Чужая война - Наталья Игнатова

Скакун понимал. Он действительно понимал. Он фыркнул, насмешливо и чуть хвастливо, выгнул гордую шею, прошелся, пританцовывая, взметывая фонтанчики пыли.

Он не умел говорить. Но он говорил. Говорил о том, что Эльрик понимал и сам, понимал, но все же так хотел услышать от кого-нибудь другого. О том, что они непобедимы. О том, что нет в мире равных им бойцов. О том, что ничего не закончилось, лишь начинается. И об одиночестве, которое никогда больше не вернется.

И он скорбел о потере Равного. О гибели Оружия. О смерти Друга.

А потом солнце красными бликами легло на атласный круп коня.

Солнце.

Эльрик улыбнулся ему. Сунул руку в карман – достать сухарь для Тарсаша. И вытащил на свет божий два чистейшей воды изумруда, неведомо как завалявшиеся там, среди сухарей и табачной крошки.

Все, что осталось от сгинувшего богатства.

– Мы живем, парень. – Шефанго протянул Тарсашу сухарь.

Скакун раздул породистые ноздри. Захрустел угощением. Покивал благодарно узкой головой. И они пошли рядом по древнему мощеному тракту. Зверь и человек. Путь был неблизкий.

Эльрик де Фокс

Вот такие дела, Элидор. Все возвращается на круги своя. И висит у седла стальной топор. И доспехи непривычной тяжестью давят на плечи.

Сталь. Но они уже почти не сковывают движений.

Видел бы ты меня сейчас! Да ты видел. Когда мы только познакомились.

Хотя, нет, тогда уже была Кина.

А Тарсаш позирует. Он знает, что я любуюсь им. Он знает, что во всем мире не найти больше такого коня.

Мы уже миновали Миасон. Выехали оттуда сегодня утром. А сейчас вечер.

Но мы будем ехать еще долго. Пока не устанет конь. Ведь мы едем домой.

В середине ночи Тарсаш страшно заржал. Эльрик вскинулся, хватаясь за арбалет. Услышал хлопанье крыльев и рев, воющее рычание. Кошка размером с лошадь, сложив крылья, пикировала на поляну. А лицо у нее было… человеческое. И это было страшно.

Лицо красивой женщины. Очень красивой.

Женское лицо и тело чудовища.

Она падала на коня, вытянув когтистые сильные лапы. Тарсаш присел, почти упал в траву, визжа от страха, и Тварь промахнулась. А Эльрик все медлил. Не мог стрелять в это лицо.

В женщину.

Очень мягко, гибко, легко кошка вскочила, разворачиваясь. И снова прыгнула, выбросив клочья земли из-под задних лап. Кожистые крылья прижимались к гибкой спине. Детский визг скакуна вывел де Фокса из ступора. Шефанго крикнул, отвлекая Тварь от перепуганного жеребца, вскинул арбалет. Болт свистнул в воздухе. Но не в голову, нет.

Эльрик не смог заставить себя.

Стрела пробила плечо кошки. Пробила, когда та была уже совсем рядом. Навылет. Император отшатнулся от кривых, блестящих когтей. Бросил арбалет. Рванул из петли топор.

Тварь взревела, капризно кривя алые губы.

Она не привыкла промахиваться.

Темная ярость накатила волной, но не туманила разум, и тщетно ярился Зверь в поисках выхода. Выходом была магия. Но в руках шефанго свистело тяжелое лезвие, Эльрик выплясывал вокруг воющей кошки, скользил змеей, языком огня, солнечным бликом. Словно смерть со смертью встретилась на узкой лесной прогалине. И единственным поцелуем, аккуратным, почти ласковым, наградил Тварь свистящий топор.

Единственным поцелуем, раскроившим прекрасную женскую голову.

– Красивая киска, а Тарсаш? Умеем, если хотим.

Они свернули стоянку и ушли. Неразумно оставаться рядом с мертвым телом. На запах крови очень быстро сползается всякая дрянь. Они ушли.

Только Тарсаш, прежде чем покинуть поляну, яростно и жестоко искромсал подкованными копытами кошачье тело, ломая тяжелые крылья, разрывая пушистую шкуру, дробя тонкие трубчатые кости.

Конь пощадил только лицо. Красивое лицо. Даже сейчас красивое, щерящееся обиженно из-под кровавой маски.

Голос пришел в сон или пришел во сне, скользнул по зыбкой границе между явью и миражом, зашелестел бесплотно, разрывая дремотный туман, завораживая шепчущими мороками:

– Послушай сказку, шефанго. Древнюю сказку. Быль, что старше времен. Легенду, которой не было. Послушай. И сделай выбор между покоем и честью. Далеко-далеко, Дальше, чем самый далекий край мира, и все же ближе, чем земля, по которой ты ходишь, лежит дорога. Дорога смерти и дорога безумия, дорога мрака и дорога ужаса Дорога к Башне. К Мечу Неназываемого. К Оружию, равного которому не было и не будет во всех мирах.

