Волшебство (сборник) - Наталия Солодкая

– Скоро Маму мы привезём обратно, не расстраивайся. Какую сказку рассказать тебе сегодня?

Отец был большой мастер рассказывать сказки, и больше всего я любила, как он рассказывал сказку про трёх медведей и Машеньку. Он говорил разными голосами: за медведя, за медведицу и за маленького медвежонка. Но сегодня мне не хотелось слушать даже эту. Я хотела, чтобы здесь сейчас оказалась Мама.

Я думала про себя:

– Они все меня обманывают. Мама больше не приедет.

Водя указательным пальцем по коврику на стене, на котором были изображены мальчик и девочка с мячиком, я, как могла, боролась с подступившими к глазам слезами. Но они победили и, переполнив маленькую душу ребёнка, вылились наружу. Горячие-прегорячие. Ночью мне снились огромный луг с розовым Иван-чаем, мои деревянные качели, чёрное озеро с лягушонком внутри белоснежной лилии и трое медведей с серебряной лисой. И на все эти чудеса мы смотрели втроём: Мама, Отец и я.

Проснувшись утром, я увидела, что Отца в комнате нет, а его постель застелена. Я, в чём была, выскочила в коридор и бегом кинулась в общую кухню. Бабушка в фартуке стояла у кухонного стола и что-то помешивала в кастрюльке. Услышав топот босых ног, она обернулась. Я пристально посмотрела ей в глаза: не плачет ли? Но Бабушка выглядела хоть и серьезной, но не расстроенной.

– Зачем ты бегаешь без тапок? Ступай в комнату, сейчас кашку принесу, будем завтракать.

Я только было направилась в сторону нашей квартиры, как вдруг дверь на лестницу с силой распахнулась, громко стукнув о стену, и в кухню не вбежал, – влетел запыхавшийся Отец со сдвинутой на затылок фуражкой и выбившейся из-под неё прядью волос. Он подскочил к Бабушке, схватил её, легко, словно пёрышко, поднял её высоко к потолку и, кружа, прокричал:

– Мамаша, у меня родился сын. Понимаешь, сын!!!

Так я узнала, что меня появился брат. Я ещё не знала, что это такое. Я только слышала, как взрослые говорили об экстренной остановке поезда у северной станции Няндома, и что на этой станции с поезда сошла моя Мама.

Рождение брата было новым уроком, который мне предстояло усвоить. Я должна была принять новую Реальность, в которой Маленький Рай с этого момента принадлежал не только мне одной, но и непонятно откуда взявшемуся мальчику, которого вот-вот привезут откуда-то с севера. Любовь самых близких людей и творимые моими волшебниками чудеса теперь будут предназначены и ему тоже, как и луг с лиловыми колокольчиками, и полёты в Чудесные Миры, и прогулки в городской парк, и сказки, которые как никто другой, рассказывал Отец.

И через понимание этого нового и непостижимого для меня состояния Реальности я должна была сама научиться любить и оберегать явившееся в этот мир существо, потому что оно – родное, и оно меньше и слабее меня. Я должна была стать ему проводником в Рай, который теперь стал не МОЙ, а НАШ.

Жители нашего дома за забором с колючей проволокой у самой кромки Лосиного острова, казалось, были настоящими островитянами. К ближайшему району, застроенному 5-ти этажными новостройками – «хрущевками», островитяне ходили, как на Большую Землю, посмотреть, как живут самые счастливые люди на земле, которые казались каким-то особенно заслуженными, раз им дали такое замечательное жильё.

Во дворах этих домов с балкончиками, звонками у дверей и горячей водой, льющейся прямо из кранов, были детские площадки с песочницами, ярко-зелёные скамейки и залитые ровненьким асфальтом тротуары, и при выходе из дома людям не было надобности поверх туфель надевать резиновые боты, а зимой – ненавистные валенки с не менее ненавистными галошами.

На этом дивном асфальте невероятно счастливые дети небожителей могли мелом рисовать классики и прыгать хоть до упаду. По вечерам эти зелёные и уютные дворы заполнялись взрослыми и детворой. Взрослые обменивались новостями и сплетнями, обсуждали злободневные темы и договаривались всем вместе вечером собраться у кого-то, кто обзавелся новой штуковиной – телевизором, а детвора, даже не подозревая, что вот так запросто обладают неслыханным чудом, которое называется «компания», с визгом и упоением носилась по этим сказочным владениям.

От Большой Земли наше обиталище отделял огромный пустырь, часть которого наши жильцы превратили в огород, на котором высаживали картошку. Позднее пустырь был застроен плотными рядами кирпичных гаражей, между которыми была проложена неширокая дорожка, ведущая к ближайшей автобусной остановке в минутах двадцати от ворот нашей территории. Ходить через эти гаражи, особенно в тёмное время суток, женщины в одиночку не решались: их обязательно с работы кто-то встречал.

