Травяной венок. Том 1 - Колин Маккалоу

– Кто там визжит? – хрипло спросил Сулла-младший.

– Твоя сестра, чтоб ей провалиться…

– Из-за чего? – озабоченно спросил тот, ибо любил сестру.

– Я только что сообщил ей, что отдам ее замуж за сына Квинта Помпея Руфа. А она, похоже, надеялась выйти за своего двоюродного братца, молодого Мария.

– Как?! Мы все думали, что она станет женой молодого Мария! – потрясенно воскликнул сын.

– Да ни у кого и в уме этого не было! Твой покойный предок, Цезарь, был против браков между родственниками. И Гай Марий его в этом поддерживает. Я придерживаюсь того же убеждения… Постой… – Сулла нахмурился. – Уж не хочешь ли ты сказать, что думал взять в жены одну из дочек семейства Юлия?

– Что?! Лию или Ю-ю?.. – Сулла-младший от души рассмеялся, затем закашлялся и, лишь выплюнув мокроту, наконец, смог произнести. – Нет, tata, что ты! Надо же такое вообразить!.. Кого ты мне прочишь в невесты?

– Пока не знаю, сын. Одно могу тебе обещать: прежде я спрошу, нравится ли она тебе, – заверил Луций Корнелий Сулла.

– Но Корнелию ты не стал спрашивать…

– Она женщина, – пожал плечами отец, – а женщинам не дано право выбора. Они поступают так, как им говорят. Единственное соображение, которым руководствуется paterfamilias, подбирая дочери партию, – это чтобы замужество ее способствовало его собственной карьере или карьере сына. А иначе зачем кормить их и одевать на протяжении восемнадцати лет? Им приходится обеспечивать хорошее приданое, однако для семьи, из которой они уходят, это добро потеряно… Нет, мой сын, единственный прок от дочерей – обеспечить себе продвижение с помощью их выгодного замужества. Хотя сейчас, слыша верещание твоей сестры, я подумываю о том, что в прежние времена правильно делали, выбрасывая новорожденных-девчонок в Тибр…

– Нет, это несправедливо, tata!

– Почему? – удивился Луций Корнелий Сулла неожиданному сопротивлению сына. – Женщины – низшие существа. Их жизни ткутся из грубой, простой нити, а не из самого Времени, и ничего не значат для мира. Они не творят историю, не управляют государством. Мы содержим их, потому что это наша обязанность. Ограждаем от невзгод, бедности, ответственности. Вот почему – если только смерть не унесла их во младенческом возрасте – они живут обычно дольше мужчин. Взамен мы, мужчины, требуем от них подчинения и уважения.

– Понимаю, – сказал Сулла-младший, принимая объяснение отца в. той форме, какую тот и старался ему придать: как простую констатацию факта. – А теперь мне пора, у меня есть дела, – произнес отец, вставая. – Ты ешь что-нибудь?

– Ем кое-что… Но мне трудно глотать.

– Я еще зайду к тебе попозже.

– Только, смотри, не забудь, tata. Я буду ждать…

«Прежде всего нужно успокоиться, – сказал себе Луций Корнелий Сулла, – и готовиться к выходу в гости.» Квинт Помпей Руф, которому не терпелось поскорее завязать дружеские отношения с семейством нового союзника, пригласил их на ужин. К счастью, Сулла не обещал привести с собою дочь. Как сообщила ему убитым голосом Элия, та перестала кричать и плакать, но теперь заперлась у себя в спальне и сказала, что объявляет голодовку. Ничто не могло подействовать на Суллу хуже, чем эта новость. В глазах его загорелся ледяной огонь.

– Я положу этому конец! – прорычал он, и, прежде чем Элия успела помешать ему, устремился к спальне дочери.

Ворвавшись в комнату, он выволок упирающуюся в ужасе Корнелию за волосы из постели и одну за другой начал отвешивать ей хлесткие пощечины. Девушка даже не кричала, а издавала какой-то почти неразличимый уху высокий писк, напуганная даже не столько физическим насилием над собою, сколько страшным выражением, которое застыло на лице отца. Наконец, тот швырнул ее на пол, точно куклу, не заботясь о том, жива она или мертва.

– Не делай больше этого, девочка, – проговорил он после паузы уже спокойным голосом. – Не надо грозить мне голодовкой. Если уж на то пошло, то ты только избавила бы меня от хлопот. Твоя мать почти уморила себя голодом. Но уж поверь: тебе такого со мной сделать не удастся! Можешь голодать или давиться той едой, которую я буду насильно заталкивать тебе в глотку, как крестьянин гусю. Но ты у меня выйдешь замуж за молодого Помпея Руфа, причем с улыбкой на устах и радостной песней. А иначе я убью тебя. Ты слышала? Убью!

Лицо Корнелии пылало, под глазами набухали синяки, разбитые губы опухли. Однако, сердце ее саднило гораздо сильнее, чем лицо. Никогда за всю прежнюю жизнь не доводилось ей узнать такой жестокости, не приходилось бояться отца и беспокоиться за свою безопасность.

