Любовь до гроба - Luide

К несчастью, именно за помощь и защиту родича пришлось поплатиться Зеленой Земле во время Рагнарёка: Мировой Змей, как и предначертано, сразился с Тором, богом грома, бурь и плодородия, и погиб в этом самоубийственном поединке. Это повлекло множество землетрясений, извержений вулканов и прочих катастроф, сладить с которыми не смогли даже драконы, и в итоге их остров исчез, сметенный хвостом Ёрмунгарда, а драконьи горы перенеслись в сердце владений людей.

Около трехсот лет тому назад Рагнарёк, последняя битва, уничтожила прежний порядок, и вместо девяти миров, связанных воедино Мировым Древом, возникла единая земля. Катастрофа сотворила лоскутное одеяло из разных кусочков. Некоторые осколки канули в небытие, исчезли неведомо куда, а остальные чья-то неведомая рука мелко нарезала и перемешала, будто овощи в рагу. Владения эльфов, гномов, драконов и прочих соединились причудливой мозаикой. Теперь мир был един, и всем расам отныне предстояло ютиться вместе… Конечно, слияние миров не прошло безболезненно, и последовало время потрясений и множества войн. Слава богам, к означенному времени установилось относительно спокойствие.

Шеранн с улыбкой вспомнил, как трепетало его детское сердечко, когда дядя рассказывал ему на ночь об ужасах Рагнарёк, о том, как реки текли вспять, земля вставала на дыбы, а океаны сходили с ума. Ему не довелось собственными глазами увидеть Зеленую Землю, канувшую в бездну почти за двести лет до его рождения. Родина Шеранна — Вилийские горы близ столицы Мидгарда, и иной отчизны он не знал, однако драконы трепетно хранили память о своем острове. Да и что такое прошедшие три века, если принять во внимание длительность жизни детей стихии?

Дракон невидяще смотрел на великолепные портьеры, обрамлявшие окна, на драгоценные картины и дорогие ковры. Его мысли занимало отнюдь не убранство комнаты. Достижение цели, ради которой он приехал в Бивхейм, оказалось под угрозой, и притом единственно из-за абсурдных обвинений гадалки.

Положение драконов в общество было двояким и весьма зыбким. В мире сложилось несколько сильных государств, и в настоящее время войн между ними не было — лишь локальные конфликты. Нельзя сказать, чтобы хоть одна из рас была довольна таким смешением — всем хотелось бы жить в отдельных мирах, но выбора попросту не существовало, так что пришлось приспосабливаться. Некоторые, правда, даже теперь надеялись на возвращение старых порядков и отказывались признать, что мир необратимо изменился, но таких было меньшинство. Люди ко всему привыкают, и, как оказалось, нелюди тоже.

Впрочем, мир оставался пока совсем хрупким — лишь около двадцати лет миновало с той поры, когда отгремело последнее крупное сражение между Муспельхеймом и Мидгардом. Мирный договор между этими странами был подписан и последовали годы спокойствия, прерываемые лишь мелкими пограничными стычками, которые, однако, вполне способны были перерасти в новую военную кампанию.

Драконы всегда стояли поодаль, не часто пересекаясь с другими. В силу определенных причин их не задевали, хотя влиться на равных в новый мир для них было почти несбыточно. И вот теперь, когда появилась реальная возможность это изменить, все вдруг пошло наперекосяк — сначала у самих детей стихии, а теперь и у людей.

Шеранн задумчиво крутил в руках подвеску со знаком огня, знак особых полномочий. До сих пор ему не доводилось ею пользоваться, да и в сложившихся обстоятельствах этого делать не стоило. Вещица, совершенно непримечательная на первый взгляд, при более пристальном изучении вызвала бы восторг у любого. Там, в глубине металла, кажущегося холодным и мертвым, в действительности обитало пламя, и лишь воля дракона удерживала огонь, способный за несколько минут превратить украшение в лужицу расплавленной меди. Иногда оно рвалось на поверхность, расцвечивая выгравированный символ желто-оранжевыми и пурпурными бликами. Высокая честь и великое доверие, оказанные ему, заставляли Шеранна нервничать, поскольку со слов дяди он прекрасно понимал, сколь ответственная миссия на него возложена, гордился ею и в глубине души боялся не оправдать возложенных надежд.

Вот и сегодня он ошибся, неверно понял характер этой человеческой девицы, и счел, что лучше всего будет припугнуть несговорчивую гадалку. Без всяких сомнений, она каким-то образом связана с теми, кто затеял эту грязную провокацию, и дракон намеревался любым путем вырвать у нее подробности. Потому он не стал усмирять свой запальчивый нрав, позволил себе вспыхнуть, поддался гневу, рассчитывая насмерть перепугать госпожу Чернову…

Госпожу! Шеранн оскалился. Столь почтительное обращение к людям было ему не по вкусу, хотя дракон умел изображать уважение к иным расам и вести себя сообразно их варварским правилам. Впрочем, это не привило ему уважения к напыщенным и зачастую бесталанным людям, всего лишь мошкам, чья жизнь длилась только краткие мгновения… Однако — нельзя не признать этого — это были весьма деятельные мошки, сумевшие выжить, расплодиться, и более того, прибрать к своим рукам немалую часть драгоценных земель. Потому с ними приходилось считаться, как бы ни были они неприятны вольному драконьему племени…

Шеранн понимал, что совершил ошибку, решившись с наскока атаковать Софию (именовать ее даже про себя уважительно — госпожой Черновой, ему было нестерпимо). Самый легкий путь не оправдал ожиданий, оставались иные способы получить желаемое.

Дракон быстро написал записку, после чего позвонил, вызывая слугу. Явившийся мальчишка взирал на него с ужасом и восторгом и торопливо удрал, едва дослушав поручение доставить означенное послание. Шеранн поморщился — того и гляди слуги примутся разбегаться из-за глупых россказней — и принялся расхаживать из угла в угол…

Инспектору Жарову было жарко, сколь бы неуместным не был такой каламбур. Вытирая пот со лба кружевным платком (украшенным васильками — по последнему слову моды), он пытался убедить барышню Дварию, старшую дочь покойного господина Ларгуссона, что ей не следовало огульно подозревать столь уважаемых особ.

Барышня относилась к тем дамам, в присутствии которых бедный инспектор с трудом подбирал слова, краснел и невольно вспоминал своего гувернера, который все норовил стукнуть ученика указкой по пальцам за малейшую вольность в поведении или неправильный ответ. Предельно скромное серое платье, суховатые птичьи черты лица, тонкие пальчики с острыми коготками — Двария Ларгуссон походила на воробья, который вместе с тем нисколько не трепетал перед коршуном. У гномки имелись твердые взгляды абсолютно на все, и поколебать их было решительно невозможно.