Как бы мне ни хотелось поиграть с другими ребятами из этих чудо-дворов, покинуть свою безопасную территорию мне разрешалось только с кем-то из взрослых. Так что мир, в котором были песочницы, разноцветные домики и асфальт с классиками, был для меня дальше, чем Африка для доктора Айболита.

С этой Большой Земли Бабушка возвращалась, как из дальнего похода, волоча на себе многочисленные сумки с провизией, которые она набивала по максимуму, чтобы не ходить ещё раз. До ближайших магазинов было далеко. Чтобы купить всё необходимое, нужно было обойти чуть ли не весь город, так что выход в мир предполагал потерю целого дня.

Обитатели нашего «острова» большей частью варились в собственном соку, состоящем из кухонных разговоров, споров об очередности мытья коридора и лестничной клетки, бытовых хлопот и изредка – партии домино или лото на деревянном дворовом столе. Детей было мало, да и те появлялись дома изредка, оставляемые работающими родителями в детском саду на пятидневке.

Нужно ли говорить, что любое мало-мальски заметное событие становилось почти сенсацией, вносящей приятную остроту в однообразную и неустроенную жизнь «островитян»! Таким будоражащим событием становились приезд гостей к кому-либо из соседей или семейный скандал; покупка кем-то аккордеона, цигейковой шубы, или на худой конец – нового никелированного электрочайника, казавшегося настоящим чудом техники.

Но каким же историческим событием, всколыхнувшим этот автономный мирок, могло стать появление в нём нового жильца!

Этот жилец, не подозревая о произведённом фуроре, безмятежно посапывал в пуховом одеяле с кружевной простынкой, плотно сомкнув длиннющие, загнутые вверх ресницы. Бабушка, плача сама не зная от чего, то обнимала не менее взволнованную Маму, то, всплеснув руками, кидалась к свертку в кружевах, причитая:

– Лапушка ты моя ненаглядная! Ангел мой сердешный!

Отец, в радостной растерянности, в который раз переставлял с места на место дорожные сумки. В дверь нашей квартиры то и дело тихонько стучали столпившиеся делегаты от дома, умиравшие от нетерпения поглядеть на новосёла.

Бабушка, выглянув в щёлку, начинала махать руками:

– Нет-нет, Рита, и не просите! Люди только что с дороги, да и мальчишко-то сглазите.

Она так и произносила «мальчишко», с окончанием «О».

Народ потихоньку унялся и разошёлся. Остались лишь неудовлетворённые соседи нашего коридора, которым вдруг срочно понадобилось всем до единого быть у своих столов на общей кухне. Они ждали, что вот-вот выйдет Степановна, ставшая дважды бабушкой, и они её как-нибудь упросят хоть одним глазком взглянуть на внучка.

В общем переполохе не участвовал лишь один человек. Этот человек пяти лет от роду, увенчанный огромным голубым бантом и принаряжённый в честь такого события, понуро сидел на маленькой красненькой скамеечке рядом с ящиком игрушек в самом конце длинного коридора. Человек был глубоко несчастен, он чувствовал себя одиноким и изгнанным из своего Маленького Рая, в котором он был больше никому не нужен. Теперь его место в этом Раю занял кто-то, кто был завёрнут в пуховое одеяло с кружевной простынкой и из-за которого в доме с утра стоит такая суета.

– Все: и Бабушка, и Мама, и Отец выглядят такими счастливыми, и всё время крутятся вокруг этого свертка. Из-за него теперь меня никто не будет любить, и Бабушка больше не пойдет со мной смотреть колокольчики, и книжки мне читать ей теперь будет некогда из-за этого противного, который в свёртке. Где они его только взяли? Может, втихаря унести его куда-нибудь подальше? А совсем недавно всё так было хорошо: мы ехали в поезде, и Мама с Отцом всё время улыбались, обнимали меня. Им что, меня, что ли, мало? Я так торопилась к Бабушке, чтобы рассказать про все чудеса! А она… Теперь я стала не нужна даже ей.

Эта последняя мысль обожгла выкатившимися из глаз крупными, горячими горошинами беззвучных слёз, которые, обгоняя друг друга и оставляя мокрые дорожки на щеках маленького страдальца, ручьём стекали на нарядное платье.

Тем временем в коридор на разведку вышла рослая соседка Мариша с намерением всё же как-нибудь удовлетворить своё любопытство. Увидев торчащие из-за вешалки одинокие детские коленки, Мариша подошла ближе. Девочка с голубым бантом подняла на неё полные слёз и отчаяния глаза.