Жертвы времени - Евгения Фёдорова

Я перевел взгляд на ровные строки, дивясь тому, какое величие приписывает автор городу: его стены были выше самих гор и с них можно было заметить корабль за два дня пути до побережья. Форт разрастался, была выстроена внешняя стена, а город назвали Катуран. Торговля и мореходство процветали, жители строили прекрасные корабли из деревьев-великанов, чьи прямые как стелы стволы часто попадались в лесах у оконечностей гор. Плодородные земли давали богатые урожаи, а скалы блестели от самоцветов и выходов металлических пород.

На зеленых полях вокруг Катурана пасся и жирел скот. Город богател и рос день ото дня, люди стали строить жилища в горах, вырубая пещеры и залы, галереи и скальные дома. Вскоре подземные замки пронизали близлежащие к равнине горы до самых глубин и казалось, что будущее торгового города безоблачно.

И тогда появился в городе человек, который хотел продать товар, выкованный его собственной рукой. Кузнец, чьи клинки перерубали самую лучшую сталь, которую когда-либо знали люди. Маги захотели узнать тайну сплава, но кузнец наотрез отказался ее выдавать. Тогда его заточили в подземелья города и тысячи душ терзали его тело, вырывали из него чувства и желания.

Сама земля не выдержала этого ужаса и затряслась, обрушила горные галереи и пещеры, погребая под собой всех, кто был в коридорах и шахтах. Равнина трескалась и в образовавшиеся провалы падали благородные лошади и целые стада белых баранов. Следом поднялось море. Нахлынувшие на плато взбесившиеся волны погубили всех, кто еще чудом оставался в живых, смыли остатки города, разрушив его до самого основания, но сам Форт остался нетронутым стихией. Наполнявшие святилище души удержали стены и крепость осталась стоять призраком, без людей, полная тухлой рыбы и водорослей отступившего на удивление далеко моря.

Море забрало магов с собой и усыпило, чтобы те усмирили свои алчные желания.

Я вздохнул, почесал щеку и открыл третью песню.

Морской бастион простоял среди равнины несколько веков, и стен по-прежнему не коснулось время, не разрушилось ни одно здание и только редкие скелеты огромных рыб, да бурые пятна на камнях от истлевших водорослей напоминали о произошедшей здесь когда-то трагедии. Память о магах ушла в прошлое, четырьмя столетиями спустя на равнину снова вернулись люди. Окружив стены тройным рвом, они превратили Форт в тюрьму.

Доподлинно неизвестно, сколько людей было казнено в крепости, сколько погибло от пыток в глубинах, которые сохранило святилище. Там, под землей, был еще один город, и люди с радостью разместили в нем пыточные камеры и тюремные клети. Кроме того, там были и другие, одиночные камеры, куда сажали людей, чтобы свести их с ума. Это являлось высшей степенью наказания, даже пытки считались более милосердными, чем это одиночное заточение. Люди в недрах Форта сходили с ума на удивление быстро, но никто не хотел проверять, почему.

А потом город восстал. Он убил всех, кто был не только в его стенах, но и тех, кто когда-либо посещал его по той или иной причине. Ночь Усопших — так назвали тот день, когда за сутки погибло несколько тысяч человек в самом Форте и других городах. Всех погубил страх.

Я прикусил губу — Рене была права, если мню займутся души, описанные в этой книге, вряд ли что-то сможет меня защититься. Удивительно, что иллюзии, о которых говорил Мастер, коснулись всех тех, кто погиб в подземельях. Неужели он хотел такого результата или считал, что я в состоянии справиться с подобным? Если так, он переоценил мои силы. Оооочень значительно переоценил. Я снова вернул свои глаза в книгу.

И опять Форт стоял пустынным призраком, никто не решался приходить в эту проклятую всеми Высшими долину. Так было да тех пор, пока море не отпустило магов.

Дальше два десятка страниц я читал описание героической схватки между Хозяином города — призраком древнего царя, правившего еще до того, как появилось само святилище, и двумя магами, являющими собой одно целое. Они смяли его и тот бежал, впитавшись в стены города, чтобы впредь служить магам и охранять Форт…

Значит то, что я вижу, касаясь стен, гобеленов, самих магов, это картины из прошлого. Ночь Усопших, быть может, когда пылает тюрьма, и духи святилища громят башни, сжигают лес, безумствуют, разъяренные тем, во что превратили неприкосновенное место люди.

Да, а прошлой ночью я видел библиотеку и кого-то из призраков…

Тихий шелест заставил меня вздрогнуть и повернуться. Только сейчас я вспомнил, что остался один, и мне сразу стало жутко.

Вдоль границы света, текущего от горящих свечей, скользнула едва заметная тень. Воздух качнулся, заставив пламя затрепетать. Я не смел пошевелиться. Костлявая, обтянутая пергаментной кожей рука, потянулась в круг света, отброшенный на стену с книгами. Обладателя руки было не разглядеть, его темные очертания маячили там, куда не достигал свет. Верхняя часть руки тоже терялась в темноте. Она вытянула небольшой том в светлом переплете и поспешила убраться в темноту, силуэт немедленно слился с мраком.

Я суетливо закрыл книгу, сердце гулко колотилось в груди.

Нет, — сказал я сам себе, — так нельзя. Возможно, именно этого и хотел Мастер? Тогда мне необходимо с этим закончить.

В темноте по каменному полу громко царапнуло ножками отодвигаемое кресло. Кто-то шумно вздохнул и затих. Изредка оттуда доносился шелест переворачиваемых страниц.

Я замедлил дыхание и заставил себя не дрожать. Лучшим для меня было вновь углубиться в чтение, чтобы отрешиться от ледяного ужаса, накатывающего на сознание волнами при мысли о неживых. Пододвинув «Природу материи», я взялся читать…

Глава 13. Ночь дракона

Открыв глаза, я непонимающе смотрел вверх. Там, высоко надо мной шелестел лесной покров, пронизанный лучами солнца. Стволы деревьев-великанов ускользали вверх редкими колоннами, где образовывали на невероятной высоте сплетение из ветвей и листвы.

Раскинув руки в стороны, я лежал навзничь на влажной земле, которая приятно холодила спину. Невысокая блекло-зеленая трава с узкими листьями щекотливо касалась щеки.

Подавали голос редкие птицы. Их обычно переливчатое пение казалось теперь каким-то раздражающе резким. Солнечные блики слепили, и я зажмурился. Воздух, втянутый в легкие, непривычно отдавал тревогой; ветер, тронувший кроны деревьев и скользнувший по неровным, со старой корявой корой стволам, обдал холодным порывом мое тело, заставив вздрогнуть.

Сев, я с замиранием сердца следил за тем, как пожелтевший резной лист медленно и чинно планировал к земле, пока не упал к моим ногам. И потом еще долго я смотрел на его желтый неподвижный абрис, не веря своим глазам. Казалось, это всего лишь сон, этого не может быть.