Телевизор (июль 2008) - журнал Русская жизнь

***

Я наконец-то нашла время походить по музеям. Их в Москве довольно много, все они прекрасно оборудованы и открыты для всех желающих. На другом берегу Москвы-реки есть прекрасная галерея, в которой выставлена большая коллекция русской живописи. Здесь можно проследить всю историю русского искусства - от средневековых икон в византийском стиле до современных футуристических портретов. Еще один старый музей находится в красивом классическом здании в центральной части города. Потом есть еще Исторический музей на Красной площади. Там хранятся любопытные археологические находки, глиняная посуда, древние драгоценности и статуэтки. В здании Профинтерна есть галерея, в которой выставлено «пролетарское искусство».

В Институте Ленина неподалеку от Большого театра есть три мемориальных комнаты. В одной выставлены фотографии, в другой - многочисленные портреты Ленина, в третьей находится точная копия его личного кабинета.

***

С первого сентября начался сезон в московских театрах. Во-первых, Большой, с его прекрасными постановками классических опер и балетов. Особенно эффектной мне показалась «Аида» с ее тщательно воссозданной египетской атмосферой. Впечатление от Художественного театра испортили спекулянты, которые продавали билеты вдвое дороже, чем они стоили. Сам спектакль (я смотрела «Двенадцатую ночь») мне понравился. Постановка была изящной, хотя и довольно старомодной. Но это неудивительно - Станиславский целиком и полностью принадлежит «старому режиму». Он - типичный представитель буржуазной интеллигенции, ему не понять современное революционное искусство, он не способен внести струю свежего воздуха в свои постановки. Тем не менее власти поддерживают его театр и дают ему полную свободу творчества.

«Студии» Художественного театра куда более интересны, их режиссеры явно вдохновляются левым искусством. Я побывала на спектакле Третьй Студии «Принцесса Турандот» - оригинально и очаровательно!

В Камерном давали «Святую Иоанну» Бернарда Шоу в кубистических костюмах и конструктивистских декорациях. Я смотрела постановку этой пьесы в Нью-Йорке и тут осталась скорее недовольна. Событие, которое я пропустила, - возвращение Шаляпина. А Павлову здесь, говорят, совсем забыли - в московском балете царит Гельцер. За левым искусством я отправилась в Революционный театр Мейерхольда на Садовой. Здешние постановки - последнее слово модернизма. Условные конструктивистские декорации, вся машинерия сцены обнажена. Я смотрела классическую комедию Островского «Лес». Все акценты в пьесе были смещены до неузнаваемости, но в результате получился не фарс, а тонкая пародия.

Сходила я и на вечер школы танца Айседоры Дункан. Исполнялись «Интернационал», «Марсельеза» и «Дух 1905 года». «Марсельезу» танцевала сама Айседора, очень экспрессивно и эмоционально. Но мне, честно говоря, ее искусство уже не кажется революционным. А ведь когда-то ее танец казался смелым и даже шокирующим, настолько он отличался от привычного классического балета.

Еще я побывала на большом благотворительном концерте в пользу пострадавших от наводнения в Ленинграде. В нем участвовали все самые известные артисты Москвы, исполнявшие отрывки из своих коронных ролей или декламировавшие Пушкина. Другой вечер, в Колонном зале Дома союзов, запомнился мне хоровой декламацией. Насколько я знаю, это чисто русское изобретение, появившееся совсем недавно.

Благодаря любезности товарища Наталии Сац, очаровательной молодой женщины, директора Школы эстетического воспитания и режиссера Детского театра, я получила возможность посмотреть сразу несколько спектаклей, поставленных специально для детей. Обычно взрослые (за исключением преподавателей, которые сопровождают группу детей) на эти представления не допускаются. Я посмотрела «Тысячу и одну ночь» и «Гайавату». В пятницу был вечер классической музыки, исполняли произведения Римского-Корсакова. На концерте присутствовало много учащихся музыкальных школ и техникумов. Позже товарищ Наталия Сац показала мне детские отчеты, в которых они делились впечатлениями от просмотра «Гайаваты». Каждый ребенок нарисовал сцену, которая произвела на него наибольшее впечатление. Рассматривать эти рисунки было необычайно увлекательно, бросалось в глаза то, насколько все дети разные и как по-разному они воспринимают искусство.

