Привычка умирать - Мария Симонова

— Ого! — тихо сказал Каменский: если обществу будут представлены веские доказательства реального бессмертия, эта бомба может стать по-страшнее знаменитой “убийцы планет”. Недовольных политикой — масса, способная перерасти в критическую.

“Вот уж действительно — “Ого!” — Крапива начал осознавать, что его допускают в элиту, к госсекретам. А кухня тут совсем другая, и, не зная ее, легко можно заработать несварение желудка. С летальным исходом. На Омске-24И, где он служил раньше, ходили мрачные легенды про неожиданные исчезновения оперов Администрации, о темных несчастных случаях с теми, кто прикасался к ее секретам. Крапива относился к подобным байкам снисходительно, считая их порождением зависти к купающимся в роскоши счастливчикам, пролезшим на столь высокий уровень. Несчастные случаи и внезапные смерти всегда сопутствовали работе оперов.

— Обстановка крайне накалена, — говорил Гор — Два часа назад меня вызывал Сам. В прессе развернута целая кампания по вопросу бессмертия. Якобы Президент укрывает от народа такое сокровище. Ажиотаж поднялся просто бешеный. Это еще не бунт, но ты же знаешь — всегда найдутся ренегаты, готовые воспользоваться ситуацией. У господина Вечного Президента немало врагов. Где произошла утечка, через кого — нам предстоит разобраться в кратчайшие сроки. И перекрыть каналы. Времени в обрез, людей тоже.

— Усиления нашей группы не будет? — спросил Каменский.

— Нет, — отрезал Гор. — Новых людей придется экстренно кодировать, а значит, вызвать еще большую утечку. Быстрая блокировка ненадежна. Значит, должны обойтись теми, что в наличии.

Советник поднялся, хлопнул Каменского по плечу:

— Ты, Игорь, поправляйся. Регенерация еще не закончена. У тебя полтела сплошной синяк, а другая половина — термический ожог. И то благо, что голова цела. Она-то нам и понадобится.

Крапива вышел из палаты вместе с советником:

— Александр Васильевич…

— Да?

Гор резко остановился. В коридоре никого не было, но он машинально включил глушилку. “Ну и в дело меня взяли!” — со знобящим восторгом подумал Крапива.

— Есть вопросы? — спросил Гор.

— Я тут… Вот! — Опер извлек из нагрудного кармана небольшой плоский контейнер из пластика — в таких хранят вещдоки. Внутри притаился маленький кровавый комочек.

— Что это?

— Это ткани Зашитого. Когда драбант ему башку окончательно снес, меня шматками забрызгало.

Советник посмотрел на опера с интересом, покачал головой, впрочем, без осуждения.

— Ну народ! Один подставляется под лучевик, когда его голова забита данными по делу. Не дублированными, заметьте, данными. Другой держит в кармане вещдок и носит его с собой, вместо того, чтобы приобщить к делу. Ладно. — Гор поднял ладонь… — Приобщим. Только скажите мне, опер, почему вы так поступили, когда у вас была ясная инструкция касаемо лаборатории и всего, с ней связанного?

— Да эти… Бригада техников уж больно нагло себя вела. Сразу всех выгнали, как будто не мы вели дело. Обшмонали поголовно. Потом эта мозгочистка. Вот я и…

— Понятно. Что ж, Крапива, ваши действия вполне согласуются с текущим моментом. — Советник спрятал контейнер во внутренний карман. — Все правильно. Идемте. Необходимо дать распоряжения об аресте журналистов, причастных к утечке. Надеюсь, они выложат нам кое-что о своих источниках информации.

Джек Плякин не спешил застегивать штаны — откинувшись в раздолбанном кресле своего старого “москвичонка”, он закинул руки за голову и из-под полуопущенных век лениво наблюдал, как Надька деловито возвращает рту его прежние жгуче-наглючие очертания. Своему большому, теплому, наглому и, ох, умелому рту.

Голова, прочищенная вспышкой оргазма, вновь постепенно заполнялась насущными мыслями. Вернее, мысль была одна, но что из нее проистекало!

Какие горизонты открывались, какие возможности: через два часа Джек должен был наконец встретиться лично с автором материала “Бессмертие Президента — смерть народа!”, вышедшего третьего дня в вечернем блоке “Злобный час” за подписью. Плякина. Президент Белобородько обессмерчен. Администрация скрывает факты, но аппарат, дающий человеку вечную жизнь, существует. Тема глубоко засекречена. Это была бомба! И взорвал ее кто? Плякин, журналюга, не хватающий с неба звезд.

До этого не хватающий.

