Призрак с горы Мертвецов - Инна Балтийская

В маленьком грязном холле их с ворчанием встретил старый портье, судя по роскосым глазам, из местных ханси. Он сразу сообщил, что в номерах холодно, не сильно теплее, чем на улице, поэтому спать лучше не в кроватях, а в спальных палатках. Или, на худой конец, в полушубках и валенках. Но Тамаре было тепло. Впрочем, и остальные студенты, разгоряченные и радостные, только усмехнулись в ответ на слова старика. Подумаешь, гостиница на задворках, подумаешь, промороженные номера! Зато дешево, а им лишь одну ночь перекантоваться.

В душевых кабинках на первом этаже отсутствовала горячая вода, плитки на полу были разбиты в хлам, но ей показалось, что такой красоты она не видела никогда. А чего стоило снежное поле, окружавшее гостиничку россыпью искрящихся блесток! Жаль, что мы приехали в начале февраля, и не под Новый год, думала она. Вот где надо праздновать!

Спать девушки легли прямо в одежде, как советовал старый ханси. Правда, пальто они все же сняли, и накрылись ими сверху. Ночью Тома почти не смыкала глаз, представляя, как в походе Юрик поможет ей нести рюкзак, как поддержит ее на скользком склоне. И как при возвращении, сильно краснея, скажет, что всегда мечтал именно о такой девушке. Ее мечтам не мешал ни холод, ни болтовня и смех подружек.

Утром, услышав топот и смех в коридоре, она вскочила, накинула пальто и вихрем понеслась вниз. Обе раковины в разбитой душевой комнатке были заняты, но Лиля потребовала уступить место, и одну из раковин тут же выделили девушкам. Умывшись, она застегнула пальто и пошла было к выходу, но там ее ждал неприятный сюрприз. Ее Юрик, помятый и растрепанный, стоял возле входной двери, прислонившись к грязно-белой стене и сливаясь с ней лицом. Под глазами у него залегли темные тени, которые не скрывали даже толстые стекла очков, губы судорожно кривились. Она подбежала к нему вплотную и увидела, что парня бьет крупная дрожь. Пощупала горячий влажный лоб и с ужасом спросила:

— Юра, ты заболел?

Конечно, он заболел, ей даже не требовалось его ответа. Она просила Димку Щеглова отложить поход, не бросать больного товарища. Но тот был непреклонен — они должны выступить сегодня же утром, иначе не успеют вернуться до снегопада. Тамара не могла понять — как же так, неужели какой-то дурацкий поход может быть важнее друга? Получалось, что так.

Щеглов предложил ей остаться, и она, разумеется, согласилась. Она думала, что Лиля, ее лучшая подруга, останется с ней за компанию Ведь Тамара пошла в этот поход только ради нее! А там, глядишь, останется и Зина. Вчетвером не скучно и не страшно будет жить в пустой гостиничке до возвращения группы. Но Лиля молча прошла мимо нее к двери, и Зинка потянулась за ней. А самое обидное, что Юрик слезно просил Лилю остаться, словно ему мало было ее, Тамары!

Чуть не плача, Тамара повела Юрика наверх, в свой крохотный опустевший номер. Затем спустилась вниз, и с удивившей ее саму яростью набросила на старого портье, требуя немедленно вызвать врача. Телефона в гостиничке не оказалось, но испуганный ее напором, портье пообещал лично сходить за доктором на лыжах. А Тамаре в порядке компенсации выдал неплохой чайник, две большие фаянсовые чашки, и разрешил пользоваться небольшой кухонькой, скрывающейся в одной из расщелин холла, за низкой стойкой.

Врач пришел к вечеру, но ничего серьезного у Юрика не нашел, важно покрутил головой и посоветовал больше пить. А назавтра температура у парня спала, и Тамара, позабыв про свои обиды на бросившую их группу, начала активно флиртовать. Ну и пусть их все покинули, неважно! К их возвращению Юрик должен влюбиться в нее достаточно сильно для предложения руки и сердца. Они встретят однокурсников приглашением на свадьбу! И пусть гордячка Лилия кусает от зависти локти!

Она ухаживала за Юриком, как родная мать. Готовила ему самые вкусные блюда, которые только можно было изобрести из оставленных продуктов. Приглашала его на лыжные прогулки, которые были чудо как хороши в этом пустынном месте, где слегка слежавшийся снег вокруг гостинички напоминал огромную алмазную россыпь. Юрик ел ее кулинарные изыски, катался с ней на лыжах, односложно отвечал на вопросы, и механически кивал в ответ на пространные рассуждения, но при этом выглядел не как влюбленный, а как сомнабула, словно во власти какой-то чужеродной силы, которая превратила забавного, хоть и робкого парня в заводную куклу. И ее единственным собеседником стал старый портье-ханси.

