Европейская стажировка, или Тонкости общения с итальянскими мужчинами - Кира Кондратьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это о чем же?
– Как о чем? Что для итальянца важнее женщин? Только паста, пицца и, несомненно, хорошее вино, есть еще любители футбола… – он рассмеялся. – Хочешь увидеть дом Джульетты?
Конечно, я хотела, впрочем, как и любой другой дом, который пожелал бы показать мне Роберто.
И мы поехали в Верону. Многие веронские мачо, так же как и буссоленжские, нарядились в красные брюки, видимо, это была общеитальянская мода. Я попыталась представить в таком одеянии Роберто, но не смогла, он был слишком элегантным и утонченным. Тем временем Роберто парковал машину:
– Дом Джульетты открыт для туристов, а дому Ромео, точнее, дворцу, некогда принадлежавшему семейству Монтекки, повезло гораздо меньше. После того, как Монтекки покинули город, дворец переходил от владельца к владельцу, пока в тридцатых годах прошлого века городские власти не решили выкупить его, чтобы устроить там музей. Они, видимо, так бы и сделали, но началась война. Когда она закончилась, властям было не до музеев, в какие-то годы во дворце даже устроили городскую конюшню. В конце концов дом был продан, и сейчас его владельцы не собираются с ним расставаться, хотя он и находится в довольно ветхом состоянии.
Роберто явно интересовался не только девушками и пастой, но еще и культурой, искусством и прошлым своего города, и рассказчик он был отменный. Он знал о Вероне все, и лучшего экскурсовода трудно было представить. Мы шагали по древней веронской улице, каждый дом которой был – живая история, семьдесят лет назад здесь маршировали фашисты Муссолини, семьсот лет назад гуляла Джульетта Капулетти, а в двадцать первом веке город заполонили туристы, и все первые этажи заняли модные бутики и дорогие рестораны.
– Вот мы и пришли, – Роберто остановился у кирпичного здания, – во время раскопок в саду дома нашли барельеф, изображавший горожанина в шляпе. С тех пор принято считать, что это старинное архитектурное сооружение принадлежало роду Капулетти. «Капулетти» в переводе с итальянского означает «шляпы».
Арка у входа во внутренний дворик была исписана глубокомысленными надписями на всех языках мира, смысл которых был однозначен: «здесь были Марио и Франческа» или, более романтично: «Господи, прошу: "Пусть меня полюбит Паола!"».
– Видишь, как испачкали стены, – покачал головой Роберто. – Это традиция – просить у этого дома любви. Для полного счастья необходимо еще и потрогать правую грудь бедняжки Джульетты, вернее ее бронзовой статуи.
Джульетта, хрупкая и нежная, стояла в глубине дворика, чуть-чуть приподняв правой рукой подол своего длинного платья. Стены портить я, конечно, не стала, а грудь девушки все-таки потрогала: «Прошу тебя, Джульетта, пусть меня полюбит Роберто! Пусть он говорит мне настоящие слова, а не эти, пижонские: «Questa ragazza é piú bella de tutti!» Мне показалось, что она улыбнулась глазами, но улыбка эта была не радостной и светлой улыбкой юной девочки, скорее – грустная улыбка мудрой и знающей жизнь синьоры. Но все же она улыбнулась!
Мы снова вышли на виа Каппелло. Веронский воздух пьянил. Я вдыхала его и думала: «Что эта страна делает с несчастными практикантками, изучающими менеджмент? С каких это пор ты, Леночка, всегда такая практичная, общаешься с шарлатанами-предсказателями и просишь у интимной части тела статуи устроить твое личное счастье?» Уже темнело, туристы схлынули, их место заняли вышедшие на променад местные красавицы и местные мачо. Север Италии и Милан не зря считаются столицей моды, итальянцы выглядели просто восхитительно, похоже, на одежду и на парикмахеров была потрачена немалая часть их зарплаты. Я рассматривала идущих мне навстречу парней, почти каждого можно было отправить на подиум, но никто не мог сравниться с моим Роберто. Он взял меня за руку:
– В двух шагах отсюда находится пьяцца Эрбе, площадь Трав. Туристы обычно предпочитают площадь Бра, а мы, веронцы, – площадь Эрбе. Кстати, там много хороших ресторанов. Поужинаем?
– С удовольствием.
Нам посигналил щеголь, управлявший шикарным кабриолетом.
– Твой друг? Должно быть, он очень богат.
– Как церковная мышь, стоит такая жара, а он даже не может установить себе в спальне кондиционер, экономит на всем.
– Но, откуда у него тогда такая машина?
– Он ее купил, конечно, в кредит. Искусство казаться богатым развито в Италии, как нигде. Жизнь итальянца похожа на итальянскую оперу. Здесь все – великие пижоны и великие артисты. Если хочешь понять итальянца – не слушай его слова, смотри ему в лицо, смотри ему в глаза и попытайся прочесть в них его истинное настроение. Все плохое и некрасивое здесь принято прятать. И даже если у тебя совсем нет денег, надо всегда надевать дорогой костюм. Я скорее запрусь дома, чем выйду, зная, что произведу плохое впечатление. Мы пришли.
– Пьяцца Эрбе?
– Смотри: колонна со львом Святого Марка, за ним – фонтан Богоматери Вероны, а на заднем плане – дворец Маффеи. Видишь, на его крыше установлены статуи шести языческих богов: Геракла, Юпитера, Венеры, Меркурия, Аполлона и Минервы. А вот и мой любимый ресторан!
Потом он показывал мне площадь Дей Синьории и памятник Данте:
– Именно здесь, в Вероне, Данте писал свою «Божественную комедию»!
– Ты любишь Данте?
– Брось, как сказал Вольтер, «слава Данте будет вечной, потому что его никто никогда не читает».
– Повтори еще раз!
– Слава Данте будет вечной, потому что его никто никогда не читает! Только не вздумай произнести это в присутствии истинного веронца. Он тебе не простит!
Когда мы возвращались к машине, прохожих уже почти не осталось, веронское небо почернело, пустынные темные улицы, тишина, только луна, звезды и баритон Роберто, продолжавшего рассказывать мне историю Италии. У него был очень красивый тембр голоса. Можно было даже не слушать слова, а просто тонуть в звуках, но облик Роберто и атмосфера древнего города никак не вязались с английским, на котором мы разговаривали.
– Роберто, ты ведь лишь наполовину итальянец. Скажи мне что-нибудь по-испански.
– Ты знаешь испанский?
– Да. Знаю и очень люблю.
Его черные глаза сверкнули, в них промелькнуло что-то далекое, дикое и мне еще не знакомое. Это был взгляд не европейца, и я поняла, что в жилах моего кавалера течет не только испанская, но и индейская кровь. Он сорвал цветок олеандра и протянул мне:
– Запах цветка нам дарит…
на мгновенье,
власть над судьбою;
солнце на закате
приотворяет дверь в лазурном своде,
как будто приглашая нас войти;
предчувствие неведомого счастья;
в дом залетевшая шальная птица;
и длинная секунда удивленья…
(перевод Кружкова)
– Ты оказывается поэт?
– Не я, Хуан