Ничего, все они еще увидят, какой он журналист. Все. И эта чертова жаба — Барсеткин — пожалеет, что турнул его за аморалку. Да ему уже сейчас предлагают пяток таких контрактов, от сумм которых голова кружится. И не только у него: вон, Надюхе, секретутке шефовой, только намекнул, и каков результат! А аноним обещал материал на двенадцать — двенадцать! — полнометражных программ. И факты. Факты убойные: действие прибора, встреча с подпольно обессмерченными людьми, информация из первых рук, демонстрация результатов. А там чем черт не шутит… Ведь можно потребовать и проверки на себе, а! Каково? Бессмертный Плякин! Да если все раскрутится, такое можно устроить! Расшатать систему, сорвать покровы секретности, референдум, отмена раздела Прим. Бессмертие для всех! И Плякин — творец и инициатор…

Надька сделала губки буквой О, водя по ним помадой, а Джек, распалившись от собственных мыслей, выпростал одну руку из-под головы, положил ладонь ей на затылок. Пропустил жесткие от завивки локоны сквозь пальцы, сжал кулак. Кому секс — разрядка, а Джек завсегда от этого дела заряжался, идеи начинали шевелиться в голове.

Надька вопросительно глянула на него. Послушно нагнула голову. Надо будет ей презент какой подкинуть, что ли… Или в секретутки сманить… Ну, это потом. Потом…

Бессмертный Плякин! Великий Плякин! Рука же задавала Надьке нужное направление действий. О, это будет великое событие, он всем докажет… Да, на встречу опаздывать нельзя. Как там со временем? Нормально. Пикнул коминс. Не выпуская Надькиных волос из кулака, Джек ответил, но монитор лишь мигал ровным сероватым оттенком, и никакого сообщения не поступило… Ошибся кто-то. Ерунда, мелочь. Черт бы с ним! Пусть мигает. О… Великий Плякин плюет на мелочи. О, великий Плякин сейчас кончит и отправится навстречу СЛАВЕ. Навстречу БЕССМЕРТИЮ…

Жар разливался по телу, волна экстаза поднимала его на недосягаемые простым смертным высоты, удача пульсировала в жилах, левую руку сотрясала легкая вибрация. Пульсировал в такт толчкам крови монитор коминса. Впереди ВЕЛИЧИЕ!

Надежда не останавливалась, вошла в привычный ритм движений, чувствовала по нараставшей пульсации, что Плякин уже близок к финишу. И сама она достаточно распалилась, чтобы удвоить, утроить усилия — пусть-ка этот мужичок с такими-то перспективами оценит ее способности, а то достал этот старый козел Барсеткин — и не останавливалась, пока тело Плякина не выгнулось дугой, сотряслось короткой судорогой. Издало короткий вскрик и опало, расслабилось. Все?

Надежда, не получив ни малейшего подтверждения финиша, удивленно приподняла голову и замерла: широко раскрытые глаза Плякина неподвижно смотрели куда-то мимо нее, и в них остывало изумление. Правая рука будущей звезды журналистики комкала пиджак на груди. Потом рука упала, чуть не задев Надежду по носу, и в этом падении было настолько мало жизни, что она… Она замерла, парализованная, могла только тоненько визжать.

Да так и визжала прямо в его еще неопавший член, как в микрофон караоке, когда дверцы “Москвича” распахнулись резким рывком и в салон сунулись дюжие резкие молодчики в черных комбинезонах. Ее попытались выдернуть из машины, но парализованные ужасом пальцы не разжались. Джек, соответственно, начал заваливаться на бок, его голова деревянно стукнулась о подлокотник. Надежда и рада была бы оторваться от коченеющего на глазах любовника, но сознание уже оставило ее…

Последнее, что осталось в памяти — скрещенные алебарды на эмблемах молодчиков, и один в штатском, задумчиво разглядывающий горстку пепла на запястье и мертвого Плякина. Коминс журналиста рассыпался в прах.

Парфилов морщился, жевал сустак, но трубкой упрямо попыхивал и от экрана не отрывался. Поджелудочная опять начала пошаливать: ох, не надо было ехать вчера к Максиму Витальевичу на вечеринку. Ох, не надо. Но никуда не денешься — от приглашений начальника отказываться не принято.

Ну выпили, ну посидели, стриптизом потешились. А потом Максим Витальевич отозвал Парфилова к себе в кабинет и врезал. Словами, конечно, но бывает, и слова ранят вернее плазмогана. А почему, скажи-ка мне, Парфилов, эти мандавошки из “Злобного часа” нас в третью позицию поставили? И вдули по самое дальше некуда. Да, я, Парфилов, про обессмерчивание тебя спрашиваю. Их каналишка вшивый сразу себе рейтинг на четыреста пунктов с лишком поднял, а мы что же? Молчишь? А ведь меня инвесторы спросят, я что — тоже молчать должен?! Опарфилиться должен?