Так прошло девять дней. А на десятый пошел густой снег. Он падал отвесной стеной, заваливая поляну вокруг гостинички, и Тамара всерьез обеспокоилась — как им теперь добывать продукты? Оставленная группой провизия закончилась, по сугробам лыжи не пройдут, а снегохода у них нет. Идти около километра по пустырю пешком, проваливаясь до пояса в глубокий снег, ей совсем не улыбалось. Но еще больше ее напугало состояние Чудинова. Уже в начале снегопада он, словно одержимый, обхватил голову руками и начал причитать:

— Они погибли из-за меня. Лиля погибла из-за меня!

Тамара не считала, что пришла пора волноваться. Ну, не успели вернуться вовремя, так у них с собой и провизии много, и палатка имеется. Переждут на горе снегопад, и вернуться. Она пыталась успокоить Чудинова, но он, на секунду придя в себя, зло посмотрел на нее и сказал:

— Ты не понимаешь. Их всех убили.

Глава 5

— Дмитрий Щеглов? — механически повторила я. — Простите, мы знакомы?

В трубке замолчали. Моя память, как сломанный механизм, щелкала, пытаясь за долю секунды найти правильный ответ. Кто такой Щеглов, и должна ли я его знать? Что-то пыталось прорваться сквозь защиту, но никак не могло. Что-то же связано с этим именем, что-то ужасное, то, что мне всегда хотелось забыть…

Заскрипели старые половицы, и в коридор вышел Игорь. Выражение его лица напомнило мне зомби, и я быстро повесила трубку, так и не дождавшись ответа. Не останавливаясь, бывший муж дошел до входной двери, рывком распахнул ее и вышел, даже не кивнув мне на прощание. Я сделала было шаг следом, хотела его окликнуть, но горло сжалось диким спазмом, и я не смогла выдавить ни слова.

От резкого удара дверь стукнулась о половицы и захлопнулась. А я села прямо на пол коридора, на аккуратный грязно-розовый половичок для ног, о который сегодня никто и не подумал вытереть подошвы. С пола мне видна была часть моей любимой кухоньки. Розовый пластиковый столик на одной металлической ноге, два плетенных небольших кресла с розовыми вышитыми подушечками, кружевные оранжевые занавесочки на окнах. Мой кукольный домик. В нем я прожила около десяти лет. То есть я думала, что жила. Но нет. Печальная дурочка! Вот что он подумал при знакомстве, вот что он думал про меня все годы нашей совместной жизни. У меня снова что-то сжалось в груди, я не могла вдохнуть. Почему, ну почему мне так больно?

Я никогда не любила мужа, это так. Но я вышла замуж потому что думала — он, он любит меня! Влюбился с первого взгляда, мой рыцарь печального образа! Меня огорчали его измены, но я винила себя. Я была недостаточно внимательна к нему, я не смогла завоевать его доверие. Но оказалось, он просто поднял меня, как выброшенную кем-то пластиковую куклу, бедняжку, которой можно поиграть, пока более дорогие игрушки почему-то недоступны. А потом кукла, умеющая всего лишь хлопать глазками и говорить слово «мама», ему надоела. И ее выбросили. Выбросили печальную игрушку, не умеющую улыбаться.

Держась руками за стенку, я поднялась и медленно прошаркала на кухню. Остановилась на пороге и словно впервые ее увидела. Оранжевые пластиковые навесные шкафчики. Розовый пластиковый столик на одной металлической ноге, со свисающей скатеркой из кружевного пластика. Два плетенных кресла с розовыми вышитыми подушечками, кружевные оранжевые занавесочки на окнах. Все пластиковое, искусственное. Неживое!

Медленно-медленно меня охватывал гнев. Мне через пару месяцев исполнится тридцать лет, меня никогда не любили, даже мать. И поэтому я тоже никого не любила. Просто не научилась в детстве. Единственные эмоции, которые я испытывала — это тоска и страх. Но я не хочу больше быть бесполезной игрушкой в кукольном пластиковом жилище.

Я подбежала к фаянсовой кружке, забытой на столике, схватила ее и с размаху швырнула на хрупкую дверцу навесного шкафчика. «Дзяк»! — с жалобным звяканьем дверца открылась, наклонилась и обвисла на верхнем шурупе, обнажив аккуратно расставленные чайные чашки. Маленькие, розово-коричневые, такие изящные, словно игрушечные. Я подбежала к ним и рукой смела ближайшие на пол. Хрусть, звяк, хрусть, звяк! Я устала быть куклой!

Звон разбитых чашек немного привел меня в чувство, но ярость не прошла. Мне надоело чувствовать себя виноватой за сам факт своего рождения! Да, мама винила меня именно в этом! Если б тот ужасный год она не была беременной, она не пустила бы Лилию в тот опасный поход. Но я не виновата в этом, и даже моя погибшая сестра так не считает!