Испивший тьмы - Замиль Ахтар

– Это просто бальзам на душу, капитан! – сказал Красный Ион с другой стороны кают-компании.

Лабашец поднял деревянную кружку со сладкой алой жинжей.

Все тоже подняли кружки и провозгласили тост:

– За девственниц, наполняющих наши кубки!

После этого все разошлись по делам. С улыбкой на лице и слегка навеселе я спустился на нижнюю палубу, проведать пленника.

Я даже принес ему книгу – сокращенный вариант «Ангельской песни».

Я бросил книгу к его ногам. Хотя он все равно не мог дотянуться, потому что был закован в цепи.

– Принес тебе кое-что почитать, – сказал я.

Инквизитор Эстевао поднял голову. Старик почти ничего не видел опухшими глазами. Его запястья распухли еще сильнее, как и кончики пальцев, лишенные ногтей.

– Я рассказал тебе все, что знаю.

От него несло грязными подштанниками. Впрочем, ничего удивительного.

– Инквизиторов учат, как выдержать пытки, верно?

Естественно, ответ я уже знал.

– Твой голос… Он мне знаком.

Я встал перед ним и нагнулся. Он долго и сурово смотрел на меня, но так и не разглядел юношу, которого обучал.

Может, я стал неузнаваемым. Но Михей меня узнал. Хотя тоже не сразу.

– Куда вы отправляли тех, кого признали виновными? – спросил я.

– На смерть. Они все мертвы. В Крестесе не терпят колдунов.

Он учащенно дышал. Его язык посинел. Все ноги были в порезах и распухли, хотя мы их не трогали. Корабельные крысы никогда не побрезгуют угощением, пока пленник спит.

Но мое сочувствие было суше самого соленого берега.

– Ты лжешь, старик. Их не сжигали, не вешали и не расстреливали. Приходил корабль. Их сажали на корабль, и мы больше никогда о них не слышали. Куда же шел этот корабль?

– Корабль шел в открытое море. Там к их ногам привязывали камни, молились, чтобы Архангел простил их, и сбрасывали за борт.

– Лжец.

Мне хотелось показать ему свой глаз, который видит звезды. Очень хотелось. Но рожденные из бездны видения способны поджарить человеку мозг, как повар жарит яйца. А пока я не извлек из его разума правду, он нужен мне в целости.

Я вытащил член. Давненько уже не мочился. Я нацелился на сокращенный вариант «Ангельской песни» и не промахнулся.

– Да простит тебя Архангел, – пробормотал инквизитор.

Закончив, я пнул книгу. Она ударилась о стену, но не развалилась, как я рассчитывал.

– Да простят тебя те, кого ты замучил, – ответил я.

– Я делал все это во имя добра.

– Что ж это за добро такое?

– Колдовство вселяет страх. А страх порождает беспорядки. Анархию.

– Вокруг полно страха и анархии и без всякого колдовства.

– Вот именно. Зачем бросать в огонь хворост?

– Мы сами зажгли этот огонь.

– Мы? – Старый инквизитор внимательно посмотрел на меня. Из-за ссадин на лице он мог открыть лишь один глаз, да и то с трудом. – Ты тоже был инквизитором? Вот почему у тебя такой знакомый голос?

До чего ж горько было слышать эти слова. Я мог бы обвинить во всем его, но, в конце концов, я сам избрал Святую Инквизицию в той же степени, как она избрала меня. И мне нравилось быть инквизитором. Еще как.

А теперь я жаждал встать на колени, жаждал выплакаться перед теми, кого истязал во имя избавления от колдовства и ереси. У меня для них было только два слова: «Простите меня».

Но что есть прощение? По правде говоря, это горькое лекарство. Я просил Михея простить меня за то, что сделал с Мириам. За то, что запер ее в келье на девять месяцев, потому что посмела спать с кем-то, кроме меня. Но Михей не простил. Потому что простить – значит забыть, а забыть – значит лишить себя права на месть.

А месть слаще засахаренной вишни.

Я тоже насладился местью, пытая инквизитора Эстевао. Но моя цель не в возмездии, да и вырывание ногтей, похоже, не сработает, как и призывы к благоразумию. Однако я знал, как его расколоть.

– Приведите ее.

Дверь со скрипом открылась. И внутрь втолкнули его внучку. Она споткнулась о порог. Закованные в кандалы руки и ноги хрупкого создания были не толще палочки корицы.

Я схватил ее за ворот шерстяного платья и стукнул о переборку. Отскочив, девочка свернулась в углу и захныкала.

– Дедушка, – пролепетала она нежным испуганным голоском, – прошу тебя, не дай им меня мучить.

Выпученные глаза Эстевао стали похожи на спелые виноградины.

– Я не отправлю ее на дыбу и не четвертую, – засмеялся я. – Это слишком скучно. Мы, моряки, придумали развлечение получше. Могу поставить на кон кашанский рубин, что она продержится недели две, если подвесить ее вниз головой на носу. Правда, в море живут разные твари, никогда не знаешь, кому понравится ее запах.

– Ты соответствуешь репутации своей Компании, – сказал инквизитор. – Девочка неповинна в моих преступлениях.

– Так, значит, ты признаешь, что совершал преступления, – улыбнулся я, словно поймал жирного сибаса. – Знаешь, Компания торгует честно. Давай заключим сделку. Ты скажешь мне то, что я желаю узнать, а я отпущу ее, не наказав за твои грехи.

– Никсос. Мы отправляли виновных в колдовстве в Никсос.

Это меня удивило. Но, многое зная об этосианской церкви, я почуял тут правду. Никсос – это святая земля и благословенные воды Священного моря. А еще это дом главного епископа, обладающего почти такой же властью, как и патриарх.

Я свистнул. Двое моих подручных вытащили хнычущую внучку Эстевао за дверь.

– Куда именно в Никсос? – спросил я.

– К рыцарям-этосианам. Они держали пленников в цепях и под замком, подальше от нас, в глубоком подземелье.

– Под храмом?

– Да. Под храмом Гроба святого апостола Бента.

– Молодец. – Я взял «Ангельскую песнь», вонявшую моей мочой с легким ароматом жинжи. – Достаточно подержать ее несколько часов на солнце, и даже не догадаешься, что я на нее помочился.

– Моя внучка…

– Я не добился бы таких успехов, нарушая обещания, инквизитор.

А вот извращение обещаний было моим любимым способом самовыражения.

Я вышел в коридор и закрыл дверь. В дальнем конце стояла внучка Эстебао. Кандалы с ее рук и лодыжек со звоном упали на пол.

Я со смехом приблизился к ней. И потянулся к рогу на ее затылке.

– А про это ты забыла.

Зрачки ее глаз растворились, остались только белые сферы. Руки вывернулись под странными углами. Нос сполз с лица.

– Но он ведь не заметил? – сказала дэв, ее пронзительный голос был чем-то средним между голосом десятилетней девочки и пятисотлетнего демона.

– Позавчера Тревор несколько часов колошматил его по морде. Старик почти ничего не видит. Все