Травяной венок. Том 1 - Колин Маккалоу

– Мой сын был прекрасным юношей, достойным любви и заботы. Его мать умерла, когда он был еще маленьким, но приемная мать заменила ее ему. Со временем он бы стал достойным отпрыском благородного патрицианского рода, ибо он был воспитан, умен, любознателен и мужествен. Во время моего путешествия на Восток для встречи с царями Понта и Армении, он отправился со мной и отважно переносил все опасности и лишения, которыми чревато подобное путешествие. Он присутствовал на моей беседе с парфянскими послами и был бы лучшей кандидатурой из молодых людей его поколения для продолжения таких переговоров. Он был моим ближайшим соратником и последователем. Судьбою ему было уготовано, чтобы болезнь подкосила его дома, в Риме. Тем хуже Риму, тем горше мне и моей семье. Я хороню его, преисполненный огромной любви и еще большего горя.

Когда церемония закончилась, все встали. Траурный кортеж вновь выстроился и тронулся в сторону Аппиевой дороги, где были захоронены почти все Корнелии. У двери склепа носилки опустили. Луций Корнелий Сулла поднял на руки тело сына и опустил в мраморный саркофаг, установленный на досках. Крышку саркофага поставили на место – и его с помощью досок спустили внутрь склепа. Сулла закрыл бронзовую дверь, а вместе с нею словно часть самого себя. Часть его существа осталась навсегда там, в склепе. Его сына больше нет. Отныне уже ничто не будет по-прежнему.

Глава 5

Через несколько дней после похорон молодого Суллы был принят аграрный закон Ливия. Он был представлен народному собранию после одобрения сенатом, где поддержке его не смогло помешать даже страстное сопротивление Цепиона и Вария. И натолкнулся неожиданно на серьезную оппозицию во время комиций. Чего Друз никак не мог предвидеть – так это недовольство италиков, но именно они главным образом воспротивились принятию законопроекта. Хотя римские ager publicus не принадлежали им, их собственные владения граничили с первыми, а строгость соблюдения границ практически не контролировалась. Так что не один белый межевой камень был тайком передвинут, и множество наделов, принадлежавших италийским владельцам, незаконно разрослись за счет их римских соседей. Теперь же, в случае принятия этого закона, предстояла бы крупномасштабная ревизия границ, как пролог к последующему переделу общественных владений и разделу их на участки площадью в десять югер. Так что все нарушения неминуемо выявились бы и были бы устранены. Болезненнее всего обстояло положение в Этрурии – вероятно, потому, что одним из крупнейших латифундистов там был Гай Марий, которого не слишком беспокоило, не прирезывают ли его италийские соседи себе куски вверенных ему государственных земель. Представители Умбрии также атаковали законопроект, и лишь Кампания вела себя спокойно.

Друз, однако, остался доволен. Скавр, Марий и даже Катул Цезарь прониклись его идеями относительно ager publicus и совместными усилиями сумели убедить младшего консула, Филиппа, чтобы тот не выступал против. И хотя Цепиону заткнуть рот оказалось невозможно, – протесты его были гласом вопиющего в пустыне (частично из-за полного отсутствия у того ораторских данных, отчасти же благодаря успешно пущенным слухам о нечистом происхождении его состояния – а богатство роду Сервилиев Цепионов римляне простить не могли). В итоге в письме к Силону Друз писал:

«Потому прошу тебя, Квинт Поппедий, приложи все возможные усилия, дабы убедить этрурцев и умбрийцев не шуметь. Меньше всего я хочу вызвать беспокойство у тех, кому изначально принадлежали земли, которые я стараюсь раздать.»

Ответ Силона был мало обнадеживающим: «К несчастью, Марк Ливий, я имею мало влияния на умбрийцев и этрурцев. И те, и другие странный народ, страшно независимые и с опаской относящиеся к римлянам. Будь готов к двум неприятностям. Одна из них грозит с севера, и о ней говорят во всеуслышание. О второй же я узнал по чистой случайности, однако беспокоит она меня гораздо больше, чем первая.

