Птица не упадет - Уилбур Смит

Всего за два дня ван Девентер прошел по всему Восточному Рэнду, разгромив забастовщиков своей тактикой бурских отрядов, подавив сопротивление в Бенони и Дансварте, вернув Брэкпен и шахту, а тем временем приданная ему британская колонна прошла шахту Мадер и Гедальт и соединилась с ван Девентером у Спрингса. В два дня революция в Восточном Рэнде была подавлена, и тысячи забастовщиков выходили с белыми флагами, чтобы их арестовали и впоследствии судили.

Но сердцем революции был Фордсбург, а ключом к ней — Брикстонский мост.

Шону Кортни удалось наконец овладеть хребтом. Но это стоило двух дней тяжелых, напряженных боев. С помощью артиллерии и при поддержке с воздуха штурмовали каменистые холмы, школы, кирпичные заводы, кладбище, общественные здания и частные дома; все это забастовщики превратили в крепости. По ночам обе стороны уносили погибших и хоронили на кладбище «Майнер Парк», каждого с его товарищами: солдата с солдатами, шахтера с шахтерами.

Теперь Шон был готов нанести удар в сердце. Внизу в ярком солнечном свете блестели металлические крыши Фордсбурга.

— Вот он, — сказал Марк Андерс, и все подняли бинокли и стали искать в безмерном высоком небе крошечную черную точку.

DH-9[18] неторопливо поднимался с юга, готовясь пролететь над прикрывающими коттеджами Фордсбурга.

В бинокль Марк видел голову и плечи летчика в передней кабине; он поднимал на край кабины пачки листовок, перерезал веревку и сбрасывал. Листовки белым облаком плыли за медленно летящей машиной; подхваченные потоком воздуха, они кувыркались и парили, как стая белых голубей.

Ветер принес несколько листков на хребет. Марк поймал один в воздухе и взглянул на текст, напечатанный на толстой бумаге.

ИЗВЕЩЕНИЕ О ВОЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ. Женщинам, детям и всем законопослушным гражданам рекомендуется до 11 часов утра покинуть ту часть Фордсбурга и ее окрестности, где отвергается власть правительства и где будет проводиться военная операция. Тем, кто нарушил закон, это извещение не гарантирует неприкосновенность и свободу от наказания.

ШОН КОРТНИ, КОМАНДУЮЩИЙ ОПЕРАЦИЕЙ.

Комкая листок и бросая его в траву у ног, Марк думал, кто это сочинил. Очень неудачные формулировки.

— А что если пикеты их не пропустят, сэр? — негромко спросил он.

— Я плачу вам не за то, чтобы вы были моей совестью, молодой человек, — предупреждающе проворчал Шон. И они минуту простояли молча. Потом Шон достал из нагрудного кармана сигары и примирительно протянул одну Марку.

— А что я могу сделать, Марк? Послать своих парней на эти улицы без артиллерийской поддержки? — Он откусил кончик сигары и выплюнул его на траву. — Чья жизнь важней: забастовщиков и членов их семей или людей, которые доверились мне и оказали честь своей верностью?

— Гораздо легче сражаться с тем, кого ненавидишь, — тихо сказал Марк, и Шон пристально посмотрел на него.

— Где ты это вычитал? — спросил он, и Марк покачал головой.

— По крайней мере черные в этом не участвуют, — сказал он.

Марк лично отвечал за отправку переодетых черных полицейских через линию фронта: они должны были предупредить своих соплеменников, чтобы те ушли из этого района.

— Бедняги, — согласился Шон. — Интересно, что они думают об этом безумии белых людей.

Марк прошел к краю невысокого холма, не обращая внимания на опасность снайперского выстрела из домов внизу, и принялся внимательно разглядывать город в бинокль. Неожиданно он с облегчением воскликнул:

— Выходят!

Далеко внизу под ними из Вредедорпского подземного туннеля выходили первые крошечные фигурки. Взрослые несли на руках младенцев и тащили за руки упирающихся детей. Некоторые несли пожитки, другие прихватили домашних животных, канареек в клетках, собак на привязи. Отдельных беженцев сменил сплошной поток, люди толкали груженые велосипеды и ручные тележки или просто несли в руках то, что смогли взять.

— Пошлите вниз взвод, чтобы показать им дорогу и помочь, — негромко приказал Шон и глубоко задумался. — Я рад, что женщины уходят, — сказал он наконец. — Но меня печалит то, что это означает.

— Мужчины будут сражаться, — сказал Марк.

— Да, — кивнул Шон. — Будут. Я надеялся, что все убийства позади, но они собираются закончить эту историю трагически. — Он раздавил окурок сигары. — Ну хорошо, Марк. Спускайся и скажи Молино, что все готово. В одиннадцать часов мы открываем огонь. Удачи, сынок.

Марк козырнул, и Шон Кортни хромая пошел с холма навстречу генералу Сматсу и его штабу, прибывшим посмотреть на последнюю сцену битвы.

Первые шрапнельные разрывы яркими хлопковыми коробочками распустились в небе над крышами Фордсбурга, с поразительной яростью разорвав выжидательную тишину.

Стрельбу начала конная батарея на хребте, и к ней присоединились другие батареи на Сауэр-стрит.

В течение двадцати минут раздавался оглушительный грохот, чистый воздух наполнили пыль и дым.

Марк стоял в наспех выкопанной траншее и смотрел поверх бруствера. В этой минуте было что-то ужасающе знакомое. В прошлом он десятки раз переживал такое, но сейчас чувствовал, что нервы слишком напряжены, а тугой неперевариваемый комок страха в животе вызывал у него тошноту.

Ему хотелось нырнуть под бруствер, закрыть голову руками, чтобы не слышать металлического грохота, да так и остаться.

Требовалось невероятное усилие воли, чтобы не сбежать и сохранить на лице спокойное и равнодушное выражение, но с обеих сторон траншеи стояли люди из отряда А, и он, чтобы отвлечься, принялся планировать марш по окраинам города.

На каждом углу будут ждать баррикады, каждый дом забастовщики постараются удержать. Артиллерийская подготовка не затронет тех, кто в укрытиях, потому что стрелять будут только шрапнелью. Шона Кортни тревожила судьба ста пятидесяти полицейских и военных, захваченных забастовщиками; их держат где-то в городе. Приказ был: никаких разрывных снарядов, а Марк знал, что на открытых улицах его отряд разорвут в клочья.

Он проведет людей задними дворами и переулками к конечной цели — к дому профсоюзов на углу улиц Коммершиал и Сентрал.

Марк снова взглянул на часы: до выступления четыре минуты.

— Начинаем, сержант, — негромко сказал он.

Приказ передали по траншее, и люди встали, пригибаясь под бруствером.

— Как в старые добрые времена, сэр, — оживленно сказал сержант, и Марк посмотрел на него. Казалось, тот искренне наслаждается, и Марк возненавидел его за это. Едва минутная стрелка его часов коснулась черной разделяющей линии, он сказал: