Раймон и Армель - Qrasik
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Армель вернулась домой после своего паломничества, не чувствуя никакого облегчения. Однако же, слова неизвестной женщины-паломницы прочно сохранились в ее памяти и должны были направить ее по новому пути. Тем более, что отголоски этих речей Армель ещё раньше ощутила в своем сердце, но была слишком юной и неопытной, чтобы сразу осознать их. Оттого, что она сильно любила мать, ей было трудно простить отца и принять его помощь, это было для нее чем-то вроде предательства. Оттого, что она всем сердцем полюбила Раймона и была готова отдать жизнь за него, ей было трудно принять, что ему это, может быть, не нужно. Что ж, она больше не станет навязывать ему свою любовь, а его жалости не примет. Слова паломницы о том, что, только став богатой и знатной, она сможет посмеяться над теми, кто прежде унижал ее, до сих пор звучали в ушах и жгли сердце, как раскаленные угли. Вообще, зачем жить сердцем? Зачем кому-то верить? Она научится жить разумом и будет делать только то, что нужно. Оставалось лишь сообщить отцу о своем согласии ехать к нему, и это было самое трудное. Но мысль о том, что верный Гуго, который спас ее, да и всегда был скорее другом, чем слугой, сейчас скрывается в лесу, как дикий зверь, заставила ее действовать. Она позвала Берту. Язык плохо слушался, когда она велела своей верной кормилице ехать в отцовский замок. Берта коснулась ее лба и всплеснула руками. У Армель началась лихорадка. В этот же день она слегла в постель. Вместо Берты к барону поехал священник. Через два дня барон де Корбэ прибыл за дочерью. Армель смутно помнила, как чуть-чуть покачивались на лесной дороге закрытые конные носилки, в которых ее везли. Свет почти не проникал сквозь опущенные ковровые занавеси, и это было даже приятно. Теплое лисье одеяло оказалось легким и мягким на ощупь, и лежать под ним было очень удобно. Большую часть пути она спала, а когда просыпалась, Берта поила ее лекарственным отваром. Приглушенные голоса доносились словно бы из-за плотного тумана. — Как она? — этот вопрос очень часто задавал мужской голос. Или она просто порой бредила и поэтому казалось, что часто? — Ей лучше. Главное — сейчас побольше спать, тогда силы быстро восстановятся, — это говорила Берта. — Я даю ей нужные травы…
Потом она действительно надолго погрузилась в сон и не хотела просыпаться, ибо видела самые прекрасные на свете глаза под черными арками бровей и блестевшие в улыбке жемчужные зубы. Она уговаривала себя, что забудет это… Забудет его, но немного позже, когда проснется, а сейчас, во сне, пока прежняя жизнь не закончилась, ещё совсем чуть-чуть поговорит с ним! Она даже не услышала, как прогрохотали копытами кони, въезжая на мост…
Глава 3
Казалось, прошла вечность с тех пор, когда в саду замка Корбэ звучал беззаботный детский смех и веселые голоса. И вот теперь, после долгих месяцев отчаяния и скорби, возрождался к жизни и замок, и красивый, хотя в последнее время немного запущенный сад, и сам хозяин. Из-за деревьев доносились голоса его детей, и барон направился в ту сторону. Оставаясь незримым для них, с невольной улыбкой наблюдал за сыном и дочерью. Они сидели под раскидистым деревом, Армель — на деревянной скамье, а маленький Амори — в специальном кресле на колесах, в котором он и перемещался. Две головы — золотая и белокурая — склонились над лежащей на скамье толстой книгой в сафьяновом переплете. — Видя, что Цезарь направляет путь в земли секванов, — вслух читала Армель, — по краю области лингонов с целью подать провинции руку помощи, Верцингеторикс остановился в десяти милях от римлян тройным лагерем и собрал на совет начальников конницы… — Как хорошо ты читаешь! — проговорил Амори. — Теперь я ясно вижу, как интересна эта книга. А вот раньше, когда ее читал мой воспитатель, диакон Антоний, я чуть ли не засыпал! Нет, он хороший человек и очень учёный, но его чтение так монотонно! Лишь из боязни обидеть его я старался не зевать! И то не всегда получалось. — А он не бранил тебя за это? — Нет, он добрый. Но я знаю, что он тогда расстраивался. Помолчав немного, мальчик сказал: — Я бы и сам хотел стать военачальником, как Юлий Цезарь. Но и Верцингеторикс тоже отважный воитель, для меня было бы честью помериться силами с таким противником, будь я взрослым… И здоровым. Он говорил это спокойно и без горечи, как будто смирился с тем, что из крепкого и сильного мальчика стал калекой. Но сердце отца вновь болезненно сжалось. — А что думаешь о Цезаре ты, сестра? — спросил Амори. — Был ли полководец более прославленный, чем он? Она пожала плечами. — Возможно, Александр Великий. Ну и ещё, может, наш император Карл Великий. Каждый из них совершал великие деяния, которые не удавалось повторить никому. А вот ошибки у них были одинаковые! — Какие же? — Слишком доверяли своему окружению. Ну, вот Цезарь даже погиб из-за этого! — Ну не могли же они совсем никому не доверять! А вокруг великих людей и правда часто крутятся всякие… — мальчик презрительно скривил губы. — Может быть, вернёмся в замок? — предложила Армель. — Ветер сегодня холодноват, ты можешь простудиться. — О нет, мне не холодно. Если ты не замерзла, давай погуляем еще! Я, кстати, собирался спросить тебя об одном деле. — Что же это за дело, Амори? — Почему ты не попросишь отца удалить из замка Беренис? — Не думала об этом, — Армель пожала плечами. — Почему не думала? Она же ненавидит тебя, распускает слухи! — Она была твоей нянькой, Амори. Тебе не жаль ее? — Жаль, но ты — моя сестра. Никто не смеет порочить твое имя. Пойми, неверные или готовые предать вассалы никому не нужны, а она озлоблена. Ты понимаешь, прежде она имела большое влияние в замке…
Барон, так и не замеченный ими, отступил за деревья. Вернулись они через час, прямо к обеду.
Незаметно пролетели 2 месяца с того дня, как барон де Корбэ привез дочь в свой замок. По прибытии Армель пролежала ещё сутки, а встав наконец с постели, чувствовала себя чужой в незнакомом огромном
