Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой - Фолькер Вайдерманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позднее, отправив готовую книгу другу, Рот приписал в письме: «Я забыл вам сказать, что несколько сцен в моей книге написаны вами, вы их узнаете, и, хотя я не удовлетворен романом, я очень, очень благодарен вам».
С тех пор Стефан Цвейг стал для него незаменимым литературным советчиком. В январе 1933 года Рот писал Цвейгу: «Не могу начать ничего нового, пока не поговорю с вами. Мне необходимы ваша доброта и ваш ум».
* * *
В Остенде несколько недель спустя Рот с Цвейгом вместе просматривают вторую половину «Исповеди убийцы». Он читает вслух, Цвейг критикует, размышляет, переиначивает, высказывает свои соображения, идеи, замечания, вычеркивает слова-паразиты, повторы, указывает на ложные связи. Рот слушает внимательно и сосредоточенно, он открыт для предложений.
Весной этого года Рот впервые пришел в полный восторг от книги своего друга. То, как Цвейг разделался с реформатором Кальвином, очень порадовало его, еврея, почитавшего католицизм. Он зачитывался этой книгой три ночи, писал Рот. «При всем вашем знании реального мира в ваших прежних книгах все же присутствовал некий моральный балласт – определенная склонность к иллюзиям или, скорее, к смутным надеждам. Отбросив это, вы возвысились. Чистота, ясность, прозрачность, то, что я так люблю в мысли и форме. Никакой метафорической мишуры». И далее: «Можете представить себе, как я этому радуюсь, при всем своем почти кальвинистском пуризме». Так он хвалил и превозносил, но и сдерживал себя, проверяя, позволит ли ему дружеская и литературная совесть писать в таком духе своему покровителю. Однако, проверяя, он не мог себя ни в чем упрекнуть. Он был совершенно бескорыстен, все просто великолепно. И, счастливый, прибавил, словно величайшую похвалу: «У меня такое чувство, будто вы нашли дорогу домой и, полагаю, отчасти ко мне».
Находя дорогу домой, писатель находит и дорогу к дому другого. Йозеф Рот был большой тактик, Йозеф Рот был в отчаянии, он хотел любой ценой видеть друга. Хотел говорить с ним, писать с ним, пить с ним, хотел оставаться беззаботным рядом с тем, кто оплачивал каждый счет и разрешал все затруднения своим солнечным разумом. Так что, по-видимому, он немного преувеличил в своем письме. Но именно это он и имел в виду, говоря о возвращении домой. Это было одновременно и желание, и реальность.
Рот чувствовал близость смерти. Его комната, говорил он, похожа на гроб. «Подумайте, ведь мы никогда не знаем, когда видим друг друга в последний раз. И письма не заменят нам мгновений, когда мы встречаемся, здороваемся и особенно когда прощаемся».
В конце концов Цвейг уступил. Именно из-за Рота он выбрал Остенде своим убежищем тем летом. Друг мог быстро приехать поездом из Амстердама, это совсем недалеко. То обстоятельство, что в Бельгии действовал сухой закон, о чем Цвейг радостно сообщал ему в письме, конечно, не особенно привлекало Рота, но тот, зная о воспитательных устремлениях своего друга, нашел бы способ обойти их. И то, что Цвейг выбрал морской курорт, тоже было не совсем по вкусу Роту. Он любил приговаривать, что не ходок к морю, ведь и рыба не ходит в кафе. Рота не прельщали ни жаркое солнце, ни пляж, ни веселая атмосфера отпуска. Цвейг успокаивал: Остенде – настоящий город, в нем кафе больше, чем в Брюсселе, а бистро не счесть.
* * *
Но еврею с австрийским паспортом, да еще и без возможности подкупить трудно путешествовать в это время даже на короткие расстояния, даже между Нидерландами и Бельгией. Рот уже две недели ждет в Амстердаме бельгийскую визу.
А тревога еще больше возрастает. Ко всему прочему Рот только что расстался со своей подругой жизни, с которой прожил семь лет, – с Андреа Мангой Белл, уроженкой Камеруна, выросшей в Гамбурге и вышедшей замуж за камерунского принца. От первого брака у нее были взрослые сын и дочь, после рождения дочери принц их оставил, а сам вернулся в Африку. Поговаривали, что он баснословно богат, но ни брошенной жене, ни детям от него ничего не перепадало. Андреа Манга Белл, бывшая актриса, свою мечту о королевской жизни в Африке воплощала только на сцене, затем она работала художником-оформителем, пока не встретила Йозефа Рота. Став его секретарем, перепечатывая его рукописи, она стала и его содержанкой, ибо собственных денег у нее не было. Но Рот больше не хочет, да и не может заботиться о ней и детях. В марте он уезжает в Амстердам – к жизни более дешевой и свободной от семейных уз.
В июне он пишет своей подруге, предлагая ей переехать к нему в Амстердам или, позднее, в Брюссель. Только без детей. Пора им самим о себе позаботиться, либо пусть их содержит отец или кто там еще у них есть. Но уж точно не он, Йозеф Рот. В противном случае им лучше распрощаться. Долго он не получает ответа. А 28 июня приходит телеграмма от Тюке Манги Белл, дочери Андреа: «Пожалуйста, срочно приезжайте!» Больше ничего. Рот в крайнем волнении, он опасается наихудшего. У него нет денег, чтобы ехать в Париж, вот уже какой день он ждет в отеле «Эдем» бельгийскую визу, в панике звонит своей французской переводчице Бланш Жидон в Париж, но и она ничего не знает. Разве это не обнадеживает? Ведь если бы Манга Белл умерла, она бы знала. Рот в отчаянии. Два дня он ждет новостей от Тюке или Бланш Жидон. Наконец приходит еще одна телеграмма от Тюке Манги Белл. У матери случился нервный срыв, когда она узнала о намерении Рота с ней расстаться.
Поначалу Рот испытал облегчение. Да, он действительно боялся, что она могла свести счеты с жизнью. А нервный срыв – это очень похоже на уловку, притворную болезнь, чтобы заставить его вернуться. Чтобы он одумался и вернулся в семью. Но с него хватит. «Фрау Манга Белл упорно отказывается жить по законам моей жизни», – напишет он Бланш Жидон через несколько дней в свое оправдание. Его терзает совесть. Эта двойная мука, потому что судьба его первой большой любви, судьба Фридль, его жены, словно тень, легла на его жизнь. Она тоже не смогла «жить по законам его жизни», даже тогда, в Берлине, переезжая из гостиницы в гостиницу, всюду следуя за мужем. В собственной квартире в Берлине-Шёнеберге они прожили всего несколько месяцев в начале их брака в 1922/23 году. Скоро Роту это надоело, такая жизнь казалась тесной и фальшивой, и они переехали в гостиницу, потом другую, третью… Фридль была молодая, стройная, современная, бледная и прелестная девушка. На фотографиях она выглядит одновременно застенчивой и самоуверенной. Но их брак
