Детский дом и его обитатели - Лариса Миронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пацаны, сюда ползи… Она не ушла.
В дверях показывается сильная половина нашего отряда – идут гуськом, на меня не смотрят.
Рассаживаются полукругом – команда взбунтовавшихся мальчишек. Они объединились для своей общей цели – и пока выигрывают. Девочки же не кооперировались как-то специально по этому случаю, они оставались по-прежнему членами нашего, дробящегося на глазах, коллектива.
Вот из коллектива уже выпала существенная его часть… Мы несли ощутимые потери. Командиры специально так стулья на общем сборе расставляли – чтобы я могла видеть лица всех сразу. Но сейчас девочки сели за моей спиной. Я их не вижу, но чувствую. Сейчас они мои союзники, потому и защищают наши тылы.
Настроение у меня приподнятое. Час X настал.
– Ну что, начнём? – говорю я звенящим голосом и вижу, что лица детей, сидящих передо мной, начинают двоиться.
– Я чего вы хотите начинать? – спрашивает осторожно, с хитроватой смешинкой, Бельчиков.
– Разговор с вами.
– А про что?
– Нам надо откровенно поговорить. И о многом. Но прежде я бы хотела вам прочесть… сказку…
– Про царя колбаску! – громко выкрикивает Медянка, «тяжёлое наследие из команды Матроны» – он, похоже, так и не стал до конца «нашим», оставаясь одной ногой в команде второго отряда…
.. Да, там была команда, мы же, первый отряд, стремились изваять из нашего пёстрого сообщества коллектив. В нашем коллективе были командиры, но мы всё же не были командой. Каждый член нашего, ещё очень молодого, коллектива мог идти своим путём, не был изначально поставлен в жёсткую зависимость от общей задачи, но у нас была чёткая идейная основа – она-то и была призвана цементировать коллектив нашего отряда. Мы создавали коллектив уважающих и любящих друг друга людей, идущих к общей цели.
Наша идея была проста и понятна.
Мы хотели, чтобы:
каждый член нашего коллектива чувствовал себя свободно и независимо, был максимально защищен, но при этом, осуществляя свои замыслы, не наступал на горло чужой песне.
Однако наш корабль теперь, похоже, имеет мощную пробоину…
– Не, лучше почитайте про Курочку Рябу! – выкрикивает, вскакивая, Беев и, гордо посмотрев на Бельчикова, снова шлёпается на стул.
– Слегка не угадал, – говорю я и вижу, как широко улыбается верзила Бельчиков. – Это не совсем сказка. Это «Песнь о Соколе». Одно из лучших романтических произведений Горького.
Почему именно Сокол залетел мне в голову в ту минуту, не знаю.
Это вышло спонтанно…
.. Уже потом вспомнился давний разговор с Татьяной Степановной. Тот самый – про «прирождённых ползать», которых незачем учить летать…
А может, вспомнился похожий эпизод у Макаренко?
Или на душе кипело и бурлило – по причине этого пошлого «бытия», и – захотелось, очень остро, воинствующей романтики?!
Точно не знаю.
Просто так получилось, и всё…
«Высоко в горы вполз уж и лёг там, в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море…»
Читаю и незаметно, сквозь ресницы, наблюдаю за ними. Смотрят кто куда, только не на меня. И даже между собой не переглядываются.
Девочки затаились за моей спиной, а мальчишки… нет-нет, да и подхихикнет кто-нибудь…
Что, так и не дрогнет сокровенная струнка души?
Меня же лирика Горького, несмотря на мой совсем недетский возраст, неизменно приводила в состояние, близкое к потрясению. Знаю, многие уже не любят романтику Горького, циник Самгин теперь многим по душе – но это на чей вкус…
И вот читаю. Совершенно забыла о своей сверхзадаче. Вся в Горьком.
И так себе всё живо представляю…
.. Вот море, в которое стремительно несётся сердито воющий поток…
Вот ущелье, где Уж свернулся… А вот и Сокол с разбитой грудью…
«С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твёрдый камень…»
Читаю и ощущаю с ужасом – силы мои кончаются.
Есть мнение, что так и умереть можно – от самовнушения. Теперь я верю…
Вот вижу – прямо перед моими глазами гадкий, скользкий Ужик ехидненько так ухмыляется, шипит разбитой птице прямо в очи:
«Что, умираешь?»
И Сокол отвечает:
«Да, умираю!..»
Тут случилось непредвиденное – я так расчувствовалась, что слёзы в два ручья уже текут по моим щекам. Но вот слышу «глас народа», вмиг вернувший меня на «малую землю» – в нашу мятежную отрядную:
– Птичку жалко. Затем наглый смешок… Это Бельчиков комментирует моё чтение. Реагирует Огурец:
– Лучше бы про Псков рассказали.
– Про Псков мы альбом сделали, интересно – приходите, кто хочет, и смотрите, – и ещё один подаёт голос – Игорь Жигалов.
Псков…
Это отдельная история. Мы с детьми готовились на зимних каникулах проехать по западным городам Советского Союза: Псков, Брестская крепость… Игорь сделал прекрасные альбомы, в них были не только видовые открытки, но и пояснительные тексты, – их готовил, перелопатив горы литературы, наш отличник Пучок… Библиотека в детском доме, несмотря на постоянные «уводы» хороших книг, всё ещё была первоклассной. Я молчу долго, очень долго. И это уже мне самой не нравится. Зверским усилием воли подавляю внутренний трепет – только бы не зареветь! Подумают ещё, что специально жалоблю.
И вот, наконец, продолжаю – голосом ровным, но каким-то всё же некрепким.
«Я славно пожил»!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо!.. Ты не увидишь его так близко… Эх ты, бедняга!»
Тут мне снова пришлось на время умолкнуть. Медянка бойко объявляет:
– Технический перерыв!
Каков, однако! Вот мерзавь разэтакая…
Ещё чуть-чуть поборолась за власть над собой, на этот раз успешно, и вот уже уверенно продолжаю:
«И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошёл к обрыву, скользя когтями по слизи камня…»
Всё…
Приехали – слёзы снова текут по моему лицу двумя безудержными потоками. О, ужас, только не это… Сейчас начнётся буквально истерика с рыданиями…хлюпаньем носом… Сгорая со стыда за свою дурацкую впечатлительность, но и одновременно – гордо несясь в бездну горьковской стихии, я всё же кое-как, с горем пополам довела дело до конца – закончила чтение так разволновавшей меня Песни. После долгой, тягостной паузы раздаются слова, от которых мне хочется немедленно застрелиться:
– Голубей давно не жарили. Ой… А! Харэ, дурак!
Это Ханурик ткнул локтем пару раз в бок не в меру активного Беева. Я смотрю на всех по очереди. Вот Игорь Жигалов, стоило видеть это лицо – здесь и сейчас! На щеках то бурые пятна, то вдруг всё лицо становится пергаментно бледным…
Что у него на душе сейчас творится? Похоже, что-то хочет сказать, но что-то более сильное его сдерживает…
Что именно?
Оглядываюсь на девчонок – сидят как мышки. Хоть бы одну реплику отпустили! Надюха сосредоточенно перешнуровывает кроссовки.
И тут… скр-р-рип!.. К нам в отрядную заглядывает Людмила Семёновна. Глаза вопрошающие. Говорит подчёркнуто безразлично:
– А, это вы здесь.
И тут же исчезает.
Это может означать следующее: пора срочно кончать, пока с нами спешно не покончили. Сколько у меня есть времени – точно не знаю. И потому спешить надо поскорее. Только не надо суеты. Говорю строго, но без особого нажима:
– Так вот, славные мои. И вам и мне уже ясно, что так продолжаться не может. Я хочу, чтобы вы все до единого, открыто высказались. И если кто носит камень за пазухой, вытаскивайте. Делайте это смело. Я не ставлю перед собой задачу – кого-то наказать за неподчинение уставу отряда. Я просто хочу понять ситуацию и сделать некоторые выводы. Так что – смелее!
Однако по-прежнему молчат.
Лоб Игоря покрывается испариной. Видно, крепко ему не по себе.
– Ладно, – говорю несколько отстранённо, – раз нечего сказать, то вот вам текст заявления на имя директора. Кто согласен с его содержанием, подписывайте.
– А про чё там? – сразу оживился Бельчиков. Говорю с укоризной:
– Тебе ли этого не знать?
– А чё? – недоумевает он.
– А разве не ты его сочинял?
– Во дают! Вааще…
Это Медянка.
– Я?
– Может и не ты, – говорю я. – Это теперь не суть важно.
– А что за текст?
Вот уже несколько человек проявляют живейший интерес к документу, который предстоит подписать или отвергнуть.
– Ну, хорошо, слушайте.
И я начинаю читать – почти формально, без всякого выражения, как обычно зачитывают простые формуляры или скучные инструкции:
«Мы, нижеподписавшиеся, хотим заявить, что у нас плохой воспитатель, которому мы не желаем подчиняться».
– Вот такой вот текст.
– А зачем вы это написали? – задиристо спрашивает Огурец.
– В том-то и фокус, что не я это написала, а некто, предположительно Бельчиков, судя по почерку, хотя и с наклоном влево.
– А как он к вам попал? – продолжает допрашивать Огурец.
– Кто-то подложил этот листок в журнал. Своей рукой я дописала только список отряда. Кто хочет, может подойти ко мне и поставить свою подпись под этим документом.
