Виктор Астафьев - Юрий Ростовцев

Кстати, Коля Рубцов у них дневал и ночевал. Всегда голодный приходил, так Марья его подкармливала.

— Ну а дальше как знакомство развивалось?

— Виделись время от времени, вели переписку. К лету 1970 года Виктор обзавелся уже домиком в вологодской деревне Сибла, и я отправился к нему на своей машине, чтобы посмотреть, как он обустроился на новом месте. Потом побывал еще несколько раз. Однажды, летом 1975 года, при нашей очередной встрече в его доме в Сибле сидим, чаевничаем. Он вдруг как бы между прочим говорит: «Я скучал по тебе. Подарок дорогому другу готовил…» И примолкает, вроде на что другое отвлекается. Так несколько раз. Наконец говорю: «Где подарок? Хватит зубы заговаривать!» Он поднимается из-за стола, идет к печке, что-то берет. Кладет передо мной ключ. Я удивлен: что такое? «Пойдем смотреть подарок», — говорит Виктор.

Оказывается, через дорогу от себя он купил мне деревенский дом. За 150 рублей! Хозяйку звали Евстолья. У меня ее портрет есть.

Осмотрели дом. Стены вроде крепкие, а все остальное — рухлядь. Две комнаты обозначены только, пол — провальный, крыша — худая. Но по деньгам и товар. Решили обмыть покупку.

Я побежал в магазин. Как сейчас помню: на полках пустота, хоть шаром покати, но водка — «Посольская». Пока я бегал, к Виктору заглянул местный начальник — председатель сельсовета. Услышав о приобретении, говорит: «Какое тут застолье. На совещании в Вологде запретили деревенские дома продавать. Но сама бумага пока еще до нас не дошла. Надо вам успеть! Поезжайте в сельсовет и срочно оформляйте куплю-продажу. А потом уже спрыснем дельце». Так и сделали. Успели!

— Так вы стали домовладельцем.

— Не в этом дело. Мы тесней стали общаться с Виктором. Лето он проводил в Сибле, и мы виделись в отпускное время практически ежедневно. Жили на глазах друг у друга. А какие впечатления остались от часов, проведенных у реки! Рыбалка там мировая.

В разговор вступила Юлия Федоровна:

— Когда мы ездили в Сиблу — расстояние все-таки значительное, 500 километров, — обычно не торопились, ночевали в Ярославле. А на другой день, отдохнув, отправлялись через деревни вдоль реки Кубены. И так там было много брошенных домов: крепких, добротных, но оставленных жителями. Люди уходили: не было работы, возможности жить и выжить.

Так мы и ездили на протяжении ряда лет мимо пустых деревень. А в один год вышло распоряжение местных властей — все брошенные строения уничтожить, разобрать на дрова. Дорога Москва — Архангельск стала вовсе голой, еще более грустной и тяжелой. У Анатолия Заболоцкого есть фотография деревянной сельской церкви, снятой там, по дороге. Тоже сожгли. Кому она мешала?!

— Вы бывали в Сибле в летние месяцы?

— Обычно мы приезжали в Сиблу на Первое мая. Ехали всегда загруженные под завязку. Наши соседи, местные деревенские жители, давали нам уйму поручений в Москве. Ведь кроме столицы и Питера нигде ничего не было. Считалось, что москвичи богатые. Мы могли купить десять пар чулок хозяйке нашей Евстолье. Другой соседке — шерстяную кофточку.

В деревне был единственный мужик — Сергей Федорович. Да с лошадью! Мог дрова привезти из лесу и наколоть, окно поправить и печь сложить. У него была жена Софья, двое сыновей. Один — путный, а другой работал на железной дороге и страшно пил. Мы ключи от избы оставляли Софье. В одну из зим она имела неосторожность дать сыну ключ от нашей избы. И пошло-поехало. Если в прошлые годы у нас все оставалось в порядке и сохранности, то после того, как там пожил непутевый парень, исчезли практически все нужные в хозяйстве вещи, даже бытовые предметы вроде бритвы Евгения Федоровича. Особенно жалко, что он украл мою любимую старинную игрушку, ее мне бабушка одна подарила. Это были два деревянных ангелочка с крылышками, которыми они махали, если двигать выдвижные палочки. Местная, северная игрушка. Личики розовые, крылышки голубые. Я очень ее любила. Но он умудрился ее сорвать с двери и упереть. Еще пропажа — металлическая дверка от старинной печки с примечательным сюжетом: охотник с ружьем и собакой идет по лесу. Над ними птички. Эту дверку тоже унес. Электрический чайник пережег.

В общем — осквернил наш дом, мы очень обиделись. Романтический флер первых лет жизни среди крестьян — чистых и невинных — спал. Мы, конечно, знали, что живут они тяжело. Со светом, дровами, продуктами — худо. Но видели и другое. Сами они тоже не старались прилагать усилия для выживания, считая, что проще где-то что-то утянуть, что плохо лежит, а потом продать и пропить… И старухи-соседки оказались злобные, недоброжелательные.

— Но вы же для них были дачниками. В теплую пору отдохнули, рыбу половили и уехали. А им-то деваться некуда. Отсюда — зависть, озлобленность, отчаяние.

— Да, это так. Но мы-то ничего в этом укладе изменить не могли, перед ними ни в чем не виноваты. Наоборот, старались как-то помочь. Я уже упоминала о том, что машина всегда была забита вещами для наших односельчан. В общем, охладели мы к этой затее. К тому же Виктор Петрович в 1980 году оттуда уехал, возвратился на родину, в Сибирь. Продали мы свой домишко череповецкому жителю за символическую цену, вырученных денег мне хватило только на одну горную лыжу.

А место там замечательное, очень красивое.

— Виктор Петрович там вел хозяйство?..

— Он развел экзотические посадки. И прежде всего — кедры. Он тосковал по Сибири и привез четыре-пять маленьких кедров. Он любил сад, любил показывать свои посадки. «Видишь? Это сибирский бадан…» Но тот, кстати, плохо приживался, каждую зиму отмерзал. Под лучами весеннего солнца бадан раньше времени выбрасывал довольно мощный сиреневый цветонос, листья были крупные, кожистые. Но потом случались заморозки, и преждевременно развившиеся ростки погибали.

В одной затеей есть эпизод со скворечником. Это написано в Сибле с присущей Астафьеву наблюдательностью и юмором. Новое поколение птиц вселялось в старый скворечник, и он раскачивался под их напором. Рассказ о лошадях, где лошади спят, — оттуда же. Он видел эту картину из окна своего сиблянского дома. Над рекой и вокруг нее стелился утром туман. Лошади невесть как туда забрели, встали и заснули.

— А его там навещали другие писатели? — обращаюсь я к Евгению Федоровичу.

— Однажды при нас у него были Юрий Бондарев, Сергей Орлов, Вася Белов… Гостили целый день, спускались к реке… Там мы и встретились. Памятная встреча, душевная. Сразу чувствовалось, общаются близкие люди. Единомышленники.

Орлов ведь тоже откуда-то из этих мест, из-под Великих Лук, вроде.

И снилось мне жаркое лето,Хлеба в человеческий ростИ я, молодой и веселый,В кубанке овсяных волос.

Такой вот образ неожиданный… Бондарев тогда только выпустил «Берег». Помните? Любовная история нашего офицера с немкой. Виктор Петрович с Марьей отнеслись к этому скептически — женщин автор не знает…