***

Только что завершилась сессия Центрального Комитета СССР. Она проходила в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца. О том, что там обсуждалось, я узнаю только, когда получу свежий номер Communist daily. Мой спутник пытался переводить мне кое-что, но это были только разрозненные фразы. Меня, впрочем, все равно не очень интересовали прения, куда больше радовало то, что пропуск на Сессию дает мне возможность беспрепятственно гулять по Кремлю, - и этой возможностью я пользовалась каждый день.

У дверей Андреевского зала наши пропуска проверяют два скромных молодых товарища в яркой военной форме. Я давно обратила внимание на людей в такой форме, но не знала, к какому роду войск они относятся. Вот и шанс все выяснить. Мой спутник переводит: «Американский товарищ хотел бы знать, кто вы?» Оказывается, что это солдаты ГПУ, Государственного политического управления. Эта организация - наследница внушавшей страх ЧК. Солдаты выглядят дружелюбно, так что мне вряд ли придется поплатиться головой за любопытство.

После сессии мы долго бродим по дворцу - лестница за лестницей, через все царские палаты с низкими сводчатыми потолками и меленькими окнами в глубоких нишах. Эти палаты знакомы каждому, кто слушал Шаляпина в «Борисе Годунове» - декорации постановки были точной копией помещений Кремлевского дворца.

Потом мы выходим на Соборную площадь Кремля и долго бродим среди церквей с потемневшими от времени куполами, церквями, в которых были коронованы все русские цари. Я любуюсь высокой колокольней Ивана Великого, прохожу мимо огромного колокола, который никогда не звонил, мимо трофейных пушек и выхожу из Кремля через Троицкие ворота.

***

Прошлым вечером мы отправились в клуб ГПУ. Это не привычный нам «офицерский клуб», его может посетить любой человек, так или иначе связанный с ГПУ, будь то мужчина, женщина или даже ребенок. Сюда могут прийти солдат и служащий, стенографистка или библиотекарь, швейцар или учитель вечерней школы. Дети могут играть в яслях клуба, пока их родители работают или находятся на концерте. В день нашего визита в клубе должна была состояться встреча женщин-работниц. В ожидании ее начала мы увлеченно бродили по зданию, осматривая прекрасную библиотеку, ясли, детский сад и маленькую комнату, в которой проходило какое-то комсомольское собрание. Здесь я обратила внимание на то, что практически все присутствующие курили, и попыталась сделать замечание юноше с лицом херувима, который достал из кармана пачку папирос. «Нет-нет, товарищ, вы слишком молодой!» - сказала я. Он улыбнулся и закурил. «Не можем же мы просто запретить им курить, - сказал наш провожатый. - Но мы собираемся начать агитацию против курения».

Так здесь управляют делами. Надеюсь, что за агитацию возьмется товарищ Троцкий, мне говорили, что он, несмотря на внутрипартийные конфликты, по-прежнему очень популярен в народе и к его мнению прислушиваются. Может быть, с его помощью воздух на комсомольских собраниях станет почище.

До концертного зала мы добрались, когда встреча уже началась. Я хотела было незаметно просочиться внутрь через боковую дверь, но ничего не вышло. Председатель, очень приятная и эффектная женщина, объявила, что в зале находится «товарищ из Америки», и пригласила меня в президиум. Зал бешено зааплодировал, и мне не оставалось ничего другого, как подняться на сцену и произнести через переводчика короткую благодарность за оказанную мне честь. После этого заседание пошло как обычно. Сначала председательница выступила с речью о Ленине. После ее выступления пианист заиграл «Мы жертвою пали в борьбе роковой», революционный траурный марш. От печальной мелодии даже у меня разрывалось сердце - что же было ожидать от этих женщин, каждая наверняка потеряла кого-то близкого в годы Гражданской войны. В зале слышались рыдания. Но после того как музыка закончилась, все быстро успокоились.

После заседания я вернулась к себе в гостиницу и села писать дневник. Ровно в полночь в дверь постучали. Я открыла. На пороге стояли два солдата ГПУ (это был не сон и не галлюцинация) и двое в штатском. Я ужасно испугалась, потому что сразу же вспомнила все жуткие истории, которые мне рассказывали об арестах ЧК. Но солдаты тут же поспешно извинились и отправились к соседней двери. Я была не тем, кто им нужен.

***

Мое прощание с Москвой было захватывающим и волнующим - словно меня пришли проводить миллионы товарищей. А все потому, что я решила задержаться здесь до 7 ноября, самого важного дня в календаре Советской России, годовщины большевистской революции.