Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2 - Никита Хрущев

Одним словом, у нас были там неплохие силы. На переднем крае, на участке главного удара наших войск, мы сосредоточили на один километр свыше 300 артстволов, включая минометы, на протяжении четырех километров по линии фронта. До того сосредоточения столь плотного огня на одном участке мы, по-моему, никогда еще не имели. Мы были совершенно убеждены в нашем успехе. В составе войск нашего фронта была и чехословацкая бригада. Я недавно слушал по радио юбилейную передачу о боях, которые велись под Соколове, у Харькова. Там имелся в составе войск нашего фронта только один чехословацкий батальон[245]. Хорошие были бойцы! Мы с Ватутиным к ним приехали в дни, когда из батальона формировалась бригада. Небольшой она была по численности. Командовал ею полковник Свобода. Мы с Ватутиным беседовали и с ним, и с другими офицерами. Он произвел на нас хорошее впечатление. Хотя он и был беспартийный, старый офицер Чехословацкой армии, но считался близко стоящим к коммунистам. Поэтому он знал, что в его бригаде существует партийная организация и ведет свою работу, но он не принимал никаких мер против такой работы. Лично мы хорошо относились к Свободе. А когда наступали на Киев, его бригаду тоже переправили через Днепр и поставили ее на левом участке плацдарма, в районе Вышгорода, где теперь расположена Киевская гидроэлектростанция. Итак, все было готово. Командный пункт армии тоже был оборудован. Мы знали, что если командный пункт оборудует Москаленко, то тот окажется буквально под самым носом противника. Мне рассказывал как-то Жуков, что когда бои велись под Сталинградом, а Москаленко находился севернее, то Жуков решил к нему поехать и посмотреть на ход боя. Жуков: "Ночью я пришел на командный пункт по ходу сообщения. Ждем, когда начнется на рассвете наступление. Рассвело. Глянул: людей вижу в бинокль. Что же это такое? Москаленко говорит мне: "Немцы". Я ему: "Что ж ты, такой-сякой? Ты хочешь меня в плен немцам сдать? Вот какой!".

Жуков был очень обеспокоен и отругал командарма. Нельзя же располагать штаб армии буквально под носом у врага. Да, с какой-то точки зрения это плохо. Но, с другой стороны, такая близость вселяла уверенность в бойцов. Войска чувствовали, что командующий у них находится непосредственно за спиной. А самое главное, что всем ходом артиллерийской подготовки и самим наступлением он управлял не только по донесениям и телефонам, а лично видел все происходящее. Поехали мы с Ватутиным проверить готовность войск к наступлению. Все было готово. Завтра - наступление. Мы все детально расписали. Дали, кажется, два часа на артиллерийскую подготовку с довольно интенсивным огнем. На флангах, конечно, огонь был менее интенсивным. Мы хотели прорубить "окно" и ввести в него танковую армию. А танковый корпус должен был на правом участке плацдарма выйти к Ирпеню. Мы предупредили Москаленко, что приедем завтра утром к началу наступления. Еще когда готовили наступление, сказали, чтобы нам на армейском командном пункте отрыли отдельную землянку, чтобы не мешать командарму. Он имел бы свою землянку, а мы - свою. Но Москаленко несколько перестарался. Сделали отдельные землянки и для Ватутина, и для меня. Там возник целый город из землянок: командующего фронтовой авиацией Красовского, командующего фронтовой артиллерией Варенцова, командующего артиллерийским корпусом Резерва Верховного Главнокомандования Королькова[246] и, конечно, самого Москаленко. Приехали мы туда на рассвете. Нас встретил дежурный офицер и сказал, что подъезжать к линии фронта нельзя, а надо идти по окопному проходу и следует пригнуться, потому что траншея была неглубокой. Пришли на командный пункт. Он был оборудован хорошо, мы остались довольны.

