Обольщение Евы Фольк - Дэвид Бейкер

— Ева! Привет! А я тут грядками занимаюсь.

— Вот и занимайся, — сказал, подъехавший в этот момент Вольф. Остановившись возле Евы, он поставил велосипед на подножку.

— Рад тебя видеть, — сказал Андреас, подходя к Еве. — Знаешь, я…

— Спасибо за цветы и за то, что вернул мне ожерелье.

— Да не за что. Клемпнер снял твое ожерелье с руки мертвого француза, а Ганс попросил ювелира отремонтировать застежку.

— Спасибо вам большое, — Ева провела пальцами по висящему у нее на шее ожерелью. — Оно для меня много значит. — Вдруг, спохватившись, она решила поскорее сменить тему разговора. — А почему профессор Кайзер так кричал на тебя?

— Видишь вон тот ряд капусты?

Ева кивнула.

— В нем несколько кустов выступили немного в сторону.

— Ну и что?

— А то, что теперь я из-за этого должен вырвать весь ряд и посадить вместо него огурцы.

— А почему бы просто не пересадить те несколько кустов?

— Вот и я о том же говорю, но отец настаивает, что если хотя бы один — не на месте, то вырвать нужно весь ряд.

— Ну и правильно, — хмыкнул Вольф. — У тебя там полряда не на месте.

Андреас в сердцах швырнул тяпку на землю.

— И все равно, вырывать весь ряд — не выход! Просто он уже не знает, к чему придраться, — Андреас поднял тяпку. — Ну и ладно. Вырву все без проблем, если ему так хочется.

— Хорошо, ребята, я поехала, — сказала Ева, садясь на велосипед. — Хочу навестить Линди.

Андреас вытер лоб рукавом рубашки.

— Я слышал, ей уже лучше?

— Да, намного.

В этот момент Андреас заметил в руке Евы сверток.

— А это что?

— Мой подарок для Линди.

— Правда? И что за подарок?

— Кукла.

День Пятидесятницы в 1930 году выпал на 8 июня. Из-за зарядившего с раннего утра дождя он выдался унылым и сырым. Каждое воскресенье преподобный Фольк ровно в 7:00 звонил в церковный колокол, чтобы напомнить жителям деревни о наступлении дня Господня. За час до богослужения он звонил еще раз, созывая прихожан, и, наконец, в третий раз колокольный звон раздавался за десять минут до собрания, чтобы подогнать опаздывающих.

Когда отец направился к парадной двери, чтобы подать второй сигнал, Ева встала из-за обеденного стола. Это был день ее конфирмации. Ей предстояло подтвердить перед общиной свою веру в доктрины христианской церкви, в которой она находилась с младенчества. Ева медленно поднялась по лестнице в свою комнату, ранее принадлежавшую дедушке, и переоделась в недавно пошитое для нее традиционное черное платье. У него был изящный белый воротничок, а край длинной юбки доходил почти до лодыжек. Осмотрев себя в зеркале, Ева взволнованно достала из коробки пару черных лакированных туфлей, подаренных ей накануне дядей Руди.

Обувшись, она несколько раз мазнула себе шею маминым одеколоном. Это был «Echt Kulnisch Wasser 4711» — тот самый, который Наполеон подарил своей второй жене, Марии-Луизе Австрийской… По крайней мере, Еве так рассказывали… По сути, этот одеколон был еще и лекарством. Его пили при самых разных недугах, например, — при спазмах желудка от нервов. Выпив полный наперсток в надежде, что это поможет ей успокоиться, Ева еще раз расчесалась. Ее волосы обычно были заплетены в косички, но в тот день они свободно спадали на плечи. Немного подумав, Ева неохотно пришпилила на грудь подаренный отцом букетик ландышей. Она все еще не могла его простить.

Ева внимательно всматривалась в свое отражение в небольшом зеркале, которое она держала в вытянутой руке. В свои четырнадцать лет она расцветала на глазах, превращаясь в красивую девушку. У Евы было симметричное лицо с высокими скулами, широко посаженными карими глазами, изящными, тонкими бровями и аккуратным прямым носом. Хотя в последнее время она росла уже не так быстро, как раньше, при ее 1 м 63 см она была выше большинства других девочек. Утратив подростковую угловатость, Ева понемногу приобретала формы молодой женщины.

Пока она рассматривала себя в зеркале, в ее памяти всплыли слова женщины, прокричавшей ей в спину: «Теперь на вас ни один порядочный мужчина не посмотрит…» У Евы к горлу подкатил комок. А вдруг, эта женщина права? Девочка, закрыв глаза, начала шептать молитву.

