Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем - Дуглас Мюррей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень часто анализ падения нашего общества опирается на предположение об эпохе «невинности»: эпохе, предшествующей изобретению механизмов, пара и рынка. Эти предположения укоренены глубоко и начинаются с идеи о том, что мы все рождаемся в состоянии благодетельности, из которого мир несправедливым образом нас вырывает. Жан-Жак Руссо выразил эту идею в таких пассажах из книги «Эмиль, или О воспитании» (опубликована на английском языке в 1763-м), где он пишет:
«Примем за неоспоримое правило, что первые природные движения всегда правдивы: в сердце человеческом нет исконной испорченности; в нем не находится ли одного порока, о котором нельзя было бы сказать, как и откуда он туда проник. Единственная страсть, прирожденная человеку, – это любовь к самому себе, или самолюбие, в обширном смысле слова. Это самолюбие само по себе, т. е. по отношению к нам самим, хорошо и полезно».
Люди, которые верят в подобные идеи, должны найти того, кто виноват в их собственных неудачах и неудачах всех вокруг, ведь они родились в таком благородном состоянии. Неизбежным образом подобный образ мышления перетекает в убежденность в том, что более простые, древние и ранние общества каким-то образом представляют собой пример того, к чему стоит вернуться.
Итак, не считая причин, происходящих из исторической вины, многие западные люди сегодня впитывают мысль о том, что у «примитивных» сообществ было некое состояние благодати, которого нам не хватает сегодня – как если бы в более простые времена было бы больше женского доминирования, больше мира, меньше гомофобии, расизма и трансфобии. Среди этих верований очень много неподтвержденных предположений. Действительно, трудно подсчитать, какое количество гомофобии или расизма можно было наблюдать в различных племенах. И, возможно, там было больше гармонии, а у трансгендеров было больше прав, чем мы могли бы ожидать. Но факты часто говорят об обратном. В своей книге «Война до цивилизации: Миф о мирном дикаре» Л. X. Кили приводит процент мужской смертности в результате конфликтов в ряде племен Южной Америки и Новой Гвинеи. Эти жестокие смерти приходятся на от 10 % до 60 % от числа мужчин. Для контраста: процент мужчин, убитых в главном военном конфликте XX века, представляет собой однозначное число. Если существует доказательство того, что общества прошлого были значительно более толерантными по отношению к сексуальным и биологическим отличиям, чем современные западные общества, то обязанность предоставить такое доказательство лежит на том, кто это утверждает.
Конечно, может быть, что сравнение проводится не с каким-либо обществом в истории, а с другим современным обществом. Существуют люди, которые выступают в качестве апологетов революционного режима в Тегеране, которые любят ссылаться на уровень трансгендерности в этой стране как на доказательство прогрессивности режима. Для этого, конечно, нужно, чтобы слушатель не знал о том, что в этой стране по сей день – на момент 2019 года – мужчин, обвиненных в гомосексуализме, публично казнили через повешение – часто их вешали на кранах, чтобы максимальное количество людей могло увидеть казнь. В каких еще странах сегодня права человека находятся на более развитом уровне, чем в Великобритании и Америке? Если они существуют, то не будет никакого вреда – только польза – если мы узнаем о них. Возможно, причиной того, почему люди – особенно нео-марксисты – часто стесняются прямых сравнений, которые они делают, заключается в том, что эти примеры для сравнения (Венесуэла, Куба, Россия) показывают темную сторону их идеологии и истинные причины антипатии к этим странам со стороны Запада.
Но чаще всего вопрос «По сравнению с чем?» лишь подчеркнет тот факт, что утопия, с которой сравнивается наше общество, еще не существует. Если все действительно так, и утверждения о чудовищности нашего общества произносятся в сравнении с обществом, которое еще не было построено, то может потребоваться некоторое количество смирения и большое количество задаваемых вопросов. Те, кто утверждают, что нашему обществу свойственна гомофобия, но считают, что знают, как излечить все общественные недуги, должны получше убедиться в том, что их карты с маршрутами верны. Если это не так, то у всех остальных есть все основания с подозрением относиться к проекту, который на своих ранних этапах преподносится как строгая наука, хотя на самом деле больше походит на пропаганду магии.
Жертва не всегда права, не всегда является хорошим человеком, не заслуживает похвалы и может в действительности не быть жертвой
В биографии Франклина Делано Рузвельта (2000) X. У. Брэндс вскользь упоминает о полиомиелите, которым страдал 32-й президент. От мужчин поколения Рузвельта, писал он, «ожидалось, что они встретят несчастье с плотно сжатыми губами. Судьба была тогда более капризной. Когда каждый был жертвой в той или иной степени, никто не завоевывал сочувствия, нося свою жертвенность как отличительный знак». Такие размышления говорят о возможности того, что экстраординарное количество утверждений о положении жертвы в последние годы может на самом деле не указывать на то, на что, как кажется сторонникам интерсекциональности и социальной справедливости, они указывают. Вместо того, чтобы демонстрировать избыток угнетения в наших обществах, обилие таких утверждений может в действительности говорить о недостатке угнетения. Если бы люди были так угнетены, разве у них было бы время или желание слушать каждого, кто почувствовал необходимость объявить, что речь писателя на литературном фестивале расстроила его, или что недопустимо продавать буррито, будучи «неправильной» национальности?
Положение жертвы, а не стоицизм и не героизм, стали чем-то отчаянно рекламируемым, даже востребованным в нашей культуре. Быть жертвой – значит в каком-то смысле победить или по меньшей мере получить фору в великой гонке угнетения. В основе этого любопытного явления лежит одно из самых важных и ошибочных суждений движений за социальную справедливость: что угнетенные люди (или люди, которые утверждают, что они угнетены) в чем-то лучше других, что есть некоторая порядочность, чистота или доброта, которые происходят из того, чтобы быть частью такой группы. В действительности же страдание само по себе не делает человека лучше. Гомосексуал, женщина, чернокожий человек или трансгендер могут быть такими же нечестными, лживыми и грубыми, как и любой другой человек.
В движении за социальную справедливость существует предположение, что, когда интерсекциональность сделает свое дело, и матрица конкурирующих иерархий наконец будет уничтожена, наступит эра всеобщего братства. Но более вероятным объяснением человеческих мотивов в будущем станет то, что люди продолжат свободно вести себя точно так же, как они это делали в течение всей истории, что они продолжат проявлять те же импульсы, слабости, страхи и зависть, которые двигали нашим родом до сих пор. Например,
