Девичьи сны - Евгений Войскунский

Голос Аси:

— Тоже еще. Никогда не писал, не интересовался тобой. Я и не видела ни разу этого Круглова…

Игорь приносит лампочку. Черемисин, встав на стул, заменяет перегоревшую. Вспыхивает свет.

— Когда прибывает «Шаляпин», Ася?

— В двенадцать с минутами. Миша, что нужно этому старику? Чего это он вдруг вспомнил о тебе?

— Не знаю. Придется завтра пойти на морвокзал встретить его.

— Да уж придется. Игорь, мой руки! И садись ужинать.

В клиническом санатории «Долголетие» утро начинается с пятиминутки в кабинете главврача. Потом врачи расходятся по своим отделениям, по корпусам, окруженным ухоженными цветниками.

Доктор Черемисин начинает обход своего отделения. Его сопровождает миловидная медсестра.

В мужской палате он выслушивает пожилого толстяка.

— Вы ходите по терренкуру, Алексей Степанович?

— Хожу, — пожимает тот заплывшими плечами.

— Алексей Степанович главным образом играет в домино, — деловито сообщает медсестра.

— У, ябеда, — добродушно ворчит толстяк. — А что, нельзя поиграть?

— Вам надо больше ходить, — говорит Черемисин. — Не меньше пяти километров, мы ведь договорились, правда?

— С вашей диеты не очень-то походишь… Да и я по ровному привык, а в этом чертовом Карабуруне все вверх-вниз…

— Надо ходить, — невозмутимо повторяет Черемисин. — Ходьба, движение — это жизнь.

В следующей палате он измеряет давление даме, скрывающей свой возраст.

— Как вы чувствуете себя? Головокружений нет?

— А почему у меня должны быть головокружения? — настораживается дама.

— Это бывает в первые дни, когда идет адаптация. Люся, — обращается Черемисин к сестре, — направление на ЭКГ.

А дама говорит с доверительной улыбкой:

— Доктор, могу ли я попросить вас?.. Я слышала, вы умеете подтягивать кожу лица…

— Мы, с вашего позволения, прежде всего займемся сердечно-сосудистой системой. — Он смотрит на часы.

— Да, конечно, но я бы очень, очень была благодарна, доктор, если бы вы…

В каюте теплохода «Федор Шаляпин» жизнерадостный пассажир средних лет готовится к высадке — затягивает ремни на чемодане, берет теннисную ракетку в чехле.

— Пора, сосед, — говорит он. — Подходим к Карабуруну.

Георгий Петрович Круглов лежит на койке, свесив ноги.

Глаза у него закрыты. Разговаривать не хочется, он только промычал в ответ: «У-гм».

— Ну что ж, пожелаю всего хорошего, — говорит сосед, раскрывая дверь. — Встретимся в Халцедоновой на пляже, а? Или вы будете отдыхать в самом Карабуруне?

— Еще не знаю.

Наконец-то этот говорун исчез. Круглов не спеша поднимается, смотрит в иллюминатор. Там, за голубой бухтой видна полоска берега.

«Давно я не видел моря, — думает Круглов. — Это плохо… плохо, что большинство людей живут вдали от моря. А жизнь-то, собственно, вышла из моря… океан был первой колыбелью… И какая, между прочим, нужна была храбрость живым существам… как их там, кистеперым рыбам, что ли… какая понадобилась отчаянная храбрость, чтобы впервые выползти на безжизненный берег… Почему им не сиделось у себя в теплой воде? Зачем было лезть навстречу ветрам, холодам, невзгодам сухопутной жизни? Какой инстинкт гнал их в неизвестность?..»

Георгий Круглов надевает белое полотняное кепи, берет чемодан и выходит на главную палубу. Тут пестрая толпа пассажиров. Теплоход приближается к гористому берегу.

Среди зелени белеют дома Карабуруна и уже видно аттракционное колесо над деревьями парка, и наплывает стеклянный куб морского вокзала.

Из толпы выныривает сосед по каюте.

— Красивые места, верно? Вот там, — он указывает ракеткой вправо от Карабуруна, — Халцедоновая бухта. Видите, открылась?

Из-за скалистого мыса выдвигаются белые, голубые, оранжевые корпуса пансионатов.

Круглов кивает: «Вижу».

— Сейчас на электричку — и прямо в Халцедонку, — говорит сосед. — А там — пляж, море, теннис, девочки. Жизнь!

«Жизнь, — думает Круглов. — А что такое жизнь? Поиск гарантированного пропитания? Пансионат у матушки Природы?»

На причальной стенке среди встречающих — доктор Черемисин. Худощавый, в белых брюках и белой рубашке с закатанными рукавами, с непременным галстуком, он стоит неподалеку от трапа и оглядывает сходящих на причал пассажиров «Шаляпина». Он не знает, как выглядит неожиданно объявившийся дядюшка, которого видел когда-то в детстве, но, зная, сколько ему лет, выискивает в потоке пассажиров пожилых людей.

А пожилых что-то не видно. Все больше молодые и люди среднего возраста. Поток редеет, превращается в тоненький ручеек, и вот трап опустел. Черемисин окликает человека в белой форменной фуражке, который попыхивает трубкой, облокотясь на фальшборт «Шаляпина»:

— Послушайте! Все сошли? Может, кто-нибудь спит в каюте?

— Мы всех разбудили, — с достоинством отвечает моряк.

Черемисин в недоумении. Но, пожалуй, и некоторое облегчение испытывает от того, что дядюшка не приехал. Он повертывается, чтобы пойти прочь, и видит стоящего рядом человека. Высокий мужчина лет сорока пяти смотрит из-под козырька кепи спокойно и чуточку насмешливо.

— И вы никого не дождались? — спрашивает Черемисин.

— По-видимому, дождался, — отвечает незнакомец. — Вас зовут Михаил Черемисин, и вы встречаете своего дядю, не так ли?

— Верно. Только мы разминулись.

— Не разминулись. — Круглов усмехается. — Здравствуй, племянничек. Я-то сразу увидел, как ты похож на свою мать.

— Позвольте… Вы Георгий Петрович? Но ведь вам, по-моему…

— Ты прав, я действительно старый. Но, как видишь, сохранился. Что ж, пойдем?

— Да, — спохватывается Черемисин, смущенный неожиданной моложавостью дяди. — Дайте ваш чемодан.

— Не надо. Я сам.

Они проходят в двери морского вокзала, над которыми гостеприимно написано: «Добро пожаловать в Карабурун!» На привокзальной площади Черемисин останавливается, говорит огорченно:

— Ну конечно, все такси расхватали.

Круглов смотрит на пальмы, на платаны, на тенистую набережную, плавно закругляющуюся, повторяющую изгиб бухты.

— Красиво тут, — одобрительно говорит он. — Ничего, Михаил, пойдем пешком. Проводи меня до ближайшей гостиницы.

— Георгий Петрович, зачем вам гостиница? Да и туда невозможно попасть: обе гостиницы забиты на все лето. Поживите у нас сколько захотите.

— Я не стесню твою семью?

— Нисколько. Но пешком к нам трудно: все время в гору.

— В гору так в гору, — говорит Круглов, — даже интересно.

По крутой дороге они идут вверх, переходят горбатый мостик над бурливой речушкой. Справа, в просветах орешника, синеет море, залитое солнцем, а слева в темной зелени садов прячутся желтые, белые домики.