Стая - Ольга Григорьева

Кажется, она хотела, чтобы он спрятался от боли в колодце. Она все время говорила о боли и о том, что жить больно… Наверное, она не знала, как больно умирать. Об этом узнала Айша. Много дней она умирала в вонючем, полувысохшем колодце, сперва отчаянно цепляясь за склизкие стены и пытаясь выбраться, потом крича, пока голос не умер, а потом совсем тихо, уже смирившись и молча проваливаясь в мертвую черноту…

Она помнила, как умер средний брат. Это произошло там же, рядом с ней, в том колодце. Перед смертью он жаловался на ногу, говорил, что она очень болит. Потом затих. Кажется, потом там умер еще кто-то… Айша не знала – было это или нет, потому что в те дни она уже не ведала, на каком свете находится… А затем она провалилась во тьму. Она недолго пробыла там, слепящий свет разбудил ее, и она увидела перед собой лицо деда. Тогда она поняла, что жива. Вернее, она думала, что жива. Однако после рассказа Финна о хвити стала сомневаться. В ее судьбе все сходилось с байкой о Белой женщине. Ее, как хвити из рассказа Финна, убила мать, и она умирала в мучениях. А ее деда всегда считали колдуном – он умел предрекать то, чего еще не случилось, и знал много разных заговоров и трав. В его дом часто приходили те, кого Айша называла лесовиками, а однажды даже явился пастень. Он пришел ночью, Айша видела его лишь мельком – дед тут же отвел его в темный угол и долго там толковал с ним на загадочном, непонятном тогда Айше языке. Потом дед научил ее этому языку, сказав, что это очень старый, уже всеми забытый язык, который понимают любые духи, кромешники, звери, птицы и даже деревья. А еще под их домом жила старуха Букарица, которая пряла куделю и никогда не поднималась на свет. Дед уверял, будто это просто старая рабыня, у которой от солнца болят глаза, но Айша-то знала, что он врет… А потом дед притворился, что заболел, и выгнал Айшу, сказав, что ей следует идти к людям… И дальше все случилось, как должно было случиться, будь она настоящей хвити. Умер муж Полеты, и заступившийся за нее на корабле Энунд, и Орм, который хотел взять ее… А теперь умирал Хаки… Она не желала им смерти, но она несла эту смерть, тянула за собой, как лошадь тянет груженую телегу… А слова деда о назначенном – они разве могли быть случайными? Она блудила по земле, как самая настоящая хвити, – искала назначенного, которого не было, и несла с собой одно только горе. Бьерн был прав, отказавшись от нее. Должно быть, он почуял исходящую от нее угрозу, потому и старался отдалиться, отринуть ее, как нечто мешающее и никчемное… Но больше Айша не желала быть никчемной, . .

– Айша! – заворочавшись на лавке позвал Хаки.

В избе слабо потрескивали в очаге дрова, над огнем на палке висел котел с жидкой кашей, в воздухе, смешиваясь с запахом гниющей плоти, плавали ароматы травных настоев и мазей.

Последние дни Хаки редко приходил в сознание. Жить ему оставалось совсем немного. Айша надеялась, что он не заметит исчезновения Финна. Ей было бы жаль, если б Берсерк догадался, что верный раб покинул его. Он бы сразу все понял, почуял, как чует зверь. Он ведь и был зверем – ни в чем не виноватым, живущим по лесным законам, где всегда прав тот, кто сильнее и хитрее, где добыча идет рука об руку с убийством, где взявший след дикий волк не отступится в погоне за жертвой…

Хаки не был злым или жестоким, просто ему не повезло – боги ошиблись, одарив наивного и сильного зверя человеческим телом.

– Финн!

Айша бесшумно подошла к ложу Берсерка, присела упдом, отвела с его потного лба влажные пряди волос:

– Он ушел за водой. Скоро вернется.

Хаки поймал ее запястье. Он изменился – осунулся, даже как-то постарел. Потрескавшиеся губы Берсерка расползлись в слабой улыбке:

– Ты врешь. Его нет уже пять дней. Он слишком долго ходит за водой…

– Я всегда вру, – легко согласилась Айша. Освободила руку, взяла влажную тряпицу, окунула в бадейку с топленым снегом, уложила на лоб Хаки. – Когда он вернется, ты поправишься.

Он засмеялся, но смех перешел в кашель и затих, прервавшись коротким стоном. Айша заглянула ему в лицо:

– Хочешь пить?

Он помотал головой. В избе было жарко, но даже под тремя одеялами из теплой козьей шерсти тело Берсерка трясла дрожь.

– Я могу осмотреть твои раны, – предложила притка.

Он вновь неохотно качнул головой. Закрыл глаза.

Айша подогнула под себя ноги, уселась рядом с его ложем, взяла в ладони свесившуюся из-под одеяла руку Хаки, Наверное, все так и должно было случиться – Бьерн нашел княжну и теперь вряд ли отпустит ее от себя – он не из тех, кто нарушает данное слово. Он обещал Гостомыслу вернуть ее в Альдогу, он так и поступит. А княжна… Она не пожелает возвращаться к отцу, нося ребенка от убийцы, от врага Альдоги. Вернее, не пожелает возвращаться с правдой об отце ребенка. Она умна и постарается сыскать своему сыну кого-нибудь более достойного, чем Орм. Бьерн – лучший для нее выбор…

– Ты хочешь выдавить из меня остатки жизни? – насмешливо поинтересовался Хаки. Айша опомнилась, смущенно разжала пальцы:

– Прости.

– Теперь я понимаю, как умер Орм.

Он хотел быть веселым, он смеялся, чтоб не бояться. Это неправда, будто великие воины не страшатся смерти. Ее боятся все живые. Просто одни это умело скрывают, а другие имеют мужество признаться в своем страхе. Но Айша не была живой, наверное, поэтому не боялась. Она и так принесла слишком много горя, чтоб продолжать жить.

Поднявшись, она сняла со стены деревянный ковш, черпнула воды из бадейки, отпила. Заметив взгляд Хаки, поднесла ковш к его губам. Берсерк жадно глотнул, закашлялся, оттолкнул ее руку. Вода плеснула через край, залила Айше юбку. В этой избе, куда она прошлой ночью, вместе с немногими, еще не покинувшими херед людьми, перетащила ярла, было намного удобнее, чем в большой хозяйской. Все вещи оказывались рядом, достаточно было лишь протянуть руку. Вот и теперь полотенце само легло в ладонь.

Промокнув влажное пятно на юбке, Айша заглянула в бадейку:

– Надо бы сходить, набрать, снегу. Мало осталось… Берсерк кивнул. Подхватив бадейку, Айша выскользнула наружу.

Она не сразу почуяла чужаков. Сперва лишь ощутила легкое беспокойство. Что-то было не так – то ли запах, долетающий с озера, то ли резкий ветер, швыряющий в лицо комья колючего снега. Маленькая изба, где умирал Берсерк, стояла почти на самом краю его хереда. Из-за пурги Айша никак не могла разглядеть, что творится в усадьбе. Затем увидела тени – неприметные черные тени, облепившие большие дома, – воинский дом, дом с рабами…

Опустив бадейку, она пригнулась, скользнула ближе. Ветер принес издали незнакомые голоса. Из рабской избы, ближней к Айше, незнакомые нападники выволокли рабов, Те истошно вопили, кто-то даже побежал, но, нелепо вздернув вверх руки, опрокинулся в сугроб. Плеснувший в лицо притке снег стер его.