Ватутин посмотрел на часы и сказал адъютанту: "Отбеги на такое-то расстояние по ходу сообщения и дай там условный сигнал, пусти ракету для начала артиллерийского огня". Ракета взвилась в стороне, как он приказал, чтобы ею не выявить командного пункта и не вызвать на себя артиллерийский огонь противника. Загудела земля: начала вести огонь наша артиллерия. Это такая, знаете ли, военная симфония. Для нас она была радостной, приятной. Все дрожало. Противник отвечал, но не интенсивно. В завершение артподготовки полетели волнами наши бомбардировщики, а за ними штурмовики "ильюшины". Я вышел из землянки и смотрю: летит группа самолетов. Не помню, сколько их было. Вижу, летят "илы". Говорю: "Это наши завершающие. Скоро и пехота начнет действовать". И вдруг "илы", не доходя до нашего командного пункта, начали стрелять. Снаряды и эрэсы стали рваться на линии расположения командного пункта и на наших артиллерийских позициях. Думаю: что же это такое? Что случилось? Глянул туда, где располагался командующий авиацией Красовский. Нет его! Размышляю: "Наверное, немцы привели в порядок наши трофейные "илы", они под видом наших самолетов пробрались сюда на низкой высоте и расстреливают нашу артиллерию". Кричу: "Где же Красовский? Позовите его!". Пришел он. "Товарищ Красовский, это немцы?". "Нет, товарищ Хрущев. Это наши". - "Как так наши? Откуда вы это знаете? Может быть, немцы отремонтировали что-то из трофейных машин?". "Нет, это наши. По расписанию, вот у меня расписание, в это время должны прилететь "илы" и штурмовать вражеские позиции. Вот они и штурмуют". Я возмутился. Этот случай свидетельствовал о невысоком уровне подготовки авиации. Спутать свои позиции с чужими было, кажется, просто невозможно. Слева Днепр, уж лучшего ориентира не придумаешь. На юге противник, мы наступаем с севера. Лес до Днепра занят противником, а перед лесом пятачок, чистое пространство, занимают советские войска. Просто не знаю, как тут можно перепутать. Но на войне порою и невероятное становится вероятным. Ясным днем, на местности с четкими ориентирами наши штурмовики, несмотря ни на что, вели огонь по своим войскам.

Ну, кончилось и это. Штурмовики улетели. То была, действительно, последняя волна. Поднялась наша пехота и двинулась вперед. Сопротивление врага было слабенькое. Все у него было разрушено, просто выкошено. Двинулись танки. На главном направлении мы все выкосили. Но правый фланг врага подвергся менее интенсивному огню, и там немцы уцелели. Они решили оттуда нас контратаковать, ударив по левому флангу наступающих войск. Мы, глядя с командного пункта[247], видели, как поднялись в рост немцы и бегут к нам. Все происходило очень близко. На этом направлении, в районе Вышгорода, у нас стояла чехословацкая бригада. Ватутин приказал Свободе контратаковать немцев. Тот атаковал и сбил их наступление. То было последнее усилие врага в районе плацдарма, чехословаки сыграли тут полезную роль и восстановили прежнее положение. Наше наступление продолжалось. Торжественная минута! Начались бои нового этапа нашего наступления на запад. Мы вышли на западный берег Днепра, дрались за освобождение Киева, матери городов русских и столицы Украины. У каждого из нас подпирал к горлу комок, лились слезы радости. Наконец-то пришло это время! С 1941 г. нас отбросили так далеко, к Сталинграду. Наши самолеты уже не могли и долететь до Киева. А вот сейчас мы находимся под Киевом и завтра-послезавтра окажемся в самом Киеве. В это время представителем от Ставки приезжал Жуков. По-моему, никого другого и не было. Он появился на второй или на третий день наступления. Помню, как для нас с ним в Ново-Петровцах был оборудован погребок, где мы спали ночью, а днем сидели, обменивались мнениями, шутили. Когда на третий день наступления мы покинули ночью свою землянку, прежнего переднего края не существовало. Мы оттеснили немцев далеко в лес, в Пущу Водицу, бои велись уже где-то под Киевом. Мы же били со своего плацдарма на Святошино, то есть западнее Киева, чтобы не дать противнику выскочить из города и не встать на дороге Житомир - Киев. И мы этого добились.