Природа Фильма. Реабилитация физической реальности - Зигфрид Кракауэр

Розыск. Близость фильму.

Мотив розыска преступника, который еще в ранние годы кино (1908) использовался Жассетом в его серии фильмов о сыщике Нике Картере [ 8 ] , близок природе кино во многих отношениях.

Во- первых, для того чтобы выследить преступника или:

кого бы там ни было, сыщик должен искать вещественные улики, которые обычно не замечают окружающие. «По ногтям человека, - утверждает Шерлок Холмс, непревзойденный авторитет в вопросах раскрытий загадочных преступлений, - по рукаву пиджака, по башмакам, длине брюк… по любой из этих вещей можно судить о профессии человека. Почти непостижимо, как все это, вместе взятое, может не открыть глаза опытному сыщику, расследующему любое преступление» [ 9 ] . А это, конечно, означает, что в фильмах, построенных вокруг розыска преступника, интересы самого действия требуют показа физических явлений ради них самих. Чтобы привлечь внимание зрителя к таким кинематографичным объектам, часто возникает необходимость снимать их крупным планом.

Во- вторых, розыск всегда связан с элементом случайного. Персонаж Эдгара По, профессиональный сыщик Дюпен, действует исходя из того, что «большая доля истины выявляется из как будто бы не относящегося к делу». И он рассуждает так: «История человеческих знаний… непрерывно доказывает, что наиболее ценными открытиями мы обязаны побочным и мелким случайностям… Случай признан как часть фундамента науки» [ 10 ] . Поэтому мотив розыска претворяется наиболее успешно в фильмах, создатели которых понимают особую кинематографическую выразительность случайного.

В- третьих, Дюпен сравнивает розыск преступника с научным исследованием; так же поступает Шерлок Холмс, для которого расследование преступления -это «наука дедукции и анализа» [ п ] . Соответственно, работа детектива имеет много общего с прикладным научным исследованием - факт, намеренно подчеркнутый в фильме «М» Фрица Ланга и «Дом на 92-й улице» де Рошахмона. Научным характером расследования преступления оправдывается внимание, которое фильмы на эту тему уделяют физическим деталям; он уже дерматолог, а не сыщик, когда, мысля как бы языком детальных планов, он сравнивает кожу человека с «монументальным фронтоном, свидетельствующим о мирной или бурной жизни, прожитой в этом доме, и о телосложении его владельца» [ 12 ] . Но здесь еще важнее то, что такие фильмы способны отражать бесконечность научного поиска. Прослеживая цепь причин и следствий, они дают представление о безграничности мира физической реальности.

Таким образом, мотив розыска одинаково отвечает одной из склонностей природы фотографии и кино. Знаменательно, что в детективных фильмах, пожалуй, наиболее сильное впечатление производит напряженное ожидание, рождаемое самим выслеживанием преступника; когда его в конце концов обнаруживают, напряженность спадает и мы даже испытываем нечто вроде разочарования. Но, несмотря на это, поимка преступника в конце фильма жизненно важна для полноценности процесса расследования. Поэтому так странно пуст немой фильм Ф. Ланга «Шпион», в котором нет ничего, кроме процесса выслеживания. Одни шпионят за другими, и зритель скоро забывает, кто из них кто и что к чему. Как самоцель неоконченный процесс бессмыслен [ 13 ] . (Мэри Ситон в своей биографии Эйзенштейна рассказывает, что он любил читать детективные романы. Его «неутолимую страсть к ним вызывала не их поверхностная фабула, а увлекательность процесса, который раскрывался для него». В этих романах его интересовала не столько дедукция и анализ, сколько работа того почти мистического сознания, с помощью которого из разрозненных улик собирается доказательство истины. В этом, может быть, есть какая-то доля правды. Разве Эдгар По не был мистиком? Расследование тайны преступления-это мирской вариант теологических размышлений.)

В- четвертых, процесс розыска непременно претворяется в форме погони, в которой сыщик преследует преступника. Но бывает и наоборот -что какому-то нарушителю закона, негодяю или, может быть, даже положительному персонажу удается перехитрить блюстителей порядка. В большинстве фильмов детективного жанра - вспомните хотя бы фильм «Третий человек» - содержится физический процесс погони. Тем самым! помимо кинематографичного мотива розыска фильм при - обретает еще одно ценное качество - этот мотив претворяется в сугубо кинематографичном материале.

Детективные фильмы Хичкока.

