У подножия вулкана - Малькольм Лаури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Que haceis aqui?[208]
— Nada, — сказал он и улыбнулся человеку в форме полицейского сержанта, который грубо вырвал уздечку у него из рук. — Ничего. Veo que la tierra anda; estoy esperando que pase mi casa рог aqui para meterme en ella, — выговорил он без запинки. Бронзовые бляхи на портупее удивленного полицейского сверкнули в свете, падавшем из дверей «Маяка», он повернулся, и кожаные ремни стали глянцевитыми, как банановые листья, а потом заблестели и сапоги, тускло, словно старинное серебро. Консул засмеялся: достаточно взглянуть на этого геройского малого, и сразу ясно, что перед тобой спаситель человечества.
Потом он хлопнул полицейского по плечу, тот от удивления разинул рот и вытаращил глаза, а консул повторил забавную мексиканскую шутку уже по-английски, но не совсем точно. — Я знаю, земля вертится, и жду, когда мой дом приедет ко мне. — Он протянул руку и сказал: — Amigo.
Полицейский что-то проворчал и отшвырнул руку консула. Он покрепче привязал коня к дереву, то и дело подозрительно оглядываясь через плечо. Консул почувствовал в этих взглядах какую-то зловещую угрозу, от которой нужно бежать. И еще он с обидой вспомнил, как враждебно смотрел на него Дьосдадо. Но он не желал принимать эту угрозу всерьез, не собирался бежать. Он не встревожился, хотя полицейский уже подталкивал его в спину к дверям бара, а над крышей в этот миг сверкнула молния, вспоров огромную грозовую тучу, стремительно надвигавшуюся с востока. Его даже удивила вежливость сержанта. Тот шагнул в сторону и движением руки пригласил консула войти первым.
— Mi amigo, — повторил консул.
Полицейский втолкнул его в дверь и повел к пустому концу стойки.
— Americano, eh?[209] — Голос полицейского теперь уже звучал сурово. — Подождите aqui. Comperende, sefior?[210]
Он ушел за стойку и стал разговаривать с Дьосдадо.
Консул безуспешно попробовал вмешаться, с искренним дружелюбием объяснить свой поступок Слону, у которого был такой мрачный вид, словно он только что отравил очередную жену, чтобы вылечить ее от неврастении. Тем временем Рой Мух, который стоял без дела, вдруг, побуждаемый состраданием, протянул консулу стаканчик с мескалем. Все окружающие снова смотрели на консула. Потом полицейский встал прямо перед ним, по ту сторону стойки.
— Тут говорят, через вас выходит неприятность, потому что вы не платил, — сказал он, — не платил за... э... мексиканскую виску. Вы не платил за мексиканскую женщина. Вы не имеет деньги, ага?
— Имею, — сказал консул, чувствуя, что не может говорить по-испански, хотя только сию минуту великолепно изъяснялся на этом языке. — Si. Да. Много денег, — продолжал он, кладя песо перед Роем Мух. Теперь он увидел, что полицейский красив, у него мощная шея, жесткие черные усики, ослепительно-белые зубы и напускная свирепость сквозит в каждом его движении. Подошел еще какой-то человек в элегантном американском твидовом костюме, с хмурым, жестоким лицом и большими холеными руками. Изредка поглядывая на консула, он негромко переговаривался с Дьосдадо и полицейским. Человек этот, судя по внешности, чистокровный испанец, казался знакомым, консул уже где-то видел его, только не мог вспомнить, где именно. Полицейский прервал разговор, облокотился о стойку и сказал консулу:
— Вы не имеет деньги и хотел красть мой конь. — Он подмигнул Дьосдадо. — Для чего вы хотел ускакать на мексиканский конь? Чтобы не платить мексиканский деньги?
Консул посмотрел на него с недоумением.
— Нет. Ничего подобного. Право, я вовсе не собирался красть вашего коня. Просто он мне понравился и я хотел на него поглядеть.
— Для чего вы хотел глядеть мексиканский конь? На что? — Полицейский вдруг захохотал весело, от души, хлопая себя по ляжкам. Он, по-видимому, добрый малый, и консул тоже засмеялся, чувствуя, что лед наконец сломан. Но вместе с тем полицейский явно пьян, и трудно понять, что же кроется под его смехом. А Дьосдадо и человек в твидовом костюме по-прежнему хранили на лицах мрачную суровость.
— Вы рисовал карта Испании, — допытывался полицейский, совладав наконец со смехом. — Вы знает Испания?
— А как же, — ответил консул. Значит, Дьосдадо рассказал им про карту, конечно без злого умысла, но все же жаль, что он это сделал. — Да, es muy asombrosa. Она прекрасна. — Ведь здесь не Пернамбуко, подумал он, и нет никакой надобности говорить по-португальски. — Яволь. Конечно, сеньор, — добавил он. — Да, я знаю Испанию.
— Вы рисовал карта Испании? Вы есть большевик? Состоите в Интернациональная бригада, учиняете беспорядки?
— Нет, — сказал консул с твердостью и достоинством, но уже ощущая смутное беспокойство. — Ничего подобного.
