Возлюбивший войну - Джон Херси

- Пулеметы заело, - хладнокровно проинформировал он. - Что мне теперь делать, Нег?

Состоялся совершенно нормальный разговор, но тогда он показался мне разговором двух сумасшедших.

- Перегрелись?

- Нет, чуть теплые.

- Попробуй снять тыльную крышку. Подвигай спусковой защелкой.

- Стреляет нормально, только отдает в большой палец, - спустя несколько минут доложил Сейлин.

- Работай отверткой, болван. Боже, да есть ли у твоих хромосомов мозги?

- Не понял! Повтори, пожалуйста.

- Работай отверткой. О-т-в-е-р-т-к-о-й!

- Слушаюсь!

Первое, что пришло мне в голову после столь вольного обмена репликами между Негом и Сейлином, это мысль о том, что Мерроу, следовательно, больше не пристает к стрелкам, в противном случае он ни за что бы не промолчал. Однако он не открыл рта.

Второе: я наконец обратил внимание, что немцы ведут довольно редкий и неточный зенитный огонь, - разрывы виднелись в стороне от нас, - и спросил себя, откуда они могут стрелять. Из Кобленца? Висбадена? Майнца? Мне живо вспомнились бронзовые губы Мерчента, произносившего названия этих городов. По его словам, они находились слева от линии нашего полета, перед тем как мы изменили курс.

И только здесь меня озарило, словно луч фонарика Салли внезапно прорезал темноту: теперь мы стали ведущим самолетом авиакрыла.

По-моему, Прайен все еще не знал, что произошло. Он продолжал докладывать о появлении истребителей.

Я взглянул на часы: без двадцати трех три.

- Клинт, - сказал я, - ты не думаешь, что следовало бы, пожалуй, проверить...

- Шестнадцать минут до перемены курса, - перебил он. - Мы на две минуты опережаем график полета.

Все еще не узнанный нами до конца старина Хеверстроу опередил меня. Да, люди иногда преподносят сюрпризы.

- Ты понял, Базз? - спросил Клинт.

- Я слышал, сынок. - Ответ Мерроу прозвучал мрачно и вяло.

Примерно в то же самое время три отдельные группы немецких истребителей оставили нас в покое. Это несколько облегчало наше положение, однако вокруг все еще оставалось предостаточно других вражеских самолетов.

Наши воздушные стрелки снова заговорили все одновременно.

Я думаю, что в роли ведущего наш экипаж не ударил лицом в грязь, но ведь, как предписывалось, в случае, если что случится с Бинзом, командование должен взять на себя ведущий верхней эскадрильи и заместитель ведущего всего соединения - майор Холдрет с "Обратного билета", веселый и здоровенный детина; в сущности, "Обратному билету" было уже пора сменить "Тело". Разумеется, не в тот момент, когда наша "крепость" начнет ложиться или тем более когда ляжет на боевой курс, - тут уж ни о каком перестроении не могло бы идти и речи; однако до объекта бомбежки оставалось еще полчаса, и Холдрету самое время было бы сменить нас. Безусловно, самое время. А он не давал о себе знать.

Если я еще и сомневался, понимает ли Мерроу наше положение, то все сомнения исчезли после того, как он сказал мне по внутреннему телефону:

- Боумен, послушай на диапазоне командования. Может, услышишь что-нибудь.

Продолжая размышлять, я повернул ручку избирательного устройства; раньше, подумалось мне, Мерроу сделал бы это сам да еще отругал как следует Холдрета или с радостью сам занял бы место ведущего, считая, что при всех обстоятельствах имеет на это право. Больше того, Холдрет, очевидно, потому и не стремился выполнить инструкцию, что помнил (это помнили все), как Мерроу взял на себя командование во время налета на Гамбург: Траммер тогда откровенно перетрусил, а Мерроу получил крест "За летные боевые заслуги". Теперь Базз хотел, чтоб я таскал для него каштаны из огня.

Конечно, я не услышал ни единого слова от Холдрета.

Зато я услышал, что какой-то другой самолет вышел в эфир и, нарушая инструкцию о порядке пользования кодом, спросил:

- Мерроу! Мерроу! Ведущий вы?

Я не стал обращаться к Баззу за подтверждением, а просто ответил:

- Очевидно. Подтянитесь и сомкнитесь потеснее.

Никакого подъема духа я не испытывал. Возможно, когда-то я мечтал, что возникнет подобная обстановка и я сам, от собственного имени, стану отдавать по радио такие приказы, но теперь это не принесло мне удовлетворения. Я чувствовал себя отвратительно.

В два сорок четыре из боя вышла еще одна группа немцев, и теперь лишь с десяток машин продолжали нам докучать.

Клинт оказался на высоте. Он вовремя предупредил нас о перемене курса и напомнил о новом показании компаса.

Нужно признать, что Мерроу осуществил прекрасный пологий разворот, и все соединение без труда повторило его.

Теперь до точки перехода на боевой курс оставалось пятнадцать минут.

Глава восьмая

НА ЗЕМЛЕ

С 28 июня по 30 июля

Парадоксально, но факт: я не очень-то верил в героизм Мерроу и в то же время гордился, что летаю у него вторым пилотом.

После гамбургского спектакля вся наша группа заговорила о Баззе, и мне хотелось постоянно быть с ним, купаться в лучах его славы - вот почему, наверно, двадцать восьмое июня стало едва ли не самым худшим днем за всю мою службу в Англии, - днем, когда я хотя и остался на земле, но чувствовал себя так, словно именно здесь мне и угрожала наибольшая опасность. В тот день группа вылетела на Сен-Назер, а мне пришлось торчать на базе и переживать. Меня не взяли. По указанию оперативного отделения штаба с Мерроу полетел в качестве второго пилота Льюис Малтиц по прозвищу "Титти", - его собирались назначить командиром самолета, вот Баззу и поручили проверить Титти в боевой обстановке.

К общему удовлетворению, рейд назначили на довольно позднее время. Инструктаж состоялся лишь в девять утра. Я тоже присутствовал на нем, не сомневаясь, что полечу вместе с другими, и испытывал обычную в таких случаях озабоченность и вместе с тем удовлетворение, поскольку рейд предстоял нетрудный, на базу подводных лодок, по уже известному маршруту - мы летали на Сен-Назер во время третьего и девятого боевых вылетов. Знакомые переживания. Под конец инструктажа, уже вручая таблицы боевого порядка, Кудрявый Джоунз объявил, что трем вторым пилотам придется уступить свои места трем будущим первым пилотам (новое изобретение писхопата Уэлена, который на этот раз сам возглавлял направлявшееся в рейд соединение), причем одним из таких вторых пилотов пришлось стать мне.

В два часа дня я стоял на балконе командно-диспетчерской вышки и не отрываясь следил за вылетом; вцепившись в поручни, я стиснул зубы, словно из меня вытягивали жилы.

Странно все же! У меня не было ничего общего с девятью другими членами экипажа "Тела", а к некоторым из них я испытывал непреодолимую антипатию. В мирное время я бы никогда не согласился по доброй воле провести хотя бы час в обществе такого человека, как Джагхед Фарр, да и он не согласился бы ни минуты побыть со мной. Но сейчас, слушая раскалывающий голову рев четырех винтов моего самолета, нашего самолета, взбивающих мягкий воздух облачного полудня и готовых унести "Тело" прочь от земли и от меня, я чувствовал, как томится сердце о них, о девяти.