Луна доктора Фауста - Франсиско Луке

- К концу месяца мы должны прибыть в Рим. Его святейшество возложит на голову Карла венец императора Священной Римской империи. Прежние распри с Ватиканом, к неудовольствию наших недругов, забыты. Этого мало: Карл, чтобы подчинить всю Германию династии Габсбургов, провозгласит меня королем.

"Значит, снова в седло",- не без грусти подумал Филипп, но, увидев, какой радостью сияет лицо эрцгерцога, опустился перед ним на одно колено и поцеловал у него руку:

- Благослови вас бог, ваше королевское величество!

Шествие верхом на горячих скакунах открывали испанские гранды в парадном платье, сплошь затканном золотом. Граф Нассау, ехавший во главе знатнейших вельмож империи, также был в златотканом плаще поверх доспехов. За ним на рыжих лошадях под голубыми вальтрапами следовали двадцать пять пажей в костюмах апельсинового бархата. За ними - шестьсот алебардщиков в колетах цвета резеды. Сам император ехал на великолепном венгерском коне его удила, мундштук и поводья были отлиты из чистого золота. Золотом был богато изукрашен и балдахин, который несли над головой Карла четверо знатных дворян. Перед ним ехал его гофмаршал Адриан фон Крой с обнаженным мечом на плече, а в нескольких шагах позади - эрцгерцог Фердинанд в окружении дворян своей свиты, соперничавших друг с другом изысканностью и пышностью нарядов. Но Филиппа фон Гуттена среди них не было: праздничное платье стоило никак не меньше трехсот флоринов, что составило бы его двухгодовое жалованье, и потому королевский гонец, одетый не в шелк и бархат, а в тяжелый боевой панцирь, ехал в самом хвосте кортежа. Когда процессия приблизилась к собору Святого Петра, его святейшество выслал навстречу Карлу двух кардиналов - Комо и Фарнезио. Четыре тысячи рыцарей и дворян взметнули ввысь знамена и штандарты Верховного Понтифика, а он, папа Климент Седьмой, сопровождаемый двадцатью четырьмя кардиналами в пурпурных одеждах, тронул своего турецкого жеребца навстречу императору. Герольды из Франции, Савойи и других краев в мантиях, расшитых гербами своих государей, выкрикивая: "Щедрость и великодушие!", двинулись следом за церемониймейстером, который швырял в восторженно ревевшую толпу пригоршни золотых и серебряных монет.

В тот миг, когда папа возложил венец на голову Карла, небо над Римом содрогнулось от грома тысячествольного салюта.

Вечером в самом обширном из покоев дворца, устланном драгоценными коврами, начался пир, на который созвали тысячу гостей. На скатертях венецианской работы сверкал золотом и серебром знаменитый императорский сервиз. Четыре часа не смолкали трубы, фанфары, гобои, арфы и скрипки. Гуттен довольствовался ролью зрителя.

- Я рад и тому, что мне пришлось увидеть все это,- сказал он одному из приятелей.- Пока жив, не забуду.

- А вон ту девушку ты видел? - насмешливо спросил тот.- Четвертая слева от императора.

Гуттен бросил внимательный взгляд на юную красавицу, платье которой блистало самоцветными каменьями. Она держалась с приличествующей случаю важностью, но, судя по тому, как покатывался со смеху ее венценосный сосед, была остра на язык.

- Кто это? - в восторге воскликнул Гуттен.

- Дочь герцога Медина-Сидонии,- ответили ему.- Он испанский гранд, некоронованный король Андалусии.

- Клянусь небом, само совершенство!

Девушка, словно услышав его слова, лукаво поглядела на него.

- Ну, Филипп, ты счастливчик! - поздравил его приятель.

До самого окончания пиршества Гуттен не мог отвести глаз от испанки, а когда под руку с отцом и в сопровождении восьми пажей в бархатных камзолах она направилась к дверям, то вдруг обернулась и, встретившись с пристальным взглядом юноши, послала ему улыбку. Чей-то властный голос вывел его из счастливого остолбенения:

- Поторапливайтесь, мессиры! Займите свои места в процессии. Император возвращается домой.

Все с той же торжественной величавостью пышный кортеж под рукоплескания и приветственные клики толпы двинулся в обратный путь. Карл Пятый ехал стремя в стремя с эрцгерцогом, и под копытами могучих коней настил ветхого моста ходил ходуном. В вечернем воздухе особенно отчетливо звенели подковы, а потом раздался страшный грохот и дружный вопль толпы: едва император со свитой перебрался на другой берег, как срединный пролет моста надломился и рухнул.

- Внемлите, вы, собравшиеся здесь! - взлетел над толпой чей-то пронзительный голос.- Это знамение! Карл Габсбург будет последним императором, коронованным папой! Это говорю вам я, звездочет Иоганн Фауст!

Угрожающе наставив копья, его окружила стража, но, повинуясь знаку Карла, тотчас разомкнула кольцо.

- Что хочешь ты сказать мне, прорицатель? - натянув поводья, спросил император.

- Я принес тебе добрую весть, государь! - выкрикнул Фауст.- Ты станешь властителем всей Италии! Так решили мы - я и мой свояк...

Празднества продолжались девять дней, но Гуттену не довелось больше увидеть ни императора, ни юной герцогини - их постоянно окружала, заслоняя от него, стена придворных.

- Не тешь себя зряшными мечтаньями, Филипп,- говорил ему приятель.Ты, конечно, отпрыск древнего и славного рода, но в кармане у тебя ни гроша, и вряд ли ты под стать дочери испанского гранда.

...В то утро он нес караул у ворот дворца, куда удалились император и эрцгерцог Фердинанд. И в тот миг, когда Гуттен мог меньше всего ожидать этого, перед ним оказалась герцогиня об руку с отцом. Филипп с трепетом устремил на нее взор, но грянувший рядом голос герольда заставил его выпрямиться в седле:

- Его величество император!

Крепко стиснув рукоять меча, смотрел Гуттен, как под звуки двадцати фанфар ступил на верхнюю ступень лестницы владыка мира, как шел он, приветственно помахивая рукой, между шпалерами придворных - кавалеры преклоняли колено, дамы низко приседали. Стоять продолжали только герцог и его дочь. Когда император поравнялся с ними, гранд, не обнажив голову, слегка поклонился.

"Кажется, я и впрямь витаю в облаках,- с восхищением, к которому примешивалась тревога, подумал Филипп.- Должно быть, велика власть этого человека".

Громкий голос эрцгерцога Фердинанда привлек внимание Филиппа:

- Государь! Вы спрашивали о Филиппе фон Гуттене - вот он!

- А-а, Филипп! Подойди ко мне! - позвал император. Завистливый шепот, поползший по рядам придворных, сменился дружным вздохом удивления, когда император, протянув Гуттену руку для поцелуя, ласково обнял его и приветливо спросил:

- Как поживаешь, дружок? Я осведомлялся о тебе. Скажи-ка ему,- при этих словах он указал на эрцгерцога,- чтобы поскорей послал тебя в Толедо. Я хочу, чтобы ты был при мне.

Гуттен, чуть не плача от восторга, отсалютовал мечом. Царственные братья направились дальше. На шаг отставая от них, шел герцог Медина-Сидония с дочерью.

И вновь несколько дней подряд не встречал ее Гуттен. Перед самым своим возвращением в Вену эрцгерцог сообщил ему, что он должен отправиться в Андалусию и вновь увидеть этот блаженный край, это солнце, эти апельсиновые рощи...

С той поры минуло два года. "Как недавно это было и как давно!" подумал юноша.

- Филипп! - окликнул его эрцгерцог, сидевший за своим письменным столом.- Собирайся! Поедешь в Аугсбург, договоришься с Вельзерами о новом займе. Передашь этим кровососам письма.

- Будет исполнено, ваша светлость... ах, виноват, ваше величество!

- Вечно ты забываешь о моей коронации, голова дырявая! Ровно два года назад, пятого января 1531 года, я был провозглашен римским королем.

- Прошу прощения, ваше величество.

В сопровождении охраны Гуттен отправился в Аугсбург, "оплот и твердыню банкиров", как говорил эрцгерцог.

4. ПАРСИФАЛЬ

Гуттен прибыл в гавань вовремя: Андреас Гольденфинген уже отдал приказ сниматься с якоря.

- Мне доставляет особливую радость снова принять вас на борт,приветствовал его веснушчатый моряк.- Теперь пойдем помедленней - против течения и ветер в лоб. Но не тревожьтесь, ребята у меня крепкие, приналягут на весла и доставят вас к сроку всенепременно. Вам надобно в Аугсбург, я слышал? Я высажу вас там, где Лерх впадает в Дунай. Через три часа доберетесь до постоялого двора "Три подковы", а там и переночуете.- Он помолчал и спросил: - Вы бывали в Аугсбурге?

- Не доводилось,- отвечал Гуттен, засмотревшись на дружную, в лад, работу гребцов.

- Прекрасный, богатейший город, он как бельмо на глазу владетельных князей: в свое время император Максимилиан даровал ему вольности. Все, кто проживает в черте его стен, освобождены от всякого рода податей.

Но Гуттен слушал его вполуха, наслаждаясь столько раз виденным, но так и не приевшимся пейзажем, любуясь осмысленной суетой матросов - как на подбор ражих, белобрысых, улыбчивых молодцов. Вдруг он заметил на берегу густой столб дыма и скопище людей. Моряки оборвали песню и тоже уставились на медленно проплывающий мимо берег.

- Это ведьму сжигают,- растолковал ему Гольденфинген.- Желаете, ваша милость, причалим? Поглядите, а?