Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

Для европейцев существование НАТО означало гарантию, что США не бросят их на произвол судьбы, что они могут рассчитывать на атомную бомбу, чтобы остановить Красную Армию. Они не поймут, ради чего нужно столь значительно расширять НАТО, особенно если им придется еще оплачивать перевооружение Германии, не говоря уже об увеличении налогов и лишней нагрузке на их экономику, когда они только начали восставать из пепла второй мировой войны. Перевооружение, приводили довод критики, просто спровоцирует русских, но не позволит успешно противостоять им — по крайней мере, без применения атомного оружия, а это и без того обеспечено американским участием в НАТО. Чтобы должным образом исполнять обязанности главнокомандующего, Эйзенхауэру нужно было убедить европейцев, что немцы их союзники, а не враги; что они способны создать сухопутные силы и авиацию, достаточно мощные для противостояния Красной Армии; что подлинный военный союз партнеров по НАТО, хотя и невиданный еще в истории, вещь тем не менее осуществимая.

Большое беспокойство вызывали у него те, кто определял курс Америки. Тафт и его единомышленники-изоляционисты в Республиканской партии были безнадежны. Трумэн был не многим лучше. Нет ощущения, что страна идет в каком-то определенном направлении, жаловался Эйзенхауэр, "а бедняга ГСТ [Трумэн] — прекрасный человек, который оказался посреди бурного озера и обнаружил, что совершенно не умеет плавать"*27. В конце 1950 года, когда китайские армии двигались на юг Корейского полуострова, когда европейцы продолжали сопротивляться перевооружению Германии и собственных стран, а американцы никак не могли прийти к согласию по поводу размеров своего участия в НАТО, Эйзенхауэр пишет в дневнике: "Совершается непоправимое"*28.

Друзья не уставали повторять, что он тот "единственный человек", который способен вывести Америку и Атлантический союз из трясины, в которую они попали. Ему становилось все труднее не соглашаться с этим. Он по-прежнему настаивал, что вокруг немало достойных людей, что он не желает никоим образом участвовать в политике, но едва ли кто верил ему. К декабрю Эйзенхауэр убедился, что еще одна победа демократов — и двухпартийной системе в США придет конец. Но все упиралось в Тафта. Дело было в его позиции по вопросам внешней политики — по внутренним у них разногласий не было, — а главным образом, по вопросу о НАТО (Тафт голосовал против договора).

Поэтому, перед тем как отправиться в Европу, Эйзенхауэр договорился с Тафтом о встрече. Ему нужна была поддержка Тафта в вопросе о НАТО; если он ее получит, он готов будет "пресечь все домыслы относительно него как кандидата в президенты". Перед тем как Тафт должен был появиться у него, Эйзенхауэр подготовил заявление, которое намеревался обнародовать тем же вечером, если Тафт согласится с принципами коллективной безопасности и с полномасштабным участием США в НАТО. Заявление Эйзенхауэра гласило: "Призванный вновь на военную службу, ставлю в известность, что никто не вправе называть мое имя как имя возможного кандидата на пост президента, — если же подобные попытки возникнут, я буду их пресекать".

Однако разговор с Тафтом разочаровал Эйзенхауэра. Сенатор не одобрял плана Трумэна отправить дополнительные американские соединения в Европу, отрицал право президента принимать подобное решение. Эйзенхауэр стоял на том, что у президента такое право есть. Затем Эйзенхауэр спросил Тафта, готовы ли он и его единомышленники "согласиться с тем, что нам необходима система коллективной безопасности в Западной Европе", и поддержать НАТО, чтобы этот союз стал предметом заботы обеих партий.

Тафт отвечал уклончиво. Эйзенхауэру показалось, что его интересуют "политические интриги", а важнее всего для него "ограничить президента или же институт президентства вообще". Он перевел разговор с принципиальных вопросов на детали и несколько раз промямлил: "Не знаю, буду ли я голосовать за четыре дивизии, за пять или за две". Эйзенхауэр сказал, что не подобные мелочи важны для него, а поддержка концепции НАТО, на что Тафт не захотел ответить определенно. Когда сенатор ушел, Эйзенхауэр пригласил двух помощников и в их присутствии порвал подготовленное заявление, подобное Шерманову и достаточное, чтобы навсегда закрыть для него возможность участвовать в борьбе за пост президента. Пускай, решил он, "покров таинственности" окутывает его планы*29.

Эйзенхауэр приступил к исполнению обязанностей верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе (ОВСЕ) с того, что отправился в январе 1951 года в поездку по столицам одиннадцати европейских стран, входящих в НАТО. Он начал с Парижа, где выступил с обращением по радио на всю Европу. Он воспользовался возможностью заявить о своей горячей любви к Европе: "Я вернулся с непоколебимой верой в Европу — землю наших предков, с верой в прирожденное мужество ее людей, в их готовность к жизни, исполненной лишений во имя безопасности мира, во имя того, чтобы крепла и развивалась цивилизация". Он сказал, что у него нет "планов чуда", что он не привез с собой ни войск, ни военной техники, зато он привез надежду*30.

И свое имя, а он знал, какой властью оно обладает. На первой сессии планирования НАТО генерал ВВС США Лорис Норстад вспоминал: "Я в жизни не слыхал, чтобы столько плакались". Все штабные офицеры из разных стран жаловались, что у них нет того, нет сего и как они бессильны. "И я мог видеть, как этот повальный пессимизм выступавших вызывает у генерала Эйзенхауэра все меньшее сочувствие, и наконец, сидя на своем подиуме, он грохнул кулаком по столу... побагровел... и сказал так, что его было слышно на два-три этажа под нами: он знает о нашем бессилии... "Я знаю, нам многого недостает, но я уже кое-что делаю для исправления положения — и сам, что могу, и нажимая нужные пружины, а остальное придется делать вам. И покончим с этим!" Он снова стукнул кулаком и вышел. Просто повернулся и, слова не добавив, вышел. И поверьте мне, обстановка враз переменилась. У всех появилась уверенность — сделаем! *31

Одна из целей январской поездки Эйзенхауэра — получить от европейцев реальные обязательства в отношении НАТО, чтобы предъявить их как контраргумент Тафту и другим, кто упирал на то, что, поскольку европейцы не проявляют большого желания перевооружаться, нечего Соединенным Штатам взваливать на себя столь тяжелое и дорогостоящее дело. В Лиссабоне Эйзенхауэр говорил премьер-министру Салазару, что европейцам нужно продемонстрировать "такое же понимание необходимости единства и такое же стремление к единству и совместным действиям ради сохранения мира, какие существуют в Соединенных Штатах", и просил Салазара дать ему "конкретное — чтобы он мог представить его американскому народу — свидетельство того, что для европейских стран усилия в области обороны являются приоритетными"*32. Он повторял эти требования в каждой столице, и тут он мог быть и прямым, и резким.