Сначала о первой. Крупные этрурские и умбрийские землевладельцы намереваются отправить ходоков в Рим, с протестом против передела римских общественных земель. Их аргумент (о своих махинациях с границами земель они, разумеется, не заикнутся) состоит в том, что римское общественное землевладение в Этрурии и Умбрии существует так давно, что успело изменить как экономику, так и само население этих областей. Прежний тип лавок и рынков, где всем заправляли мелкие собственники, говорят они, в городах исчез. Вместо этого на их месте образовались настоящие склады, поскольку латифундисты и их управляющие закупают оптом. К тому же, считают они, владельцы латифундий попросту освободят своих рабов, не заботясь о последствиях. В результате тысячи вольноотпущенных наводнят обе области, создавая массу неприятностей – вплоть до грабежа и мародерства. Так что в конце концов Этрурии и Умбрии придется за свой счет отправлять этих бывших рабов по домам. И так далее, и тому подобное. Словом, будь готов к появлению их депутации.

Вторая опасность серьезнее. Несколько наших горячих голов из Самния решили, что надежды на получение гражданских прав и мирные отношения с Римом больше не осталось, и намерены продемонстрировать всю силу своего недовольства во время предстоящего фестиваля Юпитера Латиарского[118] на горе Албан. Они готовят покушение на жизнь консулов Секста Цезаря и Филиппа. План покушения разработан до мелочей. Оно должно состояться при возвращении консулов в Рим. Число нападающих будет значительно превосходить количество сопровождающих.

Я бы советовал тебе успокоить умбрийских и этрурских землевладельцев и предотвратить готовящееся покушение. Более радостной новостью явится для тебя, видимо, то, что все, к кому я обращался с предложением присягнуть тебе на верность, сделали это с великим удовольствием. Таким образом, армия сторонников Марка Ливия Друза все растет».

Хоть одна хорошая новость под конец. Нахмурившись, Друз обратился мыслями к менее приятным известиям, сообщенным ему Силоном. Что касается депутации италиков из Умбрии и Этрурии, тут он мало что может сделать: разве что сочинить сногсшибательную речь к их появлению в Риме. Что же до планирующегося покушения, то у него нет иного выбора как только предупредить самих консулов, которые затем неминуемо будут требовать, чтобы он назвал им источник полученной информации. И расплывчатыми ответами они, в особенности Филипп, не удовлетворятся…

По зрелом размышлении Друз решил переговорить не с Филиппом, а с Секстом Цезарем. И не скрывать источника полученного им предупреждения.

– Я получил письмо от моего друга Квинта Поппедия Силона, из Маррувия, – сообщил он Сексту Цезарю. – Похоже, шайка недовольных из Самния решила, что единственный способ заставить Рим прислушаться к требованиям о предоставлении Италии избирательных прав и продемонстрировать римлянам решимость италиков – это насилие. На тебя и Луция Марция готовится нападение большого и хорошо обученного отряда заговорщиков на обратном пути с Латинского фестиваля в Рим, на Аппиевой дороге.

Секст Цезарь чувствовал себя в тот день неважно. Из груди его вырывался хрип, губы и мочки ушей отливали синевой. Однако он уже свыкся со своим недугом настолько, что тот не помешал ему стать консулом, причем опередив своего родственника, Луция Цезаря, который занял должность претора раньше.

– Я во всеуслышание выражу тебе благодарность в сенате, – отозвался старший консул. – И попрошу, чтобы принцепс сената письменно поблагодарил Квинта Поппедия Силона от имени всех сенаторов.

– Секст Юлий, я бы очень просил тебя не делать этого, – быстро отреагировал Друз. – Разве не лучше будет вызвать несколько когорт хороших солдат из Капуи, устроить засаду и схватить заговорщиков, а до тех пор никому ничего не говорить? Иначе те будут предупреждены, что планы их раскрыты, и откажутся от своего плана, после чего Луций Марций первый скажет, что никакого заговора в помине не было. Чтобы застраховать свою репутацию, я бы предпочел, чтобы злоумышленники были схвачены на месте преступления. И тогда мы бы учинили показательную расправу над каждым из них, преподав италикам наглядный урок, чтобы вся Италия убедилась, что насилие всегда будет пресекаться.

– Я вижу здравое зерно в твоем предложении, Марк Ливий. Именно так я и поступлю, – согласился консул.

Так, среди недовольства италийских землевладельцев и политических заговоров продолжал Друз свое дело. Явившаяся депутация этрурцев и умбрийцев, к счастью, вела себя так настырно и агрессивно, что оттолкнула даже тех, кто симпатизировал ее требованиям, и в конце концов отбыла восвояси, вызвав всеобщее недовольство. В отношении заговора Секст Цезарь поступил так, как ему советовал Друз, благодаря чему злоумышленники, напавшие на мирную процессию, которая возвращалась с празднества, были в свою очередь атакованы легионерами, частью погибли, а частью понесли суровое наказание.