– Так уж и во всех? – Эльрик вырвался из бредового сна с каким-то даже страхом. Голоса ему еще никогда НЕ снились. Потряс головой. Почуял рядом теплого, сонно-спокойного Тарсаша и вздохнул с облегчением.

– Во всех, – подтвердил голос.

Император дернулся и огляделся по сторонам.

Глупо, конечно. Голос-то звучал в голове.

– Этот Меч был похищен Неназываемым, когда Ужасный освободился от оков. Мрак боится Меча. Но предатели Света заточили клинок в Черной Скале, в Башне Тьмы в подземелье Безвременья.

– Неназываемый – это Темный? Тарсе? – Эльрик все еще не мог понять, проснулся он или спит до сих пор. – Чего ж вы его Ужасным-то?

– Не произноси презренного имени, ты и без того слишком дерзко ведешь себя.

– Величайшие? – Шефанго ухмыльнулся и снова вытянулся на плаще. – Вы, что ли? Меч-то вам зачем?

– Меч охраняют порождения Тьмы, – продолжил голос игнорируя вопрос, – Твари, маги и Древние. Тысячи гepoeв уходили туда, но ни один не добрался до цели.

– Угу. Это обнадеживает. А я вам чем помешал? Если, конечно, я правильно понял, вы меня туда хотите отправить.

– Ты боишься Пути?

– Я уже не младенец и на «слабо» не ловлюсь. Зачем вам клинок?

– Тебе.

– А мне и подавно! Красть оружие у Темного – вы рехнулись никак? Да и де Фоксы с мечами не дружат.

– Не лги хотя бы сам себе, шефанго… Торанго. Вспомни:

«Какой же это умник додумался отковать эдакое чудовище?»

– Какой же это умник додумался отковать эдакое чудовище? – Высоченный беловолосый шефанго разглядывал длинный, ненамного ниже его самого клинок, совершенно игнорируя настороженные взгляды толпящихся вокруг людей.

– Их у нас давно делают, – ответил, набравшись наконец смелости, румяный коренастый крепыш. – Уже лет тридцать.

– Да. – Шефанго уважительно кивнул. – Давно.

– А ты кто будешь? – поняв, что нелюдь настроен вполне дружелюбно и, несмотря на клыки, не собирается хватать и грызть кого попало, парень осмелел окончательно.

– Мое имя Эльрик де Фокс. – Беловолосый вежливо протянул меч высокомерному, молчаливому оружейнику.

– Эрик?

– Эльрик.

– А к нам зачем? Тоже воевать?

– Тоже. Я не к вам, я к вашему герцогу. – К императору!

– Императором он станет, когда победит.

– Чего ты ищешь в нашей стране, шефанго? Готы воевали с вами испокон веков, зачем ты пришел ко мне?

– Испокон веков с нами воевали отнюдь не готы. Ты слишком молод, герцог, чтобы заглядывать так далеко в прошлое. Я не буду лишним в твоей армии.

– Не сомневаюсь. Но почему я должен доверять тебе?

– А почему нет? Что нам делить? Ямы Собаки воюют с вами на море, а мы с тобой сейчас на Материке, и до моря больше месяца конного пути. Ямам Собаки не нравится нынешний император. Тебе – тоже. Ямы Собаки не любят анласитов. И ты призываешь людей вернуться к старым Богам. Идея ущербна сама по себе, но ведь это идея.

– Ты всегда так дерзок с властителями?

– Увы.

– У меня нет денег на плату наемникам.

– Я сказал, что мне нужны деньги?

– Что же нужно тебе, если ты не веришь в мою победу и смеешься над моими чаяниями?

– Победа как раз и нужна. А еще… знаешь, у вас тут интересные мечи. Люблю все новое.

– Ты очень странный, шефанго.

– Ты даже не представляешь, герцог, какой я странный.

Честное слово.

Эта война была длинной, как все гражданские войны, Эта война была заведомо обречена на поражение.

Но было в ней некое благородное безумие, то самое, что заставляет кровь вскипать, а сердце биться яростно и люто. Безумие, которое вспоминается потом разве что в звонких балладах да в черных криках обожравшихся воронов.

Старые Боги и Бог анласитов. Жестокость на жестокость. И сила на силу. Мятежники, считающие себя Властью. И Власть, все еще зыбкая, не укрепленная стенами крепостей и вековыми традициями.

Это была славная война, хоть и не любил Эльрик такие войны. А меч – длинный, тяжелый клинок, незнакомый, удивительный, странный – стал таким же естественным продолжением его, каким был топор. И так же гудел он, распарывая податливый воздух, с таким же хрустом врубался в тела врагов, крушил шлемы и черепа, проламывал кирасы, дробил кости под гибкими кольчугами.

Герцог Отто де Гилгат, которого называли все, кроме Эльрика, «наш император», одерживал поначалу победу за победой. Он был умен, этот немолодой уже человек. И знал, в чем сила и в чем слабость его армии.