Очерки по психологии аномального развития личности - Б. Зейгарник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассмотрим формирование одной из типичных черт эпилептического характера, а именно педантичности и аккуратности, поскольку здесь, пожалуй, наиболее выпукло отражаются нарушения деятельности больных.
В первых стадиях болезни названные качества могут не обнаруживать в себе какого‑либо специально патологического оттенка. Они являются даже известного рода компенсацией первичных, идущих от биологических особенностей болезни дефектов. Например, только при помощи тщательного и последовательного выполнения всех элементов стоящего перед ним задания больной может компенсировать тугоподвижность мыслительных процессов и прийти к правильному решению. Экспериментально это убедительно показано в работах Б. В. Зейгарник (1962, 1969) .
Однако последовательное выполнение отдельных элементов задания всегда требует хотя бы на время отвлечения от конечной цели всей деятельности. И, чем труднее для больного выполнение данного элемента задания, тем больше это отвлечение, пока, наконец, само выполнение отдельного действия не становится самоцелью. Эти изменения значительно усугубляются и нарастающим в ходе болезни интеллектуальным снижением, в основе которого лежит органическое поражение мозга.
Приведем несколько поясняющих примеров из истории болезни. Больные эпилепсией иногда становятся чертежниками, переплетчиками и выполняют эту работу медленно, но чрезвычайно тщательно. Работа чертежника само по себе требует известного смещения внимания с реального предмета на четкое проведение линий. Здесь больные и находят себя. Одни из них — бывший инженер, который ранее, по его словам, «не переносил черчения», так говорит теперь о своей работе чертежника: «Я не люблю, как другие, лишь бы как сделать… Предпочитаю начертить па миллиметровочке цветным карандашом, по лекалу провожу кривую. Девушки чертят от руки, а я считаю, что нужно точнее».
Второй больной — мастер по ремонту холодильников, получает пенсию, ремонтирует холодильники на дому. Делает работу чрезвычайно медленно. Не только устраняет основную поломку, но обычно после этого тщательно разбирает весь мотор, просматривает все детали, затем долго собирает его. Если заметит царапину на ручке или дверце — обязательно закрасит их. Очень любит, когда говорят об его аккуратности и тщательности. Несколько раз отказывался брать деньги за ремонт, говоря: «не из‑за денег стараюсь» (данные Л. А. Шустовой).
Наконец, последний больной, находящийся в исходной стадии болезни, часами собирает на полу разный мусор и аккуратными рядами складывает его у себя на кровати.
Приведенные примеры говорят о разных степенях сужения в ходе болезни поля ориентировки больных. Само по себе это сужение свойственно не только больным эпилепсией. Как подчеркивают В. М. Коган и Э. А. Коробкова, это специфическая черта всех больных, страдающих текущими органическими заболеваниями (например, сосудистого или травматического генеза). Сужение поля ориентировки не позволяет таким больным сразу охватить все существенные элементы ситуации, они вынуждены переходить «от одновременного (симультанного) восприятия, к замедленному последовательному, а затем как бы возвращаться к началу для синтеза всего воспринимаемого» (1967, с. 32). Такой процесс неизбежно ведет к конкретности восприятия, к трудностям выделения главного из второстепенного, к переключаемости внимания. Обычно таким больным доступны лишь те виды деятельности, где требования к широте охвата и быстроте ориентировки невелики (они могут работать граверами, лекальщиками, часовщиками, но не шоферами или диспетчерами).
Все перечисленные нарушения ориентировки в полной мере свойственны и больным эпилепсией. Однако здесь процесс значительно усугубляется нарастающей инертностью, тугоподвижностыо нервных и психических процессов. Этот дефект является характерным для эпилепсии как болезни, именно он создает особые искаженные условия протекания психической деятельности. (Давая характеристику нейродинамическим нарушениям, свойственным неблагоприятному течению эпилепсии, Д. Г. Иванов–Смоленский пишет: «Замыкательная функция коры резко ослаблена, образование новых условных реакций на простые и, особенно, на сложные раздражители происходит с трудом и в неустойчивой форме. Упрочивание условных связей замедленно, то же относится и к концентрации (специализации) условного возбуждения. Длительная реакция носит тонический характер или склонна к инерции. Образование, упрочивание и концентрация различных форм условного торможения (дифференцировки, сигнального тормоза, угасания, запаздывания) по сравнению с нормой происходит также крайне медленно. Вместе с тем переделка упроченной положительной условной связи в тормозную и наоборот оказывается крайне затруднительной, что тем более относится к сложным динамическим стереотипам условных связей. Все это ярко свидетельствует о патологической инертности как раздражительного, так и тормозного процессов (1974, с. 248)).
Причем важно учитывать, что это искажение касается не условий протекания одной какой‑либо деятельности, но всех деятельностей сразу, всех душевных процессов данного человека.
Понятно поэтому, почему со временем больным эпилепсией становятся труднодоступными не только сложные виды деятельности, но и прежде отработанные, автоматизированные действия (навыки). Чтобы понять, к каким последствиям это приводит, достаточно вспомнить значение автоматизированных действий в психической жизни.
«Только благодаря тому, что некоторые действия закрепляются в качестве навыков и как бы спускаются в план автоматизированных актов, — пишет С. J1. Рубинштейн, — сознательная деятельность человека, разгружаясь от регулирования относительно элементарных актов, может направляться на разрешение более сложных задач» (1946, с. 533). При эпилепсии происходит, напротив, дезавтоматизация, которая «засоряет» сознание больных, переключая его на выполнение того, что в норме является лишь вспомогательной технической операцией.
Намеченная схема напоминает по виду процесс, обратный обычному ходу развития и обучения, поскольку при появлении всякой новой деятельности входящие в ее состав звенья вначале формируются как отдельные сознательные действия, а затем могут превращаться в операции. Здесь мы наблюдаем как бы обратное: операции, т. е. способы выполнения каких‑либо действий, дезавтоматизируются и сами становятся действиями, направленными на достижение сознательной пели.
Следует особо отметить, что в данном процессе (превращение операции в действие) нет ничего специфически «патологического» — он достаточно часто случается и в обычной, «нормальной» деятельности. Как отмечает А. Н. Леонтьев, «достаточно, однако какого‑нибудь отклонения от нормального осуществления этой операции, и тогда сама эта операция, как и ее предметные условия, отчетливо выступает в сознании» (1965, с. 297). Более того, процесс осознания самого способа выполнения действия чрезвычайно важен. Он помогает сознательно проверить все звенья предварительно отработанного действия, найти ошибку в выполнении или примерить способ выполнения к новым изменившимся условиям.
Что же тогда делает этот процесс злокачественным при эпилепсии?
В норме овладение какой‑либо операцией, ее последовательная отработка (если даже она идет с трудом, встречая на пути препятствия и требуя от человека полной сознательности и напряжения), как правило, не становится сама по себе самостоятельным мотивом, они лишь промежуточная цель, соподчиненная какому‑либо дальнему мотиву. Поэтому и смысл отработки лежит вне ее, он лежит в системе куда более широких отношений. Так человек овладевает операцией переключения скоростей не ради ее самой, но чтобы научиться управлять автомобилем. В свою очередь, умение управлять автомобилем займет разное место в иерархии других деятельностей, например, в зависимости от того, кем собирается быть данный человек — профессиональным шофером или шофером—любителем.
Качественно иное происходит при эпилепсии. Как уже говорилось, вследствие нарастающей инертности, дезавтоматизация захватывает не одну какую‑нибудь деятельность больного, но равно все его деятельности, что вызывает значительную перегрузку сознания, вынужденного вникать в каждую техническую подробность выполнения действия. В результате такой технической подробности любая операция может стать сама по себе сознательной целью, а затем и сознательным мотивом деятельности больного. «Деятельность» как основная единица психики перемещается и замыкается в узком кругу того, что в норме является «действием» или «операцией», т. е. единицами вспомогательными.
Вместе со смещением мотива из широкого поля деятельности на выполнение узкого действия происходит и соответственное смещение смысла деятельности, ибо «каков мотив деятельности, таков и смысл для субъекта его действий» (Леонтьев, 1966). Происходит то, что можно было бы обозначить как «сокращение смысловых единиц деятельности». Сложная опосредованная деятельность теряет смысл для больного, главным же становится выполнение отдельных, ранее вспомогательных действий, которые теперь, в свою очередь, становятся смыслообразующими для более мелких и примитивных действий.
