Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А теперь вспомнил вот?
– Вспомнил. Знаешь… хороший пластун сродни зверю. Он не глазами видит. Нутром. И нутром-то я запомнил…
– Почему молчал?
– А ты меня спрашивал? – Тихоня потянулся. – Да и… не приглядывался я раньше особо. Смысл? Лютик… он был. Как прочие. Потом же оно ж не сразу до всего доходишь. Даже теперь вроде… может, он, а может, не он. Разберемся. Возвращайтесь.
Сказал и отступил.
И растворился в темноте.
– Вот же ж. Привыкнуть не могу. – Сапожник поежился. – Вы совсем вымокли. Сейчас… никогда еще не чувствовал себя настолько бесполезным.
Знакомо.
И возвращаться надо. Машина есть. До города недалеко. Там… тревогу. Тревогу уже подняли. И людей на поиски. Можно возглавить. Руководить. Хотя руководить он тоже не умеет. Вернуться… только…
Сила, бурлившая внутри, сжалась в ком, который раскрылся теплой ласковой волной, лишив на мгновенье способности дышать.
А в голове завибрировала, задрожала нить пульса, натянутая до предела.
Раз и…
Дышать.
Бекшеев заставил себя сделать вдох.
Выдох.
Стабилизация энергетических потоков. В насыщенном поле они проявляются ясно, как, пожалуй, никогда-то прежде. И видны перекруты, как и деградировавшие области. Частично измененные… Да, досталось ему изрядно.
Мысли были холодными. Расчетливыми.
А поток силы, заемной, выбродившей в крови, не собирался ослабевать. И Бекшеев сделал то, чему его учили. В теории. На практике никому пока не удавалось, но вот теория – дело иное.
Перенаправить. Усилить нажим.
Пробить схлопнувшиеся каналы. И справиться с резкой оглушающей болью. Она поселилась там, под черепом, словно гвоздь вбили.
И не один.
Не отвлекаться. До конца. Изменить потоки, установить стабильные связи вместо исчезнувших. Уравновесить структуру.
И… вызвать окно.
Имена.
Даты.
Лица. Лица не нужны. Он снова способен обойтись без визуализации. А вот имена и даты, точки проживания. Карта маршрутов. Сроки… и с учетом маршрутов установить периодичность. Раз в три-четыре месяца. Люфт допустимый, когда речь идет о людях.
Прибытие?
В Лезинск, это определенно сборная точка.
Лодка.
Тупик. Недостаток информации… или… Мозг, снова получивший возможность работать в полную силу, спешил ею воспользоваться.
Карты.
Остров.
Береговая линия. Город. Порт. Рыбацкие поселки, которые слишком малы, но на местных картах отмечены. И хорошо, что Бекшеев не поленился полистать альбом. И еще карты.
Шахты.
Планы. Развитие. Отнорки. Все одно к одному. Разбуженный силой мозг складывает мозаику фактов, привычно цепляя один к одному.
И ничего-то он не забывает. Таково свойство.
Вот и складывалось. Бумажки Отули. Старые наброски. Планы Сомова. Все складывалось.
Вход. Там, на берегу. И тот, что отыскал Мишка. Они от одной системы. И Бекшеев, кажется… понял. Если не про людей – с людьми ему до сих пор сложно, – то про карты точно.
И когда окно схлопнулось, оставив ощущение пустоты и глухую тоску по своему утраченному всемогуществу, он привычно вытер кровь из носа.
Закрыл глаза, пытаясь осознать себя в пространстве. И сказал:
– Надо… идти.
Рядом ощущался человек. И этот человек помог удержаться, потому что тело, отвыкшее от погружений, норовило завалиться набок.
– Надо идти, – четче повторил Бекшеев и глаза открыл.
Поморщился, потому что тьма вдруг отступила. И лес стал прозрачен. Черные дерева выделялись на синем бархате неба.
Чрезмерная чувствительность.
Норма.
Еще четверть часа, и все вернется на круги своя. Но пока… Бекшеев вцепился в руку Сапожника.
– Надо… тут… недалеко. Вход. Должен быть.
Если его не завалили.
Впрочем, тогда будет второй и третий. С высокой долей вероятности. Разум не может знать, но он может сопоставить текущие факты. И неравномерность напряжения силового потока.
А поэтому…
– Вниз. В шахту… Или… ты в город. А я сам.
– Хрен тебе, – мрачно сказал Сапожник. – Сам ты тут ляжешь. И… может, и вправду красиво помрем.
Он даже зажмурился мечтательно.
А Бекшеев спокойно повторил:
– Хрен тебе.
Помирать он точно не собирался.
Идти.
Легче сказать, чем сделать. Слабость – обратная сторона окна. Естественная. Мозг в принципе весьма энергоемкий орган, а уж когда дар и разум работают на пределе… За одно окно аналитик может потерять до пяти килограммов.
И потом очень сложно не думать фактами.
Бекшеев не знал, сколько он потерял, но энергию израсходовал, кажется, всю. Заемную тоже. Потому что сейчас мокрая одежда ощущалась, как и холод, и то, что этот холод пробирался внутрь.
Мышцы дрожали.
Лечь бы. Поспать. А лучше поесть и потом поспать пару часов.
Это правильно. Это нужно. А он… идет. Ноги проваливаются в мох и грязь, мхом прикрытую. В ботинках давно уже полно воды.
Колени подгибаются.
А он идет. Уверенный…
И не он один. Рядом идет Сапожник. Так же молча. Упорно.
Смешно. Столько лет притворяться…
– Ты не похож на… того, кто… с бумагами.
Дышать приходится часто. И воздух проходит внутрь со свистом, тоже ледяной. Но хоть дождь прекратился, что уже радует.
– А… – А вот Сапожник идет легко. – Это как-то… само. Сперва чтобы живым почувствовать. Сказали заниматься. Я и занимался. До края, когда мышцы горят от напряжения, тогда живой. Потом… репутация. Надо было поддерживать. Да и заняться тут больше нечем. – Хорошая причина. – Тихоня… знаешь, у нас там тоже слухи ходили. Что есть у русских такой… человек, который не человек даже. Что придет и убьет. – Хрустит ветка под ногами, а сверху сыплется вода. Ледяная. – Вроде страшилок, только для взрослых. И я вот думаю… не думал раньше, а теперь… еще когда только война началась, то коллега мой… – он скривился, – должен был на повышение пойти. А он уснул в ванне. И сердце… схватило. Смерть расследовали, конечно. Несчастный случай. И мне дали его место. Я поднялся… А потом еще раз… тоже что-то такое. Может, конечно, случайность. Но слухи были… и что у него задача – до императора добраться. Думаешь, мог он?
– Не знаю. Мало данных.
В этом их слабость.
Данные.
Четкие. Ясные. И когда данных недостаточно, сессия просто пройдет вхолостую.
– Лютик… он… – Сапожник остановился и подал руку. – Продышись. И успокойся. Бежать все одно смысла нет.
Как и таиться.
Был бы здесь кто-то, их бы давно сняли. А значит, в лесу пусто. Странно, но Бекшеев чувствовал себя обиженным. Будто