Ева была набожнее многих своих сверстников. Иногда она молилась, гуляя вдоль реки, — особенно когда расцветали яркими красками сочно-зеленые заливные берега Мозеля, а яблоневые сады одевались в свое белое весеннее убранство. В другие же дни Ева выходила или выезжала на велосипеде на проселочную дорогу, ведущую на запад к католической деревне Коберн. Она взбиралась по склону холма к развалинам Нидербергского замка, садилась на край древней каменной стены и читала Библию. В общем, для Евы день конфирмации был очень важен. Ей предстояло принять ее первое причастие и стать частью святой Церкви на правах взрослой…

Но почему-то все это Еву не радовало. После инцидента с отцом она практически перестала испытывать положительные эмоции — только постоянные всплески стыда, гнева и страха.

Дождавшись, когда органист доиграет один из гимнов Иоганнеса Хермана, дети, которым предстояло пройти обряд конфирмации, вошли в церковь через боковую дверь и сели в первом ряду. Место слева от Евы заняла ее рыжеволосая подруга Анна Келлер, а справа — Линди Краузе, которая чувствовала себя крайне неловко. После выписки из больницы она по-прежнему пряталась от людей, тяжело переживая позор, постигший не только ее саму, но и фрау Краузе. Однако Ева не собиралась бросать подругу в беде. По ее просьбе преподобный Фольк постоянно ездил в Кобленц, чтобы проводить с Линди занятия по катехизису. Только благодаря его мягкому и терпеливому наставлению, девочка решилась показаться на людях.

Преподобный Фольк был рад увидеть в зале большую часть своей общины. За годы, прошедшие после войны, многие разочаровались в Боге, допустившем, как все считали, несправедливое поражение и болезненное унижение Германии. Если к этому добавить еще и полувековое высмеивание Библии современной наукой, не было ничего удивительного в том, что церкви опустели.

Громко вознеся искреннюю молитву благодарения, преподобный Фольк дал знак органисту, и тот заиграл «Возложите на Него свои печали». По окончании гимна пастор прочитал вторую главу книги «Деяния апостолов», в которой описывалось, как на Божий народ сошел Святой Дух. Наконец, он произнес пламенную проповедь по 14-й главе книги пророка Иезекииля, в которой напомнил своей пастве о том, что идолопоклонство неизбежно приводит к падению.

Наконец, пастор повернулся к шестнадцати кандидатам на конфирмацию. Побеседовав с ними один на один в течение последней недели, он удостоверился, что каждый из них хорошо утвердился в положениях Гейдельбергского катехизиса. Чтобы подтвердить это перед общиной, пастор должен был задать всем шестнадцати по два вопроса из ста двадцати девяти на свое усмотрение.

— Начнем с вопроса номер один, — сказал он, обращаясь сразу ко всем кандидатам, достаточно громко, чтобы его услышало притихшее собрание. — В чем ваше единственное упование в жизни и смерти?

— Мое единственное упование в том, что плотью и духом, в жизни и смерти я, раб Божий, не принадлежу самому себе, но Спасителю нашему, Иисусу Христу. Ибо Он драгоценной Кровью Своею сполна заплатил за все грехи мои и освободил меня от власти дьявола, — ответили в унисон шестнадцать голосов.

Кивнув, преподобный Фольк посмотрел прямо на Вольфа. Ему не нравилось, что парень пришел в униформе «Гитлерюгенд».

— А теперь — из вопроса номер девяносто два. Какая первая заповедь?

— Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим, — бодро ответили дети.

Пока шестнадцать юных голосов повторяли вслух апостольский символ веры и молитву «Отче наш», Ева крепко сжимала ладонь Линди. Наконец, ее отец, заняв свое место за алтарем, поднял руку над причастием.

— Возлюбленные в Господе Иисусе Христе, прислушаемся к словам о святом Причастии, сказанным Господом, когда Он…

Откуда-то из первых рядов донеслось приглушенное бормотание. Взглянув на отца, Ева увидела, что он бросил быстрый взгляд поверх очков, но не остановился.

— «Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно…» — читал он из Библии.

В зале опять раздалось приглушенное бормотание. Ева сжала ладонь Линди.

Не обращая внимания на шум, пастор дочитал отрывок из Писания до конца, и регент повел собрание в гимне «Терновый венец на Твоей голове». Преподобный дал знак шестнадцати детям в первом ряду встать и выстроиться в шеренгу по одному. Они должны были подходить к алтарю по очереди, чтобы получить свое первое причастие и молитву благословения.

Первыми шли девочки. Замыкающей в их ряду была Ева. Линди стояла перед ней. Первая девочка, подойдя к алтарю, опустилась на колени, и пастор положил ей на ладони облатку. Причастившись от хлеба, девочка пригубила из поданной чаши с вином.