Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» - Эрик Ларсон

Виноваты в этом были, разумеется, Веддиген и его субмарина, однако конструкция кораблей, имевших продольные угольные бункеры, тоже способствовала тому, чтобы суда быстро затонули, и тем самым увеличила количество погибших. Стоило в бункере появиться пробоине, как корпус быстро заполнялся водой с одного борта, что создавало катастрофический перевес.

У этой трагедии был важный побочный эффект: когда два корабля остановились, чтобы подобрать жертв первой атаки, они в результате сами превратились в удобные мишени. Поэтому Адмиралтейство издало приказ, запрещающий крупным британским боевым кораблям идти на помощь жертвам субмарин.

Всю осень и зиму 1914 года германские субмарины все больше завладевали вниманием Вильсона, что было спровоцировано изменениями в военно-морской стратегии Германии. А из-за этого опасность вовлечения Америки в войну стала неуклонно расти. Гибель “Абукира” и другие успешные атаки на британские корабли заставили германских стратегов увидеть субмарины в новом свете. Субмарины оказались более живучими и смертоносными, чем ожидалось, они хорошо вписывались в партизанские вылазки Германии, направленные на ослабление Гранд-Флита британцев. Эксплуатационные характеристики субмарин указывали на то, что их можно использовать и по-другому. К концу года перехват торговых судов стал играть важную, все возрастающую роль в стратегии германского морского ведомства – это был способ перекрыть поставки снаряжения и припасов союзным державам. Поначалу эта задача выпала на долю больших вспомогательных крейсеров – бывших океанских лайнеров, переоборудованных в боевые корабли, – но мощный британский флот уничтожил большую часть таких судов. Субмарины по природе своей были эффективным средством для продолжения этой кампании.

Одновременно возрастал риск того, что будет случайно потоплен американский корабль или пострадают граждане США, путешествующие на кораблях стран Антанты. В начале 1915 года эти опасения усилились. 4 февраля Германия сделала официальное заявление, назвав воды, окружающие Британские острова, “зоной военных действий”, где любой неприятельский корабль будет атакован без предупреждения. Это стало особенно серьезной угрозой для Британии – будучи островным государством, она ввозила две трети продуктов питания и целиком зависела от морской торговли79. Германия предупредила, что корабли нейтральных государств тоже окажутся в опасности: учитывая готовность Британии пользоваться маскировочными флагами, командиры субмарин не могут целиком полагаться на опознавательные знаки и быть уверенными, действительно ли перед ними корабль нейтральной страны. В качестве обоснования новой кампании Германия заявила, что это – ответ на блокаду, начатую Британией, в ходе которой британский флот стремился перехватывать все грузы, направлявшиеся в Германию. (У Британии было вдвое больше субмарин, чем у Германии, но применялись они в основном для береговой защиты, а не для перехвата торговых судов.) Германское руководство, недовольное тем, что Британия не предпринимает никаких попыток выяснить, предназначен ли груз для военных или мирных целей, обвиняло Британию в том, что истинная ее цель – уморить голодом мирных жителей и тем самым “обречь все население Германии на уничтожение”80.

Германия отказывалась признавать тот факт, что Британия лишь конфисковывала грузы, тогда как субмарины топили корабли вместе с людьми. Германское командование, казалось, не видело разницы между этими вещами. Адмирал Шеер писал: “Если взглянуть на дело с точки зрения чистой гуманности, то какая, в сущности, разница, одеты ли эти тысячи тонущих людей во флотскую форму или же служат на торговом корабле и везут неприятелю продовольствие и снаряжение, тем самым продлевая войну и увеличивая число женщин и детей, страдающих во время войны?”81

Заявление Германии возмутило президента Вильсона. 10 февраля 1915 года он телеграфировал свой официальный ответ, в котором выражал недоверие по поводу того, что Германия способна даже подумать об использовании субмарин против нейтральных торговых судов, и предупреждал, что в случае, если будет потоплен американский корабль или пострадают американские граждане, он призовет Германию “к ответу по всей строгости”82. Далее он заявил, что Америка “предпримет любые шаги, какие только могут потребоваться, дабы оградить от опасности жизнь и собственность граждан Америки и предоставить последним возможность в полной мере пользоваться своими признанными правами в открытом море”.

Германское правительство не ожидало такого красноречивого отпора. Внешне казалось, будто Германия едина в своем яростном стремлении вести войну против торговых судов. На деле же новая подводная кампания вызвала раскол в верхушке командования и в правительстве. Самыми горячими ее сторонниками были морские офицеры высокого ранга, среди противников – командующий вооруженными силами Германии в Европе, генерал Эрих фон Фалькенхайн и высокопоставленный политик, канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег83. К морали их позиция не имела никакого отношения. Оба опасались, что подводная война Германии способна лишь привести к катастрофе, вынудив Америку отказаться от нейтралитета и встать на сторону Британии.

Как бы то ни было, протест Вильсона не произвел большого впечатления на фанатичных сторонников субмарин. Они говорили, что Германии следует, напротив, усилить кампанию и совсем покончить с судоходством в военной зоне. Они обещали поставить Британию на колени задолго до того, как Америка сможет провести мобилизацию и перебросить армию на поле боя.

Оба лагеря всячески пытались добиться одобрения кайзера Вильгельма, за которым как за верховным главнокомандующим оставалось последнее слово. Он уполномочил командиров субмарин топить любой корабль, независимо от флага и опознавательных знаков, если есть основания полагать, что судно британское или французское. Что более важно, он разрешил капитанам субмарин делать это в погруженном состоянии, без предупреждения.

Самым важным последствием всего этого стало следующее: решение о том, какие корабли топить, какие щадить, единолично принимал командир субмарины. Таким образом, отдельно взятый капитан субмарины, обычно молодой человек лет двадцати – тридцати, честолюбивый, стремящийся потопить как можно больше судов с учетом их тоннажа, находящийся вдали от базы и не имеющий радиосвязи с начальством, при этом поле зрения его ограничено небольшим, отдаленным пространством, видимым в перископ, обладал полномочиями на ошибку, способную изменить исход всей войны. Как выразился впоследствии канцлер Бетман-Гольвег: “Как это ни прискорбно, но объявление войны Америкой зависит от позиции одного-единственного командира субмарины”84. Иллюзий не было ни у кого. Ошибок следовало ожидать. Возможность ошибок фигурировала в одном из приказов кайзера Вильгельма: “Если, несмотря на величайшие предосторожности, будут совершены ошибки, командир не понесет за них ответственности”85.

Горе и одиночество мучили Вильсона и в начале 1915-го, однако в марте случайная встреча стала причиной того, что серая завеса приподнялась.

Его кузина Хелен Вудро Боунс жила в Белом доме, где выполняла обязанности Первой леди. Она часто ходила на прогулки с доброй подругой, сорокатрехлетней Эдит Боллинг Голт, которая дружила еще и с врачом Вильсона, доктором Грейсоном. Ростом пять футов девять дюймов, прекрасно сложенная, со вкусом одетая – она одевалась у парижского модельера Чарльза Фредерика Уорта, – Эдит была эффектной женщиной с прекрасными манерами, не менее прекрасным цветом лица и фиалковыми глазами. Как-то раз доктор Грейсонс, ехавший с Вильсоном в лимузине, заметил Голт и поклонился ей. Президент воскликнул: “Кто эта прекрасная дама?”86

Эдит, седьмая из одиннадцати детей в семье, родилась в октябре 1872 года; среди предков ее были Покахонтас и капитан Джон Рольф. Она выросла в городке Уайтвиль, в Вирджинии, где земля еще не остыла от страстей Гражданской войны. В отрочестве она стала периодически приезжать в Вашингтон к своей старшей сестре – та вышла замуж за человека, чье семейство владело одной из лучших вашингтонских ювелирных лавок, “Ювелиры Голт и братья”, расположенной недалеко от Белого дома. (Во время Гражданской войны в этой лавке чинили часы Авраама Линкольна.) Когда Эдит было двадцать с небольшим, в один из своих приездов она познакомилась с Норманом Голтом, кузеном мужа ее сестры, который управлял лавкой совместно с другими членами семейства. Они поженились в 1896 году.

В конце концов Норман выкупил дело у родни и стал единственным владельцем лавки. В 1903 году Эдит родила сына, но через несколько дней младенец скончался. Спустя пять лет скоропостижно скончался и Норман, оставив немалые долги, возникшие в ту пору, когда он приобрел лавку. Времена, писала Эдит, наступили тяжелые. “У меня не было опыта в делах, я не могла толком отличить активов от пассивов”87. Она препоручила каждодневные дела опытному работнику, и лавка снова стала процветать, так что Эдит, оставаясь владелицей, смогла отойти от непосредственного управления. Она научилась прекрасно играть в гольф и стала первой женщиной в Вашингтоне, получившей водительские права. По городу она разъезжала в электромобиле.