— Ни-че-го по-до-бно-го? — передразнил его полицейский, снова подмигнув Дьосдадо. Он обошел вокруг стойки, сопровождаемый хмурым человеком, который ничего не пил и не говорил ни слова, а просто стоял с суровым видом, и столь же суровый вид был у Слона, который сердито перетирал бокалы.
— Все в ... начал полицейский тягучим голосом — ...по рядке! — заключил он многозначительно и хлопнул консула по спине. — В порядке. Давай, друг, — предложил он консулу. — Пей. Пей чего ты хочет. Мы тебя давно предприняли искать, — продолжал он громко, слегка насмешливо, пьяным голосом. — Ты убивал человека и скрывался за семь штатов. Мы станем делать над тобой дознание. Мы уже сделали дознание, — правильно я говорю? — что ты есть дезертир с корабля в Веракрус.
Ты говорит, что ты имеет деньги. Сколько денег имеет ты?
Консул показал ему скомканную бумажку и снова сунул ее в карман.
— Пятьдесят песо, вон как. Выходит, ты имеет их вовсе мало. Кто ты есть такой? Англичан? Испан? Американ? Германец? Русс? Откуда тебя приносил чёрт? Что ты здесь делает?
— Я не разговариваю английски, эй, какая есть твой фамилия? — прозвучал над самым ухом чей-то голос, консул повернулся и увидел еще одного полицейского в такой же форме, как первый, но ростом пониже; на его толстом, сероватом, гладко выбритом лице злобно поблескивали маленькие глазки. У бедра висел револьвер в кобуре, но на правой руке не хватало двух пальцев, большого и указательного. Он цинично покачивал бедрами, подмигивая первому полицейскому и Дьосдадо, но избегал при этом смотреть на человека в твидовом костюме. Вдруг он выругался ни с того ни с сего, беспрерывно покачивая бедрами.
— Этот человек есть начальник над муниципалитетом, — дружелюбно объяснил консулу первый полицейский. — Он хочет узнавать, какая есть твой фамилия?
— Да, какая фамилия? — заорал второй полицейский, который уже успел осушить стаканчик, но не смотрел на консула и все покачивал бедрами.
— Блэкстоун, — ответил он серьезно, беря еще мескаля, и подумал, что ведь он для того сюда и явился, чтобы поселиться среди индейцев, разве не так? Только вот беда, у этих самых индейцев, которые его здесь окружают, головы, чего доброго, набиты всякими идеями, как и у прочих умников. — Уильям Блэкстоун.
— Кто ты есть такой? — орал толстый полицейский, которого, кажется, звали Сусугойтеа или вроде того. — Что ты здесь делает? — Он повторял вопросы, уже заданные консулу первым полицейским, которому старался подражать: — Англичан? Германец?
Консул покачал головой.
— Нет. Я просто Уильям Блэкстоун.
— Ты еврей? — спросил первый полицейский.
— Нет. Я Блэкстоун, — твердил консул, качая головой. — Уильям Блэкстоун. Евреи редко бывают сильно borracho.
— А ты есть... э... borracho, да, — сказал первый полицейский, и все захохотали. Теперь вокруг были еще какие-то люди, вероятно из той же шайки, но консул видел их совсем смутно, все они хохотали, лишь человек в твидовом костюме хранил бесстрастное, непроницаемое молчание. — Это есть начальник над садами, — сказал первый полицейский, указывая на него. — Jefe de Jardineros. — Он произнес эти слова почтительным тоном. — Я тоже есть начальник, я есть начальник над трибунами, — добавил он скромно, словно подчеркивая: «всего только над трибунами».
— А я... — сказал консул.
— ...есть пьяная скотина, — перебил его полицейский, и снова все вокруг захохотали, все, кроме Jefe de Jardineros.
— Я... — повторил консул, но сразу осекся: что он говорит?
И кто они такие, эти люди, эти начальники? О каких трибунах, о каком муниципалитете и, главное, о каких садах идет речь?
Не может же этот молчаливый человек в твидовом костюме, такой зловещий на вид, хотя он единственный из всех безоружен, ведать городскими садиками. Но консул уже подозревал кое-что насчет претендентов на эти мнимые должности. И теперь он понял, что они имеют какое-то отношение к главному полицейскому комиссару штата и еще, как он говорил Хью, к Союзу милитаристов. Ну, конечно, он и раньше видел этих молодчиков здесь, во внутренних комнатах или у стойки, хотя никогда еще не сталкивался с ними так близко. Но сейчас вокруг было такое множество всяких людей, ему без конца задавали такое множество всяких вопросов, на которые он не мог ответить, что эти важные соображения ускользали из головы. Возникла лишь мысль, что начальник над садами, окруженный всеобщей почтительностью, вероятно, «главнее», чем сам главный полицейский комиссар, и к нему консул обратился с безмолвной мольбой о помощи. Тот ответил взглядом, еще более мрачным и непреклонным, чем прежде; и тут консул понял, откуда это ощущение, будто они уже встречались: ведь начальник над садами был вы литый он, консул, только стройный, загорелый, исполненный серьезности, еще не отпустивший бородку, таким он был, когда еще только начинал новую карьеру и был назначен вице-консулом в Гранаду. А на стойке тем променом появились в несметном количестве стаканчики текилы, москаля, и консул хватал и пил без разбора все, что попадалось на глаза.