Имаго - Юрий Никитин

Я чувствовал, как меня распирает злая сила. Голос мой звучал все громче. Спохватившись, я умолк, потянулся за чашкой. Рука дрожала, пальцы тряслись. Лютовой, что поглядывал искоса, снова уронил взор в чашку.

Шершень задумался, Майданов вообще передернул плечами, как на морозе.

– Да? А вы представляете, что это получится?

– Боитесь мыслить самостоятельно? – спросил я.

Майданов сердито зыркнул, смолчал, а Лютовой неожиданно признался:

– Боюсь. Одно дело – прибавлять на алтарь мудрости все новые крупицы… ладно, теперь уже не крупицы, валим целые самосвалы, а другое – вообще не опираться ни на какие каноны. Ведь вся цивилизация строилась… ну, этаж за этажом. Но фундамент заложили еще в пещерном веке… Представляете, даже я боюсь! А что уж говорить про Майданова? Ведь у нас почти вся страна – сплошная Майдановия!

Майданов лишь зашипел сквозь зубы. Бабурин посмотрел на одного, на другого, заявил оскорбленно:

– Эт чё за бред – строить мой дом… мою квартиру!.. на фундаменте Галилея или Пушкина? Да Пушкин крепостных своих порол просто для потехи! Тоже мне – фундамент!

– А что, – сказал Лютовой и внимательно посмотрел на Бабурина, – пороть – это прогрессивно. Это стоит взять с собой в новый мир…

Майданов завозился, сказал преувеличенно бодро, скрывая нервозность за атакующим стилем:

– По-моему, вы непоследовательны. Очень. Я хорошо помню, что оба вы не понимаете… и не принимаете то счастье, которое нам приносят в дом американцы. И постоянно против этого… ну, высказывались. А сейчас что же, ваша ненависть к Штатам угасла? Бравлин, вы уже перестали ненавидеть США?

Я удивился:

– Я? Ненавидеть? Что за… простите, но это ни в какие ворота не лезет. Странно вы как-то меня понимаете.

– Но ваше яростное выступление…

Я развел руками:

– Андрей Палиевич, вы что-то путаете. Я принадлежу к роду человеческому. К виду гомо сапиенс, если хотите. И хочу, чтобы мой вид развивался. Потому для меня нет разницы, в каком климатическом поясе живет та или иная часть моего рода. И как в данный момент зовется: скифы, гиксосы, хетты, римляне, советские или американские люди. Это все кликухи! Сегодня одни, завтра – другие. Я вправе вмешиваться в жизнь моего рода, как и любой другой.

А Лютовой сказал с легкой усмешкой:

– Кстати, Андрей Палиевич, вы непоследовательны. Вон уже и Бабурин заметил…

Бабурин подтвердил кивком, пасть занята печеньем, Шершень нагло оскалил зубы.

– В чем? – спросил Майданов с легким испугом.

– Отказывая Бравлину в праве вмешиваться в жизнь Юсы, вы молчаливо признали за Юсой право вмешиваться в жизнь человеческого племени на всей планете. Разве не так?

Майданов подумал, нахмурился, с достоинством двинул плечами.

– Вообще-то так… Но Юса получила это право… ну да, не спорю, нас не спрашивая, но мы дали им это право молчаливо!.. Они получили это право, а мы? Мы его вырываем из горла!

– Если у них есть это право, – рассудил Лютовой, – то и у нас оно должно быть. Ведь у всех равные права, верно? Ведь вы же дерь… тьфу, демократ?

Майданов снова сдвинул плечами. Я сказал размеренно:

– Племена и народы развивались в отрыве одно от другого, но разве эта дикость должна продолжаться и дальше? Нет стран, народов, племен – есть только люди. Повторяю, мы вправе вмешиваться в жизнь любой страны, любого народа, любого режима. Еще раз повторяю!..

Лютовой кивнул с удовлетворением:

– Да, против этого возразить трудно. Если Юса вправе, то и все вправе.

Я продолжил:

– Конечно же, с нынешней психологией нечего и думать перейти в следующую стадию общества. У нас психика древних египтян и римлян, а она уже исчерпала себя. Мы достигли потолка. Последние всплески человеческого духа породили христианство и ислам, но они были порождены этими греко-римлянами и потому насквозь пропитаны их духом. Достаточно только посмотреть, как в храмах кланяются раскрашенным доскам, приносят жертвы… где голубей, где богам воскуряют благовония… и увидим, что мы все еще целиком в том мире. Разве что сообщения отправляем не с почтовыми голубями, а по Интернету.

– Ого, – сказал Лютовой. – Это уж больно круто!

– Разве?

– Ну да. Для вас даже язычество и христианство – едино?

– Да.

– Вот я и говорю – круто.

Я вздохнул.

– Осенью мне пришлось участвовать в поисках останков разбившегося самолета… Вернее, собирали комочки плоти, что остались от пассажиров. Но что можно собрать, если от самого самолета, от обшивки уцелели фрагменты не больше зажигалки?.. Мы в течение месяца обшаривали всю тайгу. Трудились сотни высокооплачиваемых специалистов, правительство оставило все дела и ежедневно справлялось о ходе работ. Нам в помощь были брошены десятки самолетов, вертолетов, привезли самую дорогостоящую аппаратуру, что только существует… И что же? Да, нашли несколько обломков костей, не крупнее зубочисток. Наши профессора в полевых условиях делали анализы ДНК, а что не удавалось, в особых контейнерах отправляли в столицу… Не буду утомлять длинным перечислением этих нелепостей…

Майданов негодующе вскинулся:

– Нелепостей? Да как вы… Это же…

– Простите, – оборвал я, – сейчас закончу. На это были затрачены сотни миллионов долларов. После чего останки были захоронены на кладбище… О том кладбище, занимающем достаточно ценные и плодородные земли, – особый разговор, сейчас же скажу, что это все пережиток того пещерного времени, пещерного представления о загробной жизни дикаря, что уходит в леса Счастливой Охоты. Эти могилки были у древних славян, у христиан, у советских граждан, и вот сейчас у нас, именуемых странным именем россиян. И что? Разве что на могилах сперва были руны, потом кресты, затем звездочки, а сейчас хрен знает что… Но в каком пещерном веке мы все еще живем? Какие шаманские пляски исполняем?

Майданов поморщился, но смолчал. Лютовой тоже поморщился, для него история предков, их жизнь, быт – святы. Шершень посмотрел на их одинаковые лица, засмеялся, Бабурин с готовностью загоготал.

– Мы же люди Интернета! – сказал я с болью. – Мы в веке компов, фотоаппаратов, телефильмов!.. Все эти кладбища должны быть… они уже есть у нас дома! Какое основное назначение кладбищ? Основное и единственное? П а м я т ь. Мы хотим оставить себе что-то, что напоминало бы об ушедших. Но сейчас для этого есть фотографии, кинопленка, все это хранится на хардах, на лазерных дисках. Даже в недавнем прошлом веке как человек мог оставить себе память об умершем деде? Только высечь из камня его лицо или фигурку да установить на могиле!.. Но ведь сейчас на лазерном диске можно хранить все его цветные фото, можно снять на муви, можно записать голос и слушать столько раз, сколько захочет!.. Вывод: все кладбища старого типа – сровнять с землей. Отменить все эти дикарские погребальные церемонии… А они все – дикарские! Они все – прошлое.