Шамбала - Алина Дмитриева

– Entschuldigung?

– Mein Familianname ist Stark , – почти плюю ему в лицо эти слова.

– Прикажете пытать, капитан? – раздался голос жандарма прямо над ухом, и он так больно сцепил мне руки, что чуть не закричала.

– Нет, прекратите, – он глянул на меня. – Und dieser Junge? – указал на Вита.

– Unschuldig, – уверенно ответила.

– Отставить, – выпрямился капитан. – Освободить пленных, – он поднял руку над толпой, и на запястье мелькнула буква М – татуировка, коей клеймят каждого приспешника Метрополя. После этого тебе дана одна дорога – служить Правителю и беспрекословно подчиняться ему во всем. – Именем закона провозглашаю невиновность!

– Но почему, капитан? – особенно прыткий страж бойко подбежал к своему руководителю.

Капитан, сохраняя спокойствие, наклонился к лицу подчиненного и прошипел:

– Потому что они наши, идиот. Взгляни на их форму.

Малец поднял округлившиеся глаза на капитана, затем глянул на меня, осознав ошибку.

– Понял, капитан, – опасаясь выговора, поспешил согласиться он. – Разрешите действовать.

– Разрешаю.

Я буравила этого капитана взглядом, совершенно не понимая, что происходит и почему он так сильно меня выгораживает.

Толпа загудела, Сфорца кинулась с младшими детьми к Виту, Мария боялась подходить ко мне. Сильно зудел левый локоть, я согнула руку и прижала к телу. Ну и в историю же я влипла!

Капитан пытался что-то донести до меня своими глазами, но я отказывалась взаимодействовать; тогда он подошел ближе, и негромко произнес:

– Вели Штарку явиться в здание Совета завтра в три часа пополудни.

– Что вы с ним сделаете? – изумилась я.

Снова на лице его мелькнуло подобие доброй улыбки. Черт подери, как весело жить! И почему это я не смеюсь, видя голод Вита или болезнь ребенка?!

– В городе сейчас опасно, – тихо добавил он, и по всему моему телу пробежала неясная дрожь.

Прежде, чем я осознала всю двойственность положения, этот странный капитан успел собрать подчиненных и отправиться восвояси.

Меня подхватила Сфорца и принялась страстно, как никогда прежде, благодарить за спасение Вита.

Какой дьявол привел меня сюда? Истерия, вызванная отъездом Кары, превратила меня в слабое, беспомощное существо, а ведь Герд полжизни нас учил, что чувства должны стоять не на первом месте, иначе сам станешь кормом для Метрополя.

Я не слышала, что говорили люди, что лепетали Мария и Сфорца… Я находилась в прострации. Я совершила самую большую ошибку – выдала себя всему городу. Они меня никогда не видели и никогда не знали, ведь я – мертвая душа. Дело о моей смерти пришили еще шесть лет назад к бумагам моих родителей, а теперь… я все разрушила. Мне все твердили: ты не можешь спасти всех. Спасла – и погубила себя.

Еще более раздавленная и угнетенная, чем прежде, я вынуждена была возвратиться в дом Герда.

7

Неведомо, какими путями, но он всегда все узнаем первым. Еще прежде, чем я переступила порог гостиной, почуяла невообразимое давление в воздухе. Ужин подходил к концу; Мальва и Орли прибирали со стола, их высокие стройные фигуры плыли по узкой столовой, точно призраки покинутых замков Шестой провинции. Ной отправился кормить свиней и кур. Руни молила Натаниэля составить ей компанию в какой-то карточной игре. Киану ждать не приходилось – сама тайна и неподчинение во всем доме. Но самое ужасное то, что не было Кары. Да, она часто уединялась после позднего ужина и занималась неведомой нам деятельностью; и все же тогда мы знали: она рядом.

Я безуспешно пыталась убедить себя, что все мои стенания напрасны и что перед всеми я предстаю, по меньшей мере, глупой, трусливой девчонкой, не ведающей собственного места. «Ни капли профессионализма», – выразился бы безупречный Герд.

Он поднял на меня свои темно-синие глаза – всегда казавшиеся несколько более знакомыми, чем должно бы, – но не произнес ни слова. Одним из эфемерных его талантов являлось проницательно умение скрывать от людей свои мысли. Герд был как скала: вечен, тверд, непоколебим. Он знал ответы на все вопросы и никогда не сомневался. Он был нам богом, которому мы поклонялись – впрочем, без отрицательных предпосылок, почти добровольно.

Он спокойно окончил свой вечерний чай, и молча указал мне на стул напротив него. Повиновалась.

– Что он сказал? – был его вопрос.

– Сказал явиться тебе… в здание городского Совета в три часа пополудни, – я не смела смотреть ему в глаза. – Герд, я… – хотелось принести извинения.