Альфред Хичкок, которому погоня кажется «пределом выразительности кинематографа», создал превосходный тип фильмов на тему раскрытия преступления. От других режиссеров, работающих в этом жанре, его отличает не только превосходное профессиональное мастерство, но прежде всего непревзойденно тонкое умение находить психофизические соответствия. Никто, кроме него, не

- ориентируется так свободно в той туманной пограничной области сознания, в которой события внутреннего и внешнего мира перемежаются и сливаются воедино. Это означает, во-первых, что он отлично знает, каким образом можно заставить физические факты раскрыть свой подтекст. Хичкок буквально мыслит иносказательным языком выразительного материала окружающего нас мира. В 1937 году он высказал желание создать географический фильм с привнесением человеческого мотива, или же снять документальную картину о дерби, или фильм на материале морского пожара [ 15 ] . Его предпочтительная склонность к той пограничной зоне, в которой

- смыкаются импульсы тела и духа, позволяет проникать в глубины человеческой психики и отбирать там те элементы, смысл которых способен выразить жест, предмет одежды или мебели, звук или молчание. Его погони за преступником часто носят психологический характер, они разработаны на минимуме физических улик.

Несомненно, что фабула, типичная для фильмов Хичкока, не несет в себе ничего значительного. Он использует человеческие эмоции в качестве стимуляторов зрительского интереса, подчиняет конфликты и проблемы созданию напряженности действия и, в общем, либо вовсе не затрагивает серьезных вопросов, либо они не получают верного освещения. Несмотря на все свое восхищение Хичкоком, покойный Джеймс Эйджи находил, что его «Спасательное судно» - фильм неудачный, а «Зачарованный» - «разочаровывающий»; о фильме «Дело Пара-дайна» он заметил, что «Хичкок затратил массу.мастерства на массу пустяков» [ 16 ] .

В связи с этим возникает любопытный вопрос. Способен ли вообще Хичкок обратиться к значительным сюжетам и по-прежнему вносить в них те ценные детали, которые стали фабричной маркой его детективных фильмов. Быть может, он предпочитает розыск, погони и сенсационные эффекты, чувствуя, что его творчество утратило 'бы своеобразие, если бы он подчинил его требованиям подлинно значительной фабулы? (Нет надобности повторять, что такие фабулы бесспорно поддаются кинематографичной интерпретации.) Мне лично кажется, что сама малозначительность сюжетов фильмов Хичкока неотделима от их впечатляющих достоинств. По его собственному объяснению, он обычно выбирает детективные истории потому, что ищет такие, которые больше других «подходят для кино» [ 17 ] .

Детективные сюжеты удовлетворяют его в двух отношениях. Чрезвычайно напряженный процесс выслеживания преступника затрагивает область психофизических соответствий, что позволяет Хичкоку проявлять свое почти сверхъестественное умение улавливать взаимосвязи между настроениями людей и окружением, их душевными волнениями и внешним видом предметов.

Но еще важнее то, что как раз благодаря незначительности детективных сюжетов он может выделять на экране элементы доступной фотографированию реальности; ведь ему не приходится считаться с требованиями, которые непременно предъявляет режиссеру сюжет с более значительным идейным содержанием. Ему не нужно навязывать крупному плану ручных часов какую-то символическую функцию или вставлять сцену случайной встречи в поезде, чтобы восполнить или подкрепить некий заранее предусмотренный сюжетный ход, возможно даже чуждый выразительным средствам фильма. Кроме того, Хичкок питает пристрастие к персонажам со странностями, вроде тех чудаков, что иногда встречаются нам в общественных местах или на домашних вечеринках. Таким образом, он строит кульминационные моменты своих фильмов на материальных предметах и случайностях, не только указывающих на следы преступления и служащих уликами, помогающими раскрыть личность преступника, но еще и исполненных своей собственной, как внешней, так и внутренней жизни. Карусель вызывает мурашки на коже; «огненно-красный кончик сигары убийцы зловеще тлеет в затемненной квартире» [ 18 ] ;

исполнители эпизодических ролей похожи на тех участников уличных сцен в фильмах Д.-У. Гриффита, которых Эйзенштейн вспоминал через двадцать лет после того, как он их видел, - все эти остро впечатляющие моменты реальности кинокамеры обладают своей собственной индивидуальностью и очарованием; они будоражат наше воображение, настраивают его в лад с теми тайнами, которые они все еще наполовину хранят в себе. Правда, фильмам Хичкока недостает более глубоких мыслей, но они содержат множество по-настоящему занимательных, хотя и схематичных, сюжетов.