К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

— Простите, мадам, что становитесь свидетелем моих хворей. Как мужчина, я никогда бы не хотел допустить подобного, но вы явились в неурочный час, и лицо у вас было такое, что я решил сразу принять вас, рискуя раскрыть не самые приятные личные подробности.

— Благодарю вас за это, Морис, — ответила я рассеянно. — По правде говоря, я приношу вам только неприятности.

— Это все из-за вашего мужа. Если бы вы взглянули на него трезво и прекратили мерить все события выгодами своего брака, вы не приносили бы неприятностей не только мне, но и себе, Сюзанна…

Я не ответила. Мне было как-то не по себе. Почему-то в новом доме Талейрана я не испытывала того спокойствия, которое посещало меня под защитой особняка Галифе три года назад. Что-то было не так… Министр никак не упрекал меня за то, что я ввела его в напрасные траты, не слишком ругал за ссору с Бонапартом (как видно, не так уж смертельно его боялся) и сразу заверил меня, что снабдит всеми необходимыми документами. И все же я тревожилась, да так, что дрожь пробегала по телу и хотелось постукивать ногой о паркет. Что было причиной этого?

Может, этот дом? Несколько месяцев назад Талейран приобрел прекрасный дом на улице Анжу — бывшее жилище маркизы де Креки. Он заменил здесь мебель, сделал роскошный ремонт, но не мог скрыть того факта, что этот дом — имущество, конфискованное у несчастной маркизы Республикой и проданное с торгов. Ну, ладно, с этим я могла смириться — прошлого не воротишь. Однако из окон этого особняка можно было видеть кусочек кладбища Мадлен. Там был похоронен мой сын Луи Франсуа де Вильер, невинный младенец, проживший только две недели. А еще кладбище Мадлен стало последним приютом для нескольких тысяч гильотинированных французов, среди которых были и король Людовик XVI, и Мария Антуанетта… Их обезглавленных тела были сброшены здесь среди многих других и засыпаны негашеной известью. Как можно жить рядом с таким ужасным местом? Тем более, если ты — бывший епископ, бывший придворный, бывший аристократ? Я бы содрогалась каждую ночь от такого соседства…

Ничего подобного я вслух говорить, конечно, не стала. Это было лишнее в моей нынешней сложной ситуации. И когда Талейран, одетый, надушенный и улыбающийся, вышел, наконец из-за ширмы — в сливовом камзоле с изумительной цветочной вышивкой, в шелковом сером галстуке — и галатно поцеловал мои руки, я забыла о кладбище и не сдержала вздоха облегчения: наконец-то он займется моим делом, ведь я очень спешу!

— Когда я получу свои бумаги, Морис?

— Очень скоро, моя дорогая. Я сейчас поеду в министерство и отдам Отериву все необходимые распоряжения. Не обещаю, что все будет сделано мгновенно, но мой дом во время ожидания — к вашим услугам. Вы вскоре выедете к своим детям, это несомненно.

Сердце у меня упало. «К детям» — это, конечно, важно, но успею ли я догнать супруга во Франции?

— Морис, у меня каждый час на счету…

— Да, но будет разумно дождаться отъезда Бонапарта в Италию. Это случится со дня на день. — Поймав мой вопросительный взгляд, министр вполголоса разъяснил: — В его отсутствие то, что я выдал вам заграничный паспорт без его ведома, будет выглядеть обоснованно.

Талейран не хотел втянуть себя в явное противостояние с первым консулом. Помочь мне тайно — это да, но позволить себе открытый враждебный жест по отношению к Бонапарту — ни за что. В таких ситуациях напрасно было бы переубеждать Талейрана или настаивать: он прекрасно знал, что идет на пользу его карьере, а что вредит, и запутать его было невозможно. Да и какие у меня были права что-то требовать? Министр мог бы вообще не помогать мне, ведь что нас, в сущности, связывало? Воспоминание о мимолетной близости? Обоюдная симпатия? Этого было слишком мало для открытого риска.

— Значит, — проговорила я упавшим голосом, — мне придется подождать? Но сколько? Два дня? Три?

— Не больше недели, дорогая моя, — заверил он меня.

Лакей с поклоном подал ему дорогую трость, увитую лентой. Талейран еще раз наклонился ко мне, обдав душистым запахом вербены, и негромко повторил:

— Мой дом к вашим услугам, мадам. Келли составит вам компанию и будет очень рада совместным беседам. Дайте ей несколько уроков светскости.

— Боюсь, мне сейчас не до этого, — горестно вздохнула я.

— Не драматизируйте все так, Сюзанна. Кстати, Келли с удовольствием поделится с вами гардеробом. Не забывайте, красота — ваше главное оружие, и эта роба служанки, которая на вас сейчас, — она, увы, оставляет вас… э-э, без оружия.

Он и сейчас мог думать о таких вещах! Я невольно улыбнулась. Талейран был прав во всем, и я ни по одному пункту не могла ему возразить. В Париже у меня не было друзей, кроме него. И это еще счастье, что он помогает мне…

— Хорошо, — согласилась я, хоть на сердце у меня было тяжко. — Хорошо, Морис. Я сделаю так, как вы говорите.

Чувство прекрасного редко изменяло министру иностранных дел, но если уж изменяло — то самым кардинальным образом. Его сожительницу, Келли Грант я не видела несколько лет, поэтому, встретившись с ней сейчас, была крайне удивлена: эта тридцативосьмилетняя женщина, ранее слывшая красавицей, превратилась нынче в дородную матрону с правильными, но уже расплывшимися чертами лица. У нее были большие голубые глаза и прекрасные пепельно-русые волосы, белые руки и хорошие зубы, и вообще весь ее облик свидетельствовал о довольстве и сытости, однако в изящных комнатах особняка на улице Анжу она выглядела, как керамическая чашка из деревенского буфета на фоне мейсенского фарфора.

По сути, это была бывшая маркитантка, сколотившая за годы авантюр кое-какое состояние. Ее массивный стан и простонародная речь только дополняли впечатление.

Говорить мадам Грант могла только о деньгах, нарядах и кулинарии. Давать ей уроки светскости, как просил Талейран, было невозможно ввиду хотя бы того, что ей остро не хватало образования, и ее французский был довольно вульгарен. Она настойчиво расспрашивала меня о Леруа, и мне пришлось поделиться опытом работы с ним. Келли страстно хотела гардероб от Леруа — «такой же, как у вас, мадам, и я закажу его сразу же, как только он обошьет госпожу Бонапарт». Компанию ей составляли многочисленные служанки и маленькая дочь Шарлотта, в которой я не усмотрела ни намека на сходство с Талейраном и предположила, что Морис, вопреки молве, не является отцом этой девочки. Что, в таком случае, заставляет его жить с такой своеобразной дамой под