Магазинчик на улице Грез - Алина Лис

— Попалась… — выдыхает чертов аристократ, вглядываясь в мое лицо. — От меня не убежишь.

Грохот сапогов за спиной и голос полицая:

— Даяна Кови, ты арестована.

А камеры здесь ничего.

Почти как та комнатушка в ночлежке. Только окон нет, пол каменный, а вместо тюфяка кровать с железной сеткой. Но жить можно.

Если бы не охрана.

Скрип двери заставляет вздрогнуть и повернуться к двери.

— Привет, красотка, — в камеру заваливается наглый хмырь в полицейской форме. — Ну что — не передумала?

— Нет, — голос звучит хрипло — в горле сухо, как в пустыне Калахари.

— Уверена? — он выразительно встряхивает в руках бутылку из темного стекла. Подносит к губам и пьет — демонстративно, обливаясь.

Я слежу за ним жадным взглядом не в силах отвернуться. Когда мерзавец, убирает бутылку от губ, нарочито отдуваясь, кулаки сжимаются так, что ногти вонзаются в ладони.

— Ну что ты как в первый раз? — добродушно увещевает он. И снова трясет посудиной так, чтобы я слышала плеск воды. — Сама из шлюшек мамаши Глэдис, а ломаешься, как девица на выданье. Давай, пить-то хочется?!

— Вали в драконью задницу, — цежу, пытаясь сглотнуть, но слюны нет.

Довольство на роже охранника сменяется злобой.

— Что, шибко гордая, потаскуха? Привыкла перед богатеями ноги раздвигать, простыми стражниками брезгуешь?

Он выплевывает слова, надвигаясь все ближе, а я отступаю. Целых три шага до того, как натыкаюсь на стену камеры.

Так и знала, что к этому придет. Поняла еще когда после обыска он вел меня в камеру, норовя облапить за задницу. Пытка с лишением воды была лишь прелюдией, но зачем уговаривать, когда можно просто взять силой? Кто поверит жалобам шлюхи, наркоманки, воровки…

Это до того дико, до того похоже на картинки из не-моего прошлого, что я немею. Замираю, как кролик перед удавом. Как замирала Даяна в тот первый раз…

Чужая память вспыхивает калейдоскопом страшных эпизодов, обрушивается бессилием и ужасом, болью, отвращением к себе…

Что я могу сделать? Как возможно защититься от насилия в мире, где ты — красивая кукла, бесправная игрушка?

Беспомощность тихо шепчет, убеждает сдаться. Расслабиться и постараться получить удовольствие, как в анекдоте. Это тело давно не девственно…

Мерзавец подпихивает меня в сторону кровати.

— Ну давай! Раздевайся. Отработаешь и получишь свою воду, — бормочет он.

Это так гнусно, так нестерпимо отвратительно, что в ответ в душе вспыхивает спасительная ярость. Она смывает оцепенение.

Я! Не! Жертва!

Губы сами собой раздвигаются в злом оскале. Руки дрожат — но это не страх. Просто до смерти хочется выцарапать ублюдку глаза.

— Только тронь, и я…

— Ты — что? — он ухмыляется с видом уверенного в своей безнаказанности подонка и кладет руку мне на грудь. — Пожалуешься? Думаешь, хоть кому-то есть до тебя дело?

Ярость перерастает в бешенство, пальцы сводит судорога. Что-то опасное кипит внутри, раздирает душу, рвется наружу.

Вскидываю руки и бью почти вслепую, вкладывая в этот удар все бессилие, всю ненависть и ярость. Бью за себя, за Даяну, за всех девчонок, которым вот так же приходилось стоять перед насильниками, чувствуя себя низведенными до куска мяса…

Вспышка. Грохот. Разряд ослепляет на мгновение, руки горят, словно ошпаренные кипятком. С потолка сыплется крошка и где-то вдали пронзительно завывает сирена.

И ноги вдруг отказываются стоять. Просто складываются, как у куклы на шарнирах. Медленно сползаю по стенке. Черные пятна перед глазами рассеиваются, открывая чудесное зрелище — выбитая дверь камеры и поверженный ублюдок-охранник.

Что же, маэстро Азазель, вы честно выполнили свою часть сделки.

***

Проходит почти час.

Мерзавца-насильника утащили для оказания медицинской помощи, дверь подняли и кое-как пристроили на прежнее месте, прижав с той стороны чем-то тяжелым. Но в камеру никто так и не вошел.

Кажется, меня тут боятся.

Смешно, вот только пить хочется совсем уж нестерпимо. И бутылка, которую этот гад принес, разбилась.

Будь больше сил, я бы попыталась прорваться к выходу с боем. Надо пользоваться открывшимся даром, раз уж я крутая магичка.

Но с силами беда. Даже до кровати доползти не могу, так и сижу на полу. По телу растекается приятная слабость и покой. Мне хорошо. Еще бы водички, совсем замечательно будет.

Скрежет за стеной. Дверь открывается, и в камеру заглядывает Торнтон (я уже знаю, что его зовут Рой Фицбрук, но от этого называть лорда мысленно Торнтоном даже веселее).

А еще лягушкой. И земляным червяком.

Вяло приветствую лорда взмахом руки.

— Хороший денек, ваша милость, — голос мало того, что сиплый, как у алкаша со стажем, так еще и такой тихий, что я сама себя еле слышу. — У вас не найдется немного воды?

Он хмурится.

— Что?

— Пить.

Удивительно, но лорд все понимает с первого раза. Умняшка, не отнять. Слышу отрывистую команду, торопливый топот. Сам Фицбрук входит в камеру, нисколько не боясь могучей и грозной меня. Опускается рядом на колено, всматривается в мое лицо и ругается — громко и весьма экспрессивно.

— Лордам не полагается выражаться, — сообщаю я ему шепотом.

Господи, как же хочется пить!

Наверное, у меня уже начинается бред, потому что чувствую, как его лордейшество берет меня на руки и несет до кровати. А вслед за тем в руках Фицбрука возникает кувшин полный прохладной, свежей, восхитительно чистой воды.

И я пью, пью жадно, взахлеб, проливая драгоценные капли на тюремную робу.

Это определенно круче, чем секс. Это настолько хорошо, что даже не знаю с чем сравнить.

Примерно это я и сообщаю лорду, когда, наконец, отрываюсь от кувшина. Он хмурится.

— Что ты несешь?

— Я несу возмездие во имя Луны… — странно. В кувшине определенно была вода, почему же я чувствую себя такой пьяной? — Кстати, вам не кажется, что “Фицбрук” удивительно похоже на “физрук”, — глупо хихикаю. — Точно! Так и буду вас звать, лорд Физрук.

Он хмыкает и берет меня за руку. Пальцы с силой надавливают на ладонь, на мгновение воздух вокруг словно сжимается. Тяжелая аура давит, прижимая к кровати…

Хлопок.

И все заканчивается.

Словно розовые очки сдернули. В ушах стоит легкий звон, в теле по-прежнему изнеможение, но сознание ясное. Почти, если не считать сосущего чувства утраты чего-то важного.

Драгоценного.

— Опьянение силой, — с усмешкой поясняет лорд, удерживая меня за руку. — Случается при инициации.

— Верните! — требую я, отчего-то точно зная, что