Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона - Джон Китс

Во сне ли?" -- Отвечала гостья: "Да,

Во сне -- а пробудившись и восстав,

Златую лиру, драгоценный дар,

Увидел рядом, и персты пустил

По струнам -- и согласью звонких струн,

Ликуя и страдая, слух вселенной

Внимал неистомленный: родилась

Мелодия впервые! Не грусти,

Не плачь: безмерный дан тебе талант --

О чем же ты горюешь? Изложи

Свои печали той, кто стерегла

Твой сон, оберегала каждый шаг --

Пока твоя младенческая пясть

Не стала дланью мощною, согнуть

Способной этот приснославный лук.

Доверься древней Власти, ветхий трон

Отринувшей, -- зане звенела весть

О боге творчества, о красоте

Новорожденной!" -- И ответил Феб,

И просветлел его упорный взгляд,

Когда слетело с юных божьих уст

Напевно и любовно: "Мнемозина!

Я знаю имя, да не вем, отколь.

А ты меня, Богиня, зришь насквозь,

И ты, Богиня, ведаешь сама,

Почто рыдаю... О, туман, туман --

Мертвящий, мерзкий, -- застит мне глаза!

О, я ли не отыскивал причин

Своей печали? Я ли не страдал,

Не падал, и не бился, точно птах,

Лишенный крыльев? О, зачем же я

Безумствую, когда бесхозный воздух

Ласкается к стопам? Зачем же я

Ступаю на презренный, жалкий дерн?

Богиня добрая, молю -- повеждь:

Ужель я в этот замкнут окоем?

Я звезды вижу! Вижу солнце, солнце!

И нежный, бледный вижу блеск луны!

О, тысячи светил! Поведай путь

К любой прекрасной, трепетной звезде --

И, лиру взявши, я порхну превыспрь,

И возбряцаю струнным серебром!

Я слышал грохот грома. Чья же власть,

И чья же пясть -- какого Божества? --

Колеблет небеса, пока томлюсь

В неведении семо, на брегу

Постылого родного островка?

Скажи, велящая незримой арфе

Стенать в начале и на склоне дня:

Почто скорблю среди знакомых рощ?

Молчишь, немотствуешь! -- а я прочел

В очах твоих негаданный урок:

Ты -- Бог, понеже умудрен зело.

Легенды, сказы, мифы, имена,

Восторг вселенский, мировая боль,

Творенье, разрушенье -- вещий вихрь

Наитий горних носится в мозгу --

И мнится, что небесного вина,

Божественного нектара испив,

Я стал бессмертен!" -- Так воскликнул Бог,

И светоносным сотворился взор,

Вперявшийся в зеницы Мнемозины.

И страшно, дико Феба сотрясло,

Эфирную объяло жаром плоть --

Казалось, это миг предсмертных корч, --

Верней, кончины божьей, коей жар

Сопутствует, а не земной озноб:

Дано богам, оставив позади

Бессмертную, бездейственную смерть,

Скончаться к новой жизни. Юный Феб

Изнемогал; и чудилось, терзал

Власы ему свирепый ураган.

И Мнемозина руки вознесла,

Как будто жрица вещая... И вот

Воскликнул Феб, и от главы до пят

Небесным . . . .

<...>

Перевел Сергей Александровский

* ПАДЕНИЕ ГИПЕРИОНА. СОН *

ПЕСНЬ I

Раскольники в мечтах возводят рай

Для избранных счастливцев; и дикарь

Гадает -- на языческий манер --

О Небесах. И, право слово, жаль,

Что на папирус либо харатью

Никто из них не клал певучих строк.

Вотще мечтают, и живут, и мрут --

Поскольку лишь Поэзия вольна

Мечты в слова облечь, и тем сберечь

Воображение от черных чар

И тьмы. Зачем же смертные твердят:

"Коль не Поэт -- не пой свою мечту"?

Ведь каждый, кто в душе не свинопас --

Поэт, и о мечте, познав любовь,

Поет, коль изучил родной язык.

Моих видений и мечтаний повесть --

Пред вами; а Дикарь я, иль Поэт --

Узнается, когда усну в гробу.

Я видел небывалый строй древес:

Чинара, пальма, дуб, и сикомор,

И мирт, и бук -- растенья всех широт.

И рядом был ручей: нежнейший плеск

Я слышал; и струился аромат

Недальних роз. Потом, оборотясь,

Беседку я узрел: вьюнок, и плющ,

И виноград обильно заплели

Строение сие со всех сторон,

Обрамив дверь. Вблизи порога мох

Усеивали райские плоды --

Остатки пира... Кто здесь пировал?

Праматерь Ева? Или херувим?

Плоды благоуханные в траву,

Едва почав, роняли едоки --

Плоды чудесных, неземных ветвей.

Казалось, трижды изобилья рог

Опорожнился там во славу Коры,

Вернувшейся на тучные поля,

Где овцы мирно блеют. Я взалкал,

Как не алкал, пожалуй, искони.

И, утолив невероятный глад,

Возжаждал -- ибо там стоял сосуд,

Наполненный прозрачнейшим питьем,

Дразнивший пчел. И я, изрекши тост

За всех живущих, и за мертвецов

Бессмертных, чьи почтенны имена,

Испил. А что случилось -- опишу.

Ни азиатский мак, ни эликсир,

Которым братьев потчует халиф,

Ни яд, которым сумрачный монах

Пропалывает старческий конклав,

Не прерывают столь внезапно жизнь.

Я пал на шелуху и кожуру

Плодов Эдемских, тщась преодолеть

Воздействие напитка -- но вотще;

И обморок настал, и замер я,

Что соком лоз поверженный Силен.

Я крепко спал, а долго ли -- Бог весть.

Но вот очнулся, ожил и вскочил,

Как встрепанный. Исчезли чудный лес,

Беседка, снедь, загадочный фиал.

Я осмотрелся. Я стоял внутри

Старинного святилища -- и столь

Высок был свод, что, мнилось, облака

Под ним клубились, точно в поднебесье.

Древнейший храм! Я не припоминал

Подобных: и готический собор,

И Парфенон, и грузный зиккурат,

Наследья канувших навеки царств, --

И даже горы, что Природа-мать

Ваяла, -- мельче и моложе, чем

Сей ветхий деньми сводчатый гигант.

На мраморном полу, вкруг ног моих,

Стояли чаши, и лежали ризы,

Для коих пряжей, видно, был асбест --

Иль их соткали там, где ржа и моль

Не истребляют: как белела ткань,

И как сверкало древнее шитье!

Смешались грудой подле ног моих

Одежды, пояса, кадильник, цепь,

Священные жаровни и щипцы...

И снова я смятенный взор возвел

В неизмеримый храмовый простор.

Под исполинским сводом строй колонн

В туманы шел, на север и на юг, --

В ничто. Не размыкали темных врат

Восточных встречь заре который век.

А вдалеке на западе чернел

Кумир огромный, тяжкий, точно туча,

И жертвенник у стоп его дремал;

Несчетные ступени с двух боков

Туда вели -- суля предолгий труд

Решившему разведать их число.

Я двинулся на запад не спеша,

Поскольку в храмах непристойна прыть;

И подле алтаря увидел жрицу,

Священный зажигавшую огонь.

В разгаре мая, коль восточный ветр

Сменится южным, иней с лепестков

Смывает быстрым радостным дождем,

А теплый воздух так отменно здрав,

Что встанешь и со смертного одра, --

И дым алтарный, чудилось, точь-в-точь

Как воздух майский был -- и здрав, и свеж.

И я забыл бы тотчас обо всем,

Опричь блаженства -- но от алтаря,

Из благовонной дымной пелены

Раздался голос: "Если не взойдешь

По лестнице -- погибнешь, где стоишь!

Земная плоть, сестра которой -- персть,

Истлеет; обнажившийся костяк

Дотла иссохнет, обратится в пыль:

Зорчайший глаз не сыщет ни клочка

Твоих останков бренных там, внизу.

Твои минуты ныне сочтены,

И жизнь иссякнет, как в часах песок;

Спасешься -- коль подымешься наверх,

Покуда листья смольные горят!"

Я внял, я видел: слух и зренье, враз

Обострены, сумели оценить

И суть угрозы, и длину пути,

И предстоящий труд... Огонь еще

Горел -- но вдруг пополз мертвящий хлад

По телу от ступней -- и каждый член

Застыл, и, мнилось, ледяные когти

Вонзились в горло -- крепки, словно сталь.

Я взвыл -- и мой отчаяннейший вой

Меня же оглушил... О, если б хоть

На первую теперь взойти ступень!

Свинцов был шаг мой, тяжек, мертв -- и лед

Незримый сердце мне стеснил, сковал;

Я руки сжал -- и не почуял рук.

За миг до смерти ногу я преткнул

О нижнюю ступень -- и хлынул ток

По жилам теплый. И взошел я ввысь:

Так Ангелы всходили древле в Рай

По лестнице. "Во имя всех святынь! --

Воскликнул я, пред алтарем восстав: --

Кто есмь, коль ты спасла меня от смерти?

Кто есмь, коль смерть меня и здесь неймет?

Ведь смертным здесь глаголать -- смертный грех!"

Закутанная тень рекла: "Вкусил

До срока ты погибель, и воскрес

До срока. Твой спаситель -- твой испуг,

Придавший сил. Ты гибель повстречал --

И жив". -- "Богиня! -- рек я: -- Истолкуй

Слова святые, ибо я не мудр".