Увы, если бы они могли мне помочь! У Герда нельзя просить прощения – для этого не следует изначально садиться в лужу.

Он поднялся и отправился в свой кабинет.

– Держи мысли при себе, Кая, – сухо вывел он.

Он ушел, оставив после себя чувство стыда и горечи. Я стояла посреди столовой, как истукан, даже не зная, радоваться мне или печалиться. Мальва, держа в руках стопку грязных тарелок, сочувственно смотрела мне в лицо.

– Девочка моя, с ней все будет в порядке.

Я кивнула в знак благодарности. Мальва врать не умела – и я чуяла: это путешествие весьма опасно для Кары.

Уставшая, разбитая, опустошенная, я поднялась к себе в комнату. Здесь, в этом доме, у меня не просто свой угол – как то было у тетки – но четыре стены, в которых можно запереться и отгородиться от внешнего мира на несколько часов. Матрацы на постелях набиты ароматными травами, а не жестким сеном, оттого и спать много приятней. Теперь синтепоновые матрицы могут себе позволить лишь жители Метрополя; нам, рабочим крестьянам неведома подобная роскошь. Зато пледы грубой вязки Мальва сотворила собственными руками: у каждого был свой особый узор – что-то вроде древних вышиваний времена «Земли под белыми крыльями». Так называли нашу родину прародители.

Ной лепил из глины кухонную утварь и забавные фигурки – на Рождество и Пасху; для меня он сотворил фигурку волка – как символ провинции, в которой родилась.

Но я слишком устала, чтобы предаваться воспоминаниям. Едва коснувшись постели, я поняла, как сильно мое тело утомлено и жаждало отдыха. Однако рука наткнулась на сложенный лист бумаги, и любопытство пересилило сон.

На задней площадке, за хлевом, Киану рубил дрова. Он мог это делать только ночью, когда стражи порядка спали на своих постах. Дом и сама Долина находилась все же в опасной близости от границы и ее охранников.

Впервые за долгие годы – кои отличались особым непримирением с общественностью – мне не хотелось топить свое горе в темном, беспросветном одиночестве. Пусть хоть кто-то помог бы пережить эту ночь, далее бы старалась справиться сама. К Герду не подступишься, не после того, что натворила; Ной рано отходит ко сну, как и Мальва, незачем их тревожить понапрасну; Орли вовсе не выносит моей физиономии; к Натаниэлю с Руни не стоит соваться – вечно у них распри личного фронта. Остался только Киану. одинокий, как волк, но не потерянный. Вот уж кто сохранит мои терзания.

Недолго думая, спустилась к нему. Стояла кромешная тьма беззвездной ночи – и пальцев рук не разглядишь.

– Странно, что Герд не вздул тебя, как следует, – бросил напарник.

Я устроилась на старой сбитой лаве и подтянула под себя ноги.

– Лучше молчи, Киану, – уже не было сил с ним препираться.

– Тогда зачем ты пришла, девочка Кая? – усмехнулся он и с силой ударил топором о молодой пень.

Я опустила глаза.

– Она оставила записку… Она была готова уехать… Почему ты мне не сказал?

Он разрубил половину пня на четыре части.

– Кара сама попросила. Сказала, так будет лучше, – он снова замахнулся. – И еще Герд.

Я фыркнула. Киану расколол надвое тонкий створ и вытер ладонью пот со лба.

– Они не зря опасались, – улыбнулся Киану. – Ты бы взбунтовалась много раньше.

Он принялся собирать дрова и ровно укладывать их под навесом у другой стороны хлева. Наполовину спрятавшись за углом, продолжил:

– Тебя ведь, девочка, не оттого берегут, что ты младше всех. Сколько тебе? Шестнадцать или семнадцать?

– Восемнадцать.

– Они помалкивают, потому что ты пришла к нам самой последней – но так и не научилась работать в команде. Ущелье воспитало тебя – не Герд.

– Я не понимаю, зачем тетка привела меня к Герду тогда, шесть лет назад.

Киану продолжил носить дрова, но ничего не ответил. Когда он закончил, то вылил на себя ведро воды, взял полотенце, подошел к лаве. С груди его скатывались крупные капли чистой горной воды и падали на ночную землю. Воздух настыл, его ночная прохлада вселяла какое-то благоразумие, а не толкала на буйство.

– Где она будет жить? – я вертела в руках записку.

– Герд нашел ей милую квартирку рядом…

– Рядом с чем? – вдруг я насторожилась.

– Недалеко от ее работы, – Киану снял с шеи полотенце и присел рядом.

– Какой еще работой?

– Герд устроил ее секретарем в Министерстве Иностранных Дел.

– Да он с ума сошел!

– Чш! – шикнул Киану, и брови его сошлись на переносице. – Я не должен был этого говорить.