– Я слышала, отец, – прошептала она.

Элия ожидала снаружи. Лицо ее было мокро от слез. Но едва она сделала движение, чтобы войти в спальню, как Сулла грубо схватил ее за руку и потащил прочь.

– Прошу тебя, Луций Корнелий, пусти!.. Умоляю! – заклинала его Элия, разрываясь между страхом и болью.

– Оставь ее. Пусть побудет одна, – отрезал он.

– Я должна к ней пойти! Я ей сейчас нужна!..

– Она останется в своей комнате, и никто не смеет к ней входить!

– Тогда позволь мне хоть остаться дома, пожалуйста!.. – не в силах удержаться, Элия разрыдалась еще сильнее.

Сулла почувствовал, что гнев его иссякает. Сердце в груди неистово колотилось, и к глазам тоже подступали слезы – те, что льются после нервного срыва, а не от горя. Он глубоко втянул в себя воздух и резким, чуть дрожащим голосом проговорил:

– Хорошо, оставайся. Я в одиночку буду изображать счастливое семейство на переговорах о помолвке… Но не вздумай к ней входить, Элия – а не то я расправлюсь с тобой так же, как с ней!

И он один пошел в гости к Квинту Помпею Руфу, на Палатинский холм, и произвел приятное впечатление на семейство городского претора, включая и его женскую половину, которую приводила в возбуждение одна мысль, что молодой Квинт женится на дочке патрицианских родов Юлиев и Корнелиев. Сам жених оказался приятным зеленоглазым юношей, высоким и стройным, с каштановыми волосами. Однако Сулла быстро определил, что умственными способностями тот и вполовину не мог тягаться с отцом. Это, впрочем, было только к лучшему. Тому предстояло в свое время занять должность консула – если только для начала ее займет его отец, – растить с Корнелией рыжеволосых ребятишек и стать отличным мужем, верным и заботливым. «В сущности, – улыбаясь своим мыслям, подумал Сулла, – молодой Квинт Помпей – хоть дочь наверняка откажется это признать – будет ей намного лучшей парой, чем этот испорченный и наглый щенок, Марий-младший.»

Поскольку в душе члены семейства Помпея Руфа оставались людьми провинциальными, званый ужин закончился еще до наступления темноты, хоть темнело зимой в Риме рано. До возвращения домой ему необходимо было обделать еще одно дельце. Сулла в раздумье остановился на ступенях, ведущих вниз, к Виа Нова, и хмуро глядел вдаль. Идти к Метробию было далеко, да и небезопасно. Где же еще ему скоротать оставшееся время?

Ответ пришел, как только взгляд его упал на туманный склон, различавшийся вдалеке. Ну конечно же, к Аврелии! Гай Юлий Цезарь был снова в отлучке, в Азии. Так почему бы не нанести ей визит? Он быстро сбежал по лестнице, точно помолодев, и устремился кратчайшим путем к ее дому.

Его впустил Евтих – хотя и без особой радости. Аврелия приняла его примерно так же.

– Твои дети не спят? – поинтересовался Сулла.

– К несчастью… – та кисло улыбнулась. – Я, похоже, родила не жаворонков, а сов. Они ненавидят укладываться в постель и ненавидят вставать.

– Так пригласи их сюда, – посоветовал он, присаживаясь на кушетку. – Нет лучшего общества, чем родные дети.

– Ты прав, Луций Корнелий, – просияла Аврелия. Она привела детей и усадила их в дальнем углу: двух долговязых девочек, которым вскоре предстояло вступить в пору совершеннолетия, и такого же долговязого мальчика, младше первых. А сама вновь присоединилась к своему гостю. Слуга поставил рядом с Суллой вино, однако тот, не обратив на это внимания, решил продолжить беседу:

– Я рад снова тебя видеть.

– А я – тебя.

– И, похоже, радости на сей раз больше, чем во время нашей последней встречи, верно?

– Ах, вот ты о чем!.. – рассмеялась она. – У меня тогда была серьезная размолвка с мужем.

– Я это понял… Но из-за чего? Свет не видел более верной и непорочной жены, чем ты, – уж мне ли этого не знать!

– Он вовсе не подозревал меня в неверности или порочности. Разногласия между нами больше… теоретические.

– Теоретические? – широко ухмыльнулся Сулла.

– Ему не нравятся здешняя обстановка, соседи. Не нравится, что я веду себя, как владелица крупного имения. Не нравится Луций Декумий. Не нравится, как я воспитываю наших детей, которые разговаривают на местном наречии также свободно, как и по-латыни, а так же знают греческий, арамейский, иврит, три галльских наречия и ликийский…

– Ликийский?..

– У нас на третьем этаже поселилась ликийская семья. А дети ходят, где им заблагорассудится – не говоря уже о том, что чужеземные слова они подхватывают с той же легкостью, что камешки на морском берегу… До этого я и не знала, что у ликийцев есть свой язык, причем страшно древний.