Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона - Джон Китс

Небесным! А затем... Затем велю...

О Тейя, Тейя, Тейя! Где же Крон?.."

И Крон восстал во весь огромный рост,

Ломая руки, пястью пясть круша.

Всклокоченную гриву хладный пот

Влажнил -- и взор померк, и глас умолк,

И слух замкнулся -- плачь, о Тейя, плачь!

Но вскоре Крон возмог отверзнуть вновь

Уста: "О, я ли, я ли -- не творец?

Не созидатель? Я ли не создам

Иного мира, и другой вселенной,

Чтоб нынешним -- конец настал навек?

О Хаос новый! Где ты?" -- Сей глагол

Достиг Олимпа, и объяла дрожь

Троих богов мятежных. Тейя же

Восстала враз, надежду обретя,

И быстро, но смиренно призвала:

"Спеши утешить весь наш падший род,

О Крон! Даруй отвагу остальным!

Я знаю путь, ведущий в их приют!"

И смолкла, взором заклиная: в путь!

Попятилась немного. Крон за ней

Шагнул -- и Тейя, вмиг поворотясь,

Вожатой стала. Древние стволы

Пред ними расступались, как трава.

Меж тем во мрачных безднах реки слез

Лились. Таких скорбей, подобных мук

Не выразить ни речью, ни пером!

Титаны -- связни, или беглецы, --

Стенали в лютой боли: "Крон, спаси!"

Но к ним не долетал ответный глас.

Из древних великанов лишь один

Еще не пал, и властвовал еще --

Гиперион. И шаровидный огнь

Ему служил престолом -- Богу Солнца.

Но чуял Бог: беда недалека.

Он знамений страшился -- не примет,

Которых столь боится смертный люд:

Не песий вой, и не вороний грай,

Не уханье полнощное совы,

Не родственник, ступивший на порог,

Когда раздался погребальный звон --

А знамения навевали страх

Гипериону. Весь его дворец,

От золотых пирамидальных веж

До бронзовых укромных галерей,

Кровавым жаром тлел -- и всяк покой,

И всяк чертог соделался багров.

Оконные завесы, тучи тож --

Гремели. Исполинские орлы,

Нигде никем не виданные прежь,

Витали. Ржанье пламенных коней,

Нигде никем не слыханное прежь,

Раскатывалось. А кадильный дым,

До Бога достигавший с алтарей,

Что на священных ставятся холмах,

Смердел каленой медью и свинцом

Расплавленным... Когда на сонный запад

Бог нисходил усталый, отсияв, --

Не отдыхать ложился великан,

И не дремал, внимая пенью флейт,

Но мерил до утра, за шагом шаг,

Длину и ширину своих палат.

А в дальних закоулках и углах

Теснились оробелые рабы

Крылатые -- так толпы горожан,

Бежавши в степь, сиротствуют, пока

Землетрясенье зыблет их дома.

И вот, когда влачился Крон вослед

За Тейей сквозь неведомую дебрь,

Гиперион прощальные лучи

Метнул, и скрылся, низойдя на запад.

Дворцовую пред ним отверзли дверь

Бесшумно, как всегда -- и лишь Зефир

Поднес к устам покорную свирель,

Мелодию рождая наугад.

Подобно розы алой лепесткам,

Благоуханным, радующим взор,

Открылись дивно створы, чтобы мог

Уставший за день Бог домой войти.

И Бог вошел -- как воплощенный гнев!

И риза развевалась, точно ветр

Ее трепал -- она, раскалена,

Ревела, что земной кузнечный горн --

И дрогнул всяк. А Бог шагал вперед,

Минуя череду гигантских зал,

И семицветных арок череду,

И череду сияющих столпов,

Покуда не ступил под главный свод.

И там остановился. И, ярясь,

Претяжко топнул. Громовой удар

Сотряс обитель Бога -- от основ

До кровель. И еще не стихло эхо --

А Бог, подобно смертному, вскричал:

"О ужасы -- во сне и наяву!

О чудища! О кровоядный сонм!

О упыри в сырой, холодной тьме!

О нежить черных, ледяных озер!

Почто почуял вас? Узрел почто?

Почто бессмертный бог настоль смятен,

Завидя грозные зеницы зла?

Низвержен Крон -- ужели пробил час

И мой? Ужели сей покину кров --

Родную гавань, славы колыбель

Моей, обитель света и тепла,

Чистейший храм хрустально-золотой, --

Мое владенье? Пусты, холодны

Сии чертоги станут без меня.

Не роскошь, не величие, не блеск

Провижу: мрак провижу -- смерть и мрак.

О, даже в мой приют, мое гнездо,

Пришли виденья Тартара, дабы

Глумиться и вещать погибель... Нет!

Землей клянусь, и хлябью всех пучин:

За рубежи пылающих высот

Неотвратимо протяну десницу --

И дрогнет самозванец юный, Зевс,

И Крон опять воссядет на престол!"

Он рек -- и смолк. Но полнили гортань

Угрозы, хриплый порождая рык...

В театре пуще грянут свист и гул,

Коль тишины потребует актер;

Прикрикнул Бог -- а Призраков орда

Взглумилась гаже втрое, и гнусней.

И над зеркальным полом плыл туман,

И мнилось, пол преображался в топь.

И боль неслыханная проползла

По телу Бога -- мнилось, лютый змий,

Проникший сквозь подошвы ног, достиг

До темени, под коим свился в клуб --

И сгинул... Тотчас ринулся к вратам

Восточным Бог, и там, за целых шесть

Часов до часа утренней зари,

Дохнул на створы -- и, со створов прочь

Туман тяжелый свеяв, широко

Врата над океаном распахнул.

И шаровидный огнь парил, готов

Дневного бога по небу нести;

Вращался, облеченный мглою туч --

Точнее, полускрытый: свет не гас,

Не прятался бесследно -- там и сям

Высверкивали очертанья сфер,

Колюров, дуг и пламенных кругов;

И молнии глубокий слал надир

К зениту -- иероглифы чертил;

И всякий жрец, и всякий звездочет

Во время оно знал их тайный смысл,

Разгаданный за сотни долгих лет --

И позабытый ныне: мы найдем

Лишь на стенах египетских руин

Такие письмена... И было два

Крыла у шара -- пламенных крыла;

И при явленье Божества они

Приподнялись, готовя первый взмах,

И за пером расправили перо,

Отряхивая мглу -- но самый шар

Таился в ней, приказа ждал. Приказ

Тотчас бы отдал Бог, и день зажег,

И спасся бегством -- бегством в небеса...

Увы! Теченье суток торопить

Никто не властен -- даже божество.

И не зарделось утро: пресеклись

Рассветные приготовленья враз.

И пламенели крылья-близнецы

Вотще; вотще зияли широко

Восточные врата ночной порой.

Титан, который некогда был горд,

Неукротим -- согнул невольно выю

Под гнетом черных, тягостных годин.

И на угрюмой облачной гряде --

Меже, разъединявшей день и ночь, --

Простерся Бог, померк и простенал.

И свод небесный тысячами звезд

Глядел на Бога скорбно -- и Уран

Глаголал из космических глубин,

Торжественно и тихо молвив так:

"О сын мой! Сын пресветлый! Ты зачат

Землей от Неба древле, Чадо Тайн,

Что непостижны для самих же сил,

Тебя творивших! Огненный восторг,

Всемощный пыл, всевластную любовь --

Отколь, и кто нам это ниспослал?

А нашей страсти зримые плоды --

Божественные символы, во плоть

Облекшие невидимую жизнь --

Бессмертную, и сущую везде.

И в мире новом ты -- светлее всех,

Всех остальных собратьев и Богинь!

Борьба меж вами нынче, и мятеж:

Отцу враждебен сын. Я видел: пал

Мой первенец, развенчанный отец,

Меня -- меня! -- моливший: "защити!"

Но был неотразим сыновний гром,

И я в туманы спрятал бледный лик...

Свою погибель чуешь? Неспроста,

Коль Боги не походят на Богов!

Я создал вас божественными встарь:

Суровы, строги, безмятежны, вы

Миропорядок божеский блюли.

А ныне стали страх, томленье, гнев,

И лютость вам присущи наравне

Со смертными, чинящими раздор

В юдоли бренной... Сын мой, это знак --

Прискорбный знак паденья и конца!

Но не сдавайся! Ты могуч и смел,

Ты -- горний странник, несомненный Бог!

О, дай отпор годинам тяжким, полн

Эфирной мощи! Я же -- только голос,

Безликий, точно ветер и прилив --

Как ветер и прилив, сыны стихий.

Но ты -- иной. А посему -- спеши

Опередить беду. Хватай стрелу,

Покуда лучник целится! Стремись

На землю: Крон спасения взалкал!

А я крылатый огнь оберегу

И буду небесам опекуном".

Вселенский шепот слыша, исполин

Восстал тотчас, и поднял к сонму звезд

Свой лик, раскрывши веки широко.

Уран умолк. Но, веки широко

Раскрывши, все глядел на сонмы звезд

Гиперион... А после, как ловец

Жемчужин, прыгающий с борта в хлябь,

Склонился Бог -- и с кромки межевых

Свинцовых туч беззвучно канул в ночь.

КНИГА II

В один и тот же быстрокрылый миг

Низринулся Гиперион стремглав,