Свадебное путешествие Лелика - Алекс Экслер

И она залпом опрокинула свою рюмку, запив ее несколькими глотками пива из стаканчика. Ребята сделали то же самое.

После этого все трое стали прислушиваться к своим внутренним ощущениям.

— А что, — осторожно сказал Лелик через пару минут, окончательно разобравшись со своими впечатлениями, — прикольно. И правда — с пивом классно. Шнапс этот все-таки какой-то непривычный. А пиво его так классно лакирует, что потом от шнапса остается только какое-то мимолетное, но приятное воспоминание.

— Как мимолетное виденье, — процитировал Макс, — как гений чистой красоты.

— Макс, — пристыдил друга Лелик, — я понимаю, что Пушкину — двести, но он все-таки писал эти стихи не о шнапсе. А об этой, как ее… Что-то там с кернингом было связано, короче говоря.

— Как двести? — ахнула Светка. — Пушкину уже двести?!!

— Да, Светик, — подтвердил Лелик. — Пушкину двести. И больше ему не наливать. Пропустила ты все главные новости из культурной жизни столицы со своей неметчиной…

— Раз двести — это надо отметить, — рассудительно, хотя и слегка нетвердым голосом сказала Светка. — В конце концов, в жизни товарища Пушкина не каждый раз такие важные даты бывают. Макс, что сидишь, как в гостях? Наливай!

— Вот это правильный вывод, одобряю, — обрадовался Макс. — Я тоже предлагаю вернуться к разговору о высоком, то есть о шнапсе. А то Лелик сейчас как заведется со своей поэзией — кранты всему живому.

— Ты ему просто завидуешь, — объяснила Светка. — Лелик — настоящий поэт. Он мне еще в школе стихи посвящал — того же Пушкина, например.

Лелик поперхнулся, после чего с укором посмотрел на подругу.

— Очень мне обидные эти слова ваши, — сказал он с горечью. — Никогда я тебе стихи Пушкина не посвящал, никогда! Я всегда сам писал!

— Точно помню, — бессердечно сказала Светка, — что ты мне посвятил какое-то потрясающее стихотворение, а потом, года через три, выяснилось, что оно вовсе не твое.

— Да, было дело, — признался Лелик. — Но стихотворение было на английском. Уильяма Блейка. Я и представить не мог, что ты его за мое примешь. Оно же на английском.

— Да-да, — вступил в разговор Макс. — Пушкин на английском точно не писал. Он писал на французском. Описывал ощущения французских войск во время отхода из Москвы.

— Это ты про «земля тряслась, как наши груди»? — уточнил Лелик.

— Да, — ответил Макс. — Именно про этот чертов стриптиз.

— Вынужден тебя огорчить, — холодно заметил Лелик. — Это не Пушкин.

— Естественный фон, не Пушкин, — безразлично ответил Макс. — Это Наполеон пытался взять Москву-матушку нахрапом, а не старина Пушкин. Но нашу Москву нахрапом не возьмешь. Кто к нам с нахрапом придет, того межмуниципальный совет в Филях и приговорит к чертовой матери. Лет на десять с конфискацией.

— Я имею в виду, — продолжал объяснять Лелик, — что стихотворение написал не Пушкин.

— Ну, не Пушкин. Значит, друг его ближайший, какой-нибудь Гуагуин, — так же безразлично ответил Макс. — Какая разница? Все равно им всем двести. Полный хлам.

— Да как ты смеешь такие вещи говорить о великих поэтах?!! — вскипел Лелик, который решил вступиться за коллег.

— Жить, Леха, — назидательно сказал Макс, — нужно настоящим. Что нам эти стихоплеты древности, у которых груди тряслись между кернинговых пар? Все это давно быльем поросло. Жить нужно современной поэзией. Созвучной нашей эпохе. Вот скажи, у тебя же было стихотворение о чем-нибудь современном?

— Было, — подтвердил Лелик. — Я вообще пишу только о современном.

— Ну вот! — обрадовался Макс. — Значит, любить и обсуждать нужно тебя, поэта современности. А не этих замшелых рифмовщиков. Они не созвучны нашей эпохе. А ты, Лелик, созвучен. Прочитай что-нибудь современное! Созвучное!

Тут Светка, Славик и Макс дружно зааплодировали. Лелик польщенно потупился.

— Ну, — довольно жмурясь, сказал он, — разве что-нибудь маленькое. Из раннего…

— Из неизданного, — подсказала Светка.

— У него все неизданное, — заметил Макс.

— Гонишь! — мгновенно вскипел Лелик. — В «Учительской газете» напечатали мое антивоенное стихотворение про коровок и розочки!

— Пардон, мэтр, — извинился Макс. — Простите, что был к вам несправедлив. Просто я считал, что настоящий поэт — он не публикуется.

— Это как? — заинтересовался Лелик.

— Очень просто, — объяснил Макс. — Есть же старая теория о том, что только голодный творец может выдать что-нибудь по-настоящему прекрасное. Недаром все великие при жизни влачили жалкое существование и умирали в нищете. Слава ждала их только после смерти. И это закономерно! Ты вспомни, Лелик, исторические примеры!

— Вспомнил, — с готовностью откликнулся Лелик. — Рембрандт, например. Богатый человек, отличные заказы, признание высшего общества.

Макс задумался на мгновение.

— Нет, — сказал он. — Ты другой какой-нибудь пример приведи. Скульптора, например.

— Бенвенуто Челлини, — предложил Лелик. — Богатый человек, отличные заказы, признание высшего общества.

Макс снова задумался.

— Нет, — потребовал он, — давай какого-нибудь композитора. Они все умирали молодыми и нищими.

— Мендельсон, — предложил Лелик. — Феликс Мендельсон-Бартольди.

— О, — обрадовался Макс. — Несчастный человек. Написал прекрасный свадебный марш, и теперь это божественное произведение каждый день в сотнях стран убивают своими кривыми ручками подрабатывающие студенты музыкальных заведений. Жуткая судьба, тут ты прав…

— Ну, — небрежно заметил Лелик, — я бы не сказал, что он был так уж несчастен. Богатый человек, отличные заказы…

— Признание общества, — вставила Светка.

— Точно, — кивнул Лелик. — Плюс жена — первая красавица Европы. Прям завидно. Богат, знаменит, обласкан критиками, красавица жена щебечет на кухне, а кроме того, пописывал свои произведения с чашкой лучшего венского кофе в руках. Мне бы так.

— Ты нарочно приводишь совершенно нехарактерные примеры, — скривился Макс.

— Да почему же? — вежливо ответил Лелик. — Ну, давай возьмем кого-нибудь из современности. Композитора Эндрю Ллойда Уэббера, например.

— А он что? — заинтересовался Макс.

— Практически самый богатый композитор в мире, — небрежно ответил Лелик, — заодно и рыцарь Британской короны. Это, так сказать, в знак признания высшего общества…

— Ужасно, — с отвращением сказал Макс. — Ты рушишь мне всю стройную теорию. Я-то думал, что если тебя поставить в соответствующие условия, то в результате родится какая-нибудь потрясающая поэма…

— Не выйдет, — вдруг сказал Славик.

— Это почему? — поинтересовался Макс.

— Мы уже пробовали, — объяснил Славик. — Кредитку у него сперли? Сперли. Лелик сразу обнищал. Кроме того, в тот день он еще толком не поел, мучая себя какими-то салатами. Так что он был и нищ, и голоден. И что родил? Только рифму «Макс — мудак», когда нас костерил за кредитку. А это не самая лучшая рифма на свете, точно говорю…

И Славик глубокомысленно отхлебнул пива из стакана.

— Значит, — подытожила Светка, — нужно действовать по-другому. Раз Лелик не выдает шедевры в голоде и нищете, тогда его следует сделать очень богатым — может, хоть это повлияет.

— Светик, — растрогался Лелик, — я знал, что старая любовь — она не ржавеет.

— За мной не заржавеет, факт, — подтвердила Светка.

— Предлагаю за это выпить, — встрял Макс. — А то у меня эти беседы о высоком вызвали жуткую жажду.

— Давайте выпьем за Лелика, — предложила Светка. — Все-таки он — талант! По крайней мере, потенциально. А когда разбогатеет, то вообще поразит мир великими шедеврами. Я верю в это!

— Мы тоже верим, — согласился Макс, разливая шнапс по рюмкам. — В смысле, в шедевры верим. Но я все-таки настаиваю на своем определении наилучшего окружения для таланта…

— Макс, да хватит гнать-то со своими окружениями! — Лелик возмутился так, что даже слегка расплескал протянутую ему рюмку. — Вот ты у нас — яркий пример! Денег нет, питаешься черт знает чем! Ну и где твои шедевры?

— Сначала выпьем за Лелика, — попыталась предотвратить скандал Светка, протянув свою рюмку.

Все чокнулись, выпили шнапс и запили его пивом.

— Ну так и где твои шедевры?!! — снова ринулся в бой Лелик.

— Мои шедевры — в газете, которую я представляю, — с высокомерным достоинством ответил Макс.

— Что ты называешь шедеврами? — раскипятился Лелик. — Свои околополитические статьи? Все эти «горнила власти» в «коридорах власти», сопровождаемые шедевральным «политическим заказом»?

— Да, — кротко, но убежденно ответил Макс. — Именно это. Еженедельные шедевры — по-другому и не назвать. Понятно, что ты не въезжаешь. Вам, поэтам-надомникам, неведом суровый журналистский труд. Вы же своими виршами денег не зарабатываете, да и кто вам за них заплатит… Хотел бы я так жить: пришел домой с работы, выпил коньяка, сел за стол и написал дюжину строчек из серии: «Меня ты вдупель полюбила, а я тебя — вот ни фига!» А потом валяешься на диване и тащишься от собственной крутости…