик поворачивает суровое бледное лицо. Большие голубые глаза печальны. “Я сам пленник на этом острове”. “Кто ты, мрак тебя побери?! Что тебе нужно?!” “Я — твое проклятие. Я тот, кто предал тебя, и тот, кто отдал за тебя жизнь. Я — твое дитя, и я — твой муж. Я тот, кто любит тебя и кого любишь ты”. “Нет! Неправда! Я тебя ненавижу!”
Каждый раз Олга просыпалась с этим криком на искусанных в кровь губах. И каждый раз в миг пробуждения она видела над собою грустное лицо Мирона. Видение было мимолетным и растворялось в лучах зари, как предрассветный туман, но лишь оно приносило успокоение в истерзанную душу. Никогда ночь не была столь мучительна, и ничто не страшило ее так, как эти безумные кошмары. Иногда она спускалась в общаг, где спали кметы, и, присев на край широкой лавки, что служила Белославу постелью, смотрела на затухающий огонь в открытом очаге посреди зала.
— Чего тебе? — Белян протирал заспанные глаза, недовольно глядя на ночную гостью.
— Ничего, я просто… тут посижу, — но под утро все равно забывалась, свернувшись клубком у ног воеводича. Тот лишь качал головой да хмурился, утирая бегущие по ее щекам слезы.
* * *
День летнего солнцестояния в Тавробе сопровождался праздничными гуляниями религиозного толка. Чествовали Творца, что полные сутки не прятал свой лик за горизонтом, одаривая землю благим теплом, пели гимны сыну его среди людей, заступнику душ усопших и хранителю душ живых, что в этот день выходил за пределы горнего царства и, затерявшись в толпе, веселился вместе с простым народом.
К полудню жара сделалась невыносимой, и лишь влажный ветер приносил с моря прохладу и свежий воздух.
— Послушай, я же вижу, что с тобой неладно. Что случилось? — Белославу приходилось наклоняться, чтобы заглянуть в уставшее лицо своего Учителя. Олга не отвечала, бездумно глядя красными от недосыпу глазами сквозь толпу, собравшуюся на базарной площади. На щеках, что не касались подушки уже пятые сутки, играл нездоровый румянец, и она периодически прикладывала к лицу мокрый платок, силясь сбить жар. Тканый повет, натянутый над двориком трактира, давал тень, но мешал движению воздуха, и духота сжимала без того тесное пространство в один липкий потный ком.
— Олга. Хватит молчать! Что происходит?
Она несколько долгих мгновений созерцала неспешное перетекание людских масс в дрожащем мареве полуденного зноя.
— Кошмары, — наконец произнесла она, — я не могу спать, и ты мне не поможешь. Это… не спрашивай меня более об этом.
Белослав насупился и отпил из запотевшей кружки. На верхней губе, покрытой жесткой темной щетиной, осталась белая квасная пена. Змея вновь принялась изучать толпу. Долгая бессонница странным образом сказывалась на зрении и восприятии: звуки проникали в сознание сквозь толстый слой ваты, глухие и далекие